Официальный сайт прихода святых Жен Мироносиц города Ростова-на-Дону

Рубрика: Образ женщины в Православии Страница 2 из 17

Посвятить себя Богу из всецелой благодарности Ему

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) о выборе монашеского пути и мифах, связанных с ним.

ДАрхимандрит Мелхиседек (Артюхин)аже среди христиан нет одинакового отношения к монашеству. Перед монашеским образом жизни преклоняются и не могут понять его, одни считают его верхом христианской жизни, другие — ненужной крайностью.

В беседе с настоятелем московского подворья Оптиной Пустыни архимандритом Мелхиседеком (Артюхиным) мы касаемся лишь вершины этого айсберга: говорим о вызывающем наибольшее непонимание, но самом главном, монашеском обете — послушания. Также говорим о том, можно ли ошибиться, уйдя из мира, об «эгоизме» монахов и родительском благословении на иноческий путь. И, конечно, о том, как и почему люди избирают узкий путь монашества.


В монахи — из благодарности Богу

— Отец Мелхиседек, одно из самых распространенных предубеждений о монашестве: в монастырь уходят те, кому не удалось реализовать себя в обычной жизни. Сколько в этом правды?

— Когда меня спрашивают люди светские, особенно молодежь: «Как Вы пришли к монашеству?», и я им рассказываю следующую шутку: «У меня была несчастная любовь, я шел по улице, на меня свалился кирпич, а в больницу приехали монахи из Троице-Сергиевой Лавры, тайным образом меня вывезли и в бессознательном состоянии постригли в монахи. Когда я очнулся, то понял, что это вроде бы неплохо».

Я отшучиваюсь, потому что все-таки для светского сознания это невместимо. Отсюда, из этой невместимости, и возникают мифы о несчастной жизни, о том, что люди не нашли себе применения.

Знаете, есть очень мудрое выражение: слабый ищет виноватых, сильный ищет Бога. Монахами становятся по любви к Богу или из-за того, что человек ищет особого образа покаянной жизни. И понять монашескую жизнь может только тот, кто ее вкусил и кто ее ведет. Как понять, что такое море, когда ты ни разу его не видел? Или как объяснить австралийскому аборигену, каково на вкус мороженое, если он его не ел никогда? Поэтому Писание говорит: «Вкусите и видите, яко благ Господь». Чтобы увидеть, понять — надо вкусить.

— По каким причинам Вы ушли в монастырь?

— Я принял монашеский постриг в 24 года, движимый следующей мыслью: посвятить себя Богу от всецелой благодарности Ему.

оптина пустынь8

Будучи воспитан в неверующей семье, я впервые столкнулся с Евангелием в 17 лет. И оно перевернуло мою жизнь. Тогда я про себя подумал: «Я ведь шел абсолютно не в том направлении — не к Богу. Если бы не произошло встречи с человеком, который дал мне Евангелие, то моя жизнь текла бы в обыкновенной мирской логике: учеба, потом работа, семья (а с моим-то характером неизвестно, что бы осталось от нее). Я бы не узнал самого главного!..». Вот тогда впервые и возникла мысль о посвящении себя Богу: если Он меня реально спас от большой беды, то моя жизнь не может теперь течь обычным чередом, как у всех людей. Она каким-то образом должна быть посвящена Ему, чтобы отблагодарить за спасение.

— Вам не казалось, что Богу может посвятить себя и мирской человек?

— Я искал абсолютной посвященности жизни Богу. Верующему человеку вполне можно было бы «найти себе применение» в миру, женившись и пойдя священническим путем, например. Большинство людей выбирает средний путь — путь хорошей христианской жизни, что совсем не плохо. А у меня был максималистский подход: мне хотелось не распыляться, а целиком посвятить себя Ему. А где всецелая отдача себя Богу, когда сама твоя жизнь посвящена Творцу? В монашестве.

— Зачастую решение принимается импульсивно, особенно в молодом возрасте. Молодости свойственен максимализм. Не может тут вкрасться ошибка?

— Мысль хорошая. Но я и сейчас, в 51 год, о своем юношеском решении не пожалел. Потому что в моем случае это был осознанный, глубоко продуманный шаг. Мое желание монашеской жизни осуществилось спустя семь лет: в 17, уже через несколько месяцев после того, как пришел к вере, я принял такое решение. И постепенно начал этот путь осуществлять, в течение этих лет много раз проверяя себя. Учился, работал, затем служил в армии и уже там готовился к монашеской жизни. Затем поступил в семинарию, где передо мной был пример отцов Троице-Сергиевой Лавры и моих сверстников, которые писали прошение и принимали постриг. Я мог это примерять на себя.

оптина пустынь

А когда люди мне вдруг говорят: «Я пойду в монастырь и стану монахом!», я отвечаю: «No!». К тому, что человек любит, он готовится заранее. Тот, кто хочет быть профессиональным военным, в солдатики начинает играть еще в детстве. Если его намерение серьезно, то он еще школьником будет ходить в добровольное спортивно-армейское отделение — были раньше такие военизированные кружки по подготовке юношества, где прыгали с парашютами, гоняли на мотоциклах.

— Какой была Ваша подготовка к монашеству?

— У меня монастырь начался на кухне. Я спрашивал: «А какой у монахов образ жизни? Что такое монашеское правило?» Образ жизни — один, совершенно конкретный: это жизнь максимально по Евангелию, которое для монашествующего — абсолютный ориентир. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Монашество есть не что иное, как обязательство с точностью исполнять Евангельские заповеди». Монах Евангелие хочет исполнить жизнью своей. И монахом он обязан быть не только в храме, но и везде, в любой обстановке — «в многолюдстве или в глубочайшей пустыне», как говорил тот же святитель Игнатий.

Бог хочет, чтоб его дети не только между собой разговаривали, но разговаривали и с Ним. А наилучшая возможность общения с Богом — в монастыре, где нет всецелого, многотрудного попечения о жизни.

— Разве попечение Вас не коснулось?

— Оно меня потом накрыло: через два года после принятия монашества. В 1987 году я принял постриг, 29 ноября, а через год, в 1988 году (как раз когда я закончил семинарию) патриарх Пимен решил направить в Оптину пустынь «диверсионную группу»: в нее вошел наместник Оптиной, архимандрит Евлогий, два иеромонаха (один из них — я), два дьякона и четыре семинариста. Спустя три месяца я был назначен экономом Оптиной пустыни. И все. Моя уединенная жизнь кончилась, я стал «прорабом и строителем» на всю жизнь. Страшно не любя это…

Монастырь Оптина пустынь, Калужская область

О послушании

— Вы, будучи монахом, не могли этому воспротивиться?

— Дело в том, что это была жизненная необходимость. Хоть мне и не нравилось это дело, но я рассуждал так: а кто иначе будет этим заниматься? Из нас четверых кто-то должен! Есть чувство хотения и есть чувство долга, и не всегда они совпадают. Поэтому послушание — оно может делаться по любви к делу, а может делаться по чувству долга.

— Послушание — значит ли беспрекословное и бездумное исполнение?

— Я категорически против этого: я собратьям всегда говорю, что мы дело должны делать по любви, и сам стараюсь так поступать.

— Что значит в этом случае «по любви»?

— Это значит из любви к своей семье, к своей братии, а не к этому делу. Не как рабы и не как наемники. Монастырь — большая семья. Ты можешь любить или не любить свое дело, но пойми, что оно необходимо для семьи, а значит его надо исполнить наилучшим образом. Употребив для этого свою волю и свои мозги.

Например, у нас летом около храма сажали туи. Вот задание тебе: посади тую. Посадил. А ты колышек к ней прибил и обвязал ее, чтоб ее ветром не наклонило? Ты ее от солнца накрыл в тридцатиградусную жару? Да, никто тебе подробных инструкций не дал, но надо было самому подумать и сделать так, как для себя. Как апостол Павел говорит: «Все, что делаете, делайте от души, как для Бога».

оптина пустынь3

Монах — эгоист?

— Многим монашествующие представляются мрачными людьми, строгими, неприветливыми. Ясно, что это стереотип и упрощение, но оно имеет свои корни?

— Самые жизнерадостные, самые смешные люди — это монахи.

Люди этого не видят, потому что они монахов наблюдают только при исполнении служебных обязанностей. Большей частью нам видна «парадная» монастырская жизнь. На параде же как? Все, как оловянные солдатики, серьезные, маршируют в ногу. Но в жизни-то они могут быть совершенно другими. Так и здесь. Мы не видим более тесного человеческого общения.

— Зачастую монахов обвиняют в эгоизме: у мирян есть обязанности по отношению к семье, к государству, они участвуют в общественной жизни, что-то созидают. А монастырь, говоря упрощенно — закрытая система, где каждый занят только собой…

— Надо понимать, что представление о монастыре как сборище лентяев, которые отдыхают под видом духовной жизни и ни о ком не заботятся — это иллюзия. Люди в мирской жизни столько не трудятся, сколько трудятся эти монахи! Скажем, Ватопед — монастырь на Афоне, откуда в Россию был принесен Пояс Пресвятой Богородицы — ежедневно принимает 500 паломников. Для них надо закупить продукты, привезти, приготовить, накормить всех и после этого помыть посуду, а еще перестирать постельное белье — в основном, паломники на одну ночь остаются. И еще успевать бывать на всех богослужениях. Даже скиты без гостей не бывают.

Нет такого монаха, который в монастыре ничего не делает ни для братства, ни для паломников.

Спрашивается: эгоизм тут или не эгоизм?

— Святитель Григорий Богослов говорит, что монах — это тот, кто живет для Бога, и притом для Него одного. Не получается ли тут противоречия?

— Я когда-то задал похожий вопрос отцу Иоанну (Крестьянкину): как совместить многообразные послушания, повседневные заботы и молитву? Он на это сказал: «Наша жизнь должна быть похожа на торт «Наполеон»: тесто, крем, тесто, крем, а сверху пудра. Если будет одно тесто, то есть одни дела, попечения — невкусный торт получится. Если будет один крем (одна молитва) — слишком приторный. Крем и тесто должны перемежаться, тогда будет хорошо». Я спросил, что такое пудра. Отец Иоанн говорит: «А пудра — это смирение». Без него ничего на пользу не пойдет.

оптина пустынь5

Редкое призвание?

— Можно сказать, что монашество — редкое призвание, и самому искать его не нужно?

— И желание монашества, и исполнение этого желания — оно от Бога. Сама мысль об этом — от Бога. Спрашивается, что же от человека? Согласие. Волевое желание это свое хотение исполнить.

Например, ты захотела мороженого, у тебя есть деньги, и ты знаешь, где его купить. А идет Великий пост… Есть желание, есть возможность, но ты этого не делаешь — не даешь своего согласия.

Чувство любви к монашеству вкладывает Бог. А до воплощения не всякий доходит.

Поэтому я уверен, что не мы выбираем этот путь. По крайней мере, по себе я могу так судить. Когда я согласился с мыслью о монашестве, с желанием стать монахом, у меня словно «зеленый свет» включился во всем. И я в этом вижу призыв Божий.

— Это призыв можно спутать с чем-то? С собственными мечтами, с эмоциями, с неофитским восторгом?

— Нет. Когда человек сомневается, значит, он не так сильно любит Бога, чтобы посвятить себя Ему. И монашеская жизнь для него будет, как мы ее называем, «на полусогнутых».

А когда желание монашества непреодолимо, ты будешь к нему стремиться, несмотря на то, что все обстоятельства будут против.

Почему говорится в Евангелии: «Враги человеку домашние его» (см. Мф. 10:34-38)? Это говорится в том числе о желающих монашеской жизни. Ни одна мать, ни один отец с легкостью не благословляют своих детей на этот путь. Зачем далеко ходить? Родители преподобного Сергия Радонежского сказали ему: «Сначала доходи нас и только потом делайся монахом». И он этот долг сыновний исполнил. Даже они не согласились при жизни расстаться со своим сыном.

Мало того, будущего преподобного Феодосия Киево-Печерского мать избивала и насильно возвращала из монастыря. Вот он свою мать не послушался и посвятил жизнь Богу.

— Как все по-разному. Значит, дело не в отречении от родителей, как представляется, и, тем более, не в нелюбви к ним…

— Дело не в этом. Дело в приоритетах. Когда человек решился посвятить свою жизнь Богу, то Бог стал на первом месте. Это не значит, что родители — на последнем. Они стали на втором, а второе — это тоже очень большое место!

— Нужно ли человеку благословение родителей, чтобы идти в монастырь?

— Желательно. Но не обязательно.

У оптинских старцев, к примеру, такое наставление есть: на женитьбу, замужество и монашество ты должен получить благословение родителей. Кроме того, как говорили святые отцы, «сеющий с благословением, с благословением и пожнет».

оптина пустынь4

Я семь лет к монашеству шел. И последним препятствием на моем пути было отсутствие благословения моей неверующей мамы на поступление в монастырь. Духовник сказал: без этого нельзя. Я говорю: «Но мама ведь не верующая. Она же в принципе не может дать такого благословения!». И она действительно мне говорила: «Все, что угодно, только не это! Можешь поступать в семинарию, но только не делайся монахом».

Но однажды она приезжает в Лавру, где я учился уже в семинарии, какая-то грустная, и разговор у нас не клеится. Я спрашиваю:

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты какая-то не такая.

На что она мне говорит:

— Ты, наверное, монахом будешь.

— Мам, с чего ты это взяла? Посмотри, какие регентши ходят!.. А еще учиться три года. Выбрось это из головы — еще столько времени должно пройти.

— Нет, ты будешь монахом.

— Почему ты так решила?

— Мне сон приснился. Меня такая грусть взяла вечером, и я с этой грустью уснула…

А дело в том, что она осталась одна. Отец оставил нас, когда я в первом классе учился. Старший брат женился, ушел из семьи, а я служил в армии, и мама меня не видела. Вернулся из армии и успел дома пожить пару месяцев: в июле демобилизовался, а в августе уже в семинарию поступил и уехал в Лавру. И опять два года она меня толком не видела…

Мама и рассказывает:

— Я с этими грустными мыслями засыпаю. А во сне слышу властный, сильный голос: «Галина! Ничего не бойся. Твой сын будет монахом». Я просыпаюсь в слезах, и мысль одна: «Я не хочу этого, мне этого не надо!» Разум одно говорит, а чувства — другое. Но этот голос, который не могу забыть, поселил такое успокоение в душе. Словно некий внутренний стержень появился…

Я все это передал духовнику. Он ответил: «Это голос Божий. Это твое. Через месяц приедешь в монастырь».

И все. Последнее препятствие исчезло…

оптина пустынь1

А можно без монашества?

— Как Вы считаете, почему, несмотря на все негативные стереотипы и мифы, монашество остается притягательным и вызывает уважение?

— Еще Ф.М. Достоевский писал, что человеку, который живет в неправоте, несправедливости, важно знать, что живет где-то правда. Пусть мы неправедные, пусть мы не святые, но такие люди где-то есть!

И сегодня людям хочется прикоснуться к идеалу благочестивой жизни. Святитель Иоанн Златоуст писал, что монастыри подобны светочам, которые издалека светят людям, привлекая всех к своей тишине. Саму монашескую жизнь, жизнь в посвященности Богу, человеку верующему важно иметь перед собой как образец!

Мне известны случаи, когда люди во власти, люди с положением, состоятельные, добравшиеся до вершин успеха, по-настоящему полюбили Афон. Говорили: «Я даже себе не представлял, что такое бывает. Я просто потрясен». Человек окунулся в другую жизнь, мир, когда все завязано на Боге. У нас же, наоборот, вся жизнь завязана на чем угодно, только не на Боге.

А вообще монашеская жизнь — это тайна за семью печатями. Ее не объяснишь. И преподобный Иоанн Лествичник говорит: если бы люди знали, какая радость монашеской жизни, весь мир бы ушел в монастырь. Если бы знали, какие сложности бывают в монашеской жизни, никто бы вообще в монастырь не пошел. Это тайна за семью печатями, особая жизнь. Можно чуть-чуть теоретически об этом говорить, а чтобы понять всю полноту, радость жизни с Богом, надо самому ее вкусить. Поэтому и останется монашество и притягательным, и недосказанным, мирским сознанием не понятым. От этого никуда не денешься.

С архимандритом Мелхиседеком (Артюхиным) беседовала Валерия Михайлова

Портал «Православие.ру» (http://www.pravoslavie.ru/)

Использованы фотографии Введенского ставропигиального
мужского монастыря различных авторов

Игумения Домника (Коробейникова). Любовь землю делает раем

Игумения Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря г. Екатеринбурга Домника (Коробейникова)

Игумения Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря г. Екатеринбурга Домника (Коробейникова)

Сегодня мы поговорим о любви к ближним – чувстве, которое может наполнить каждый миг нашего бытия смыслом и радостью, и любую повседневную ситуацию общения сделать для нас духовным событием.

Вспомним случаи из жизни святых и подвижников: как они чувствовали любовь к ближним. Вот что рассказывает старец Силуан:

«Однажды на Пасху шел я с вечерни в Покровском Соборе к себе на мельницу, и на дороге стоял один рабочий. Когда я приблизился к нему, он попросил меня дать ему яйцо. У меня не было, и я вернулся в Монастырь, взял у духовника своего два яйца, а одно из них дал рабочему. Он говорит: «Нас двое». Я отдал ему и второе, и когда я отошел от него, то от жалости к бедному народу я заплакал, и стало мне жалко всю вселенную и всякую тварь.

Другой раз, тоже на Пасху, шел я из главного Монастырского пОрта в новый Преображенский корпус и вижу – бежит мне навстречу маленький мальчик, лет четырех, с радостным лицом, – благодать Божия веселит детей. У меня было яйцо, и я отдал это яйцо мальчику. Он обрадовался и побежал к отцу показать свой гостинец. И за эту мелочь я получил от Бога великую радость, и возлюбил я всякое создание Божие, и Дух Божий был слышен в душе. Придя к себе, от жалости к миру я много с плачем молился Богу. О, Душе Святый, обитай в нас всегда; с Тобою нам благо» [1].

Нечто подобное может переживать каждая из нас. Хотя у нас не принято дарить друг другу угощение илиЛюбовь землю делает раем какие-то вещи, но мы можем от всей души дарить услуги, в неограниченном количестве. Вот, например, мимо тебя по коридору проходит сестра с тяжелым ведром, и ты помогаешь ей донести. Через минуту другая сестра просит тебя принести ей из кельи книгу – бросаешься со всех ног и приносишь. Затем благочинная просит найти сестру на исповедь – ты обегаешь весь скит и находишь. И после этого непременно в душе появляется радостное и мирное чувство. Как говорит старец Силуан, «Дух Божий слышен в душе».

Теперь вспомним случай из жизни святителя Игнатия, который произошел с ним в то время, когда он был еще послушником:

«Сначала был я в послушании трапезного… Однажды ставил я блюдо с пищей на последний стол, за которым сидели послушники, и мыслию говорил: «Примите от меня, рабы Божии, это убогое служение». Внезапно в грудь мою впало такое утешение, что я даже пошатнулся; утешение продолжалось многие дни, около месяца. Другой раз случилось зайти в просфорню; не знаю с чего, по какому-то влечению, я поклонился братиям, трудившимся в просфорне, очень низко, – и, внезапно, так воздействовала во мне молитва, что я поспешил уйти в келию, и лег на постель по причине слабости, произведенной во всем теле молитвенным действием» [2].

И этот случай тоже подходит к нашей повседневной жизни. Когда мы изо всех сил понуждаем свое сердце к любви, тогда Господь посещает нас Своей благодатью. Думаю, хотя бы в некоторой степени все вы ощущали действие благодати во время искреннего служения ближним.

Видите, как любовь может сделать для нас значительной и прекрасной самую обыкновенную будничную ситуацию? И если в нашей душе чувство любви уже упрочилось, то вся наша жизнь становится радостной и полной смысла. И наоборот, если любви в нашем сердце мало, то жизнь наша уныла и скучна. Ведь что такое собственно наша повседневная жизнь? Это почти непрерывное общение с ближними в том или ином виде. В храме, на послушании, в келье, в трапезной – мы все время находимся в общении с другими людьми. С ближними мы трудимся, с ними беседуем, на них смотрим, они часто занимают наши помыслы. И если мы любим их, то в душе нашей всегда царит мир, что бы ни случилось. А если не любим – то нам постоянно плохо, ближние все время колеблют наш покой. Как говорит старец Емилиан: «Ближний – это самое осязаемое и реальное событие в нашей жизни». Как же нам сделать, чтобы это событие всегда было для нас радостным? Как нам полюбить ближних?

Представьте себе, что любовь – это некий большой капитал, допустим, миллион. Как мы можем собрать этот миллион? Очень просто. На каждом шагу нам попадается копейка – то есть какая-нибудь мелкая житейская ситуация, в которой мы можем проявить любовь. Мы можем пренебрегать всеми этими копейками – говорить себе: ну что такое копейка, ведь почти совсем ничего! Но тогда мы навсегда останемся нищими. Мы можем подбирать некоторые копейки, когда нам не лень нагнуться – но тогда мы будем богатеть очень медленно. И наконец мы можем не пренебрегать ни одной копейкой – а ведь они попадаются буквально на каждом шагу, надо только нагибаться и подбирать – и тогда мы довольно скоро соберем наш миллион.

Наверно, главная трудность для нас – это увидеть все эти «копейки», то есть распознать те ситуации, в которых от нас требуется любовь. И вот сейчас мы и рассмотрим самые разные ситуации, читая поучения аввы Исайи Отшельника и прилагая к ним толкование старца Емилиана.

Итак, поучение первое, очень короткое:

«Не позволяйте себе вольничать».

Старец Емилиан говорит по поводу этого поучения:

«У вас не должно быть дерзости, не должно быть чувства, что ближний – ваша собственность, ваш друг, ваш брат, так что вы можете обращаться с ним грубо, бестактно».

Монашество – жизнь в иной системе координат2Действительно, сложнее всего нам сохранять благоговение по отношению к самым близким людям. Нам кажется, будто с ними можно общаться невежливо, говорить грубости, насмехаться. Все это, конечно, делается в шутливом тоне, и даже считается, что это – признак дружелюбия. Особенно это распространено среди людей молодых. Но на самом деле так не должно быть. Вот что говорит об этом старец Иосиф Исихаст:

«Любовь «не бесчинствует». Это означает благоприличие, благопристойность, добропорядочность. Высший отличительный признак поведения – благородство, – когда-то составлявший предмет доблестного соперничества со всеми остальными добрыми качествами, ныне лежит в презрении у нашего теплохладного и безразличного поколения. При всем при том, благородство остается достопримечательной и ценной стороной любви. Неужели доброе поведение – не такое уж важное качество нашей личности? Разве мы с вами не удивляемся доброте, приятности, вежливости, когда видим эти качества в людях, встречающихся на нашем жизненном пути? Более того, мы все можем признать, что вежливое обращение с нами других людей влияет и на нас самих так, что смягчает нашу жестокость и враждебность. Так вот то, от чего смягчается сердце, и есть любовь, которая успокаивает всякую грубость, всякое возбуждение, одним словом, «не бесчинствует»» [3].

Действительно, с какими сестрами нам приятнее общаться? Разве, не с теми, которые разговаривают со всеми вежливо и почтительно? А если нам приятно, когда с нами так говорят, то постараемся и мы общаться с другими людьми деликатно, благоговейно – в этом проявится наша любовь.

Все вы помните случай из жития преподобного Макария Великого, как однажды он шел вместе со своим учеником в нитрийскую гору и попросил его идти впереди себя. Ученик, встретившись с идольским жрецом, сказал ему грубо: «Куда бежишь, демон?», за что тот жестоко избил его. А преподобный Макарий, увидев этого жреца, приветствовал его ласково и назвал трудолюбцем, и это очень умилило жреца, так что он затем обратился в христианство и принял монашество. И нужно сказать, что всегда слово пренебрежительное отталкивает ближнего и вносит разлад в отношения, а слово, сказанное с любовью, приветливым тоном, трогает сердце человека и сближает нас с ним.

Давайте прочитаем примеры того, как деликатно умели подвижники общаться с ближними, и я думаю, нам захочется вести себя так же. Сначала пример из воспоминаний об афонском подвижнике отце Аверкии:

«На всех нас производили впечатление кротость, доброта и мирное устроение отца Аверкия. Это в нем было очень ощутимо. Как трапезник он быстро и ловко раздавал братии продукты… Он раздавал продукты с таким благоговением, словно антидор. Он всех нас умиротворял!».

Еще один пример деликатного общения:

«В давнее время и далеко от нас в один монастырь зашло два поклонника-монаха. Поклонившись святыне, они под вечер собрались в путь. Но так как им надо было проходить через пустыню и они не знали дороги в следующее место, куда они хотели идти, то им дали монаха проводника. Скоро по выходе их в дорогу наступила ночь, и ночь столь темная, что проводник сбился с дороги, и странники начали блуждать по пустыне. Шли, шли они, но дороги все не находили и к месту своему не приходили. Проводник, очевидно, был виноват и ему, надо полагать, было стыдно или неловко. Как же отнеслись к нему странники? Укорили его за это? Или по крайней мере высказали недовольство свое на него? О, нет! Они не только не укорили и не сказали ни одного неприятного слова, но даже притворились, будто они не замечают, что проводник их сбился с дороги. Один из странников притворился нездоровым и начал просить путников расположиться в пустыне на ночлег и оставаться там до утра. Другой странник с охотою согласился на это (хотя догадывался, что спутник его только притворяется нездоровым ради проводника), и братия оставались на месте до утра, пока не наступил день. С наступлением же дня проводник скоро отыскал дорогу, и все вместе благополучно прибыли туда, куда шли.

Вот как тихо, как спокойно должны обращаться мы с нашими ближними» [4].

И нам с вами нужно быть такими же деликатными в том смысле, чтобы следить за каждым своим словом, чтобы даже чуть-чуть не огорчить друг друга.

Теперь прочитаем следующее поучение аввы Исайи:

«Когда путешествуешь с братиями и будет между ними такой, к которому ты имеешь любовь Бога ради, не показывай особой к нему близости на виду тех; не нашелся бы между ними немощный и не умер бы от ревности – и ты понесешь грех его, потому что подал ему повод согрешить».

Эта ситуация тоже нередко имеет место у нас в обители. Бывает, что мы расположены к одним сестрам больше, чем к другим, и не скрываем этого. Вот только что мы говорили с одной сестрой приветливо и ласково, а потом подошла другая, и сразу наш тон меняется на сухой и холодный. Сестра, заметившая такую разницу, соблазняется и огорчается, а мы при этом несем ответственность за ее обиду. Старец Емилиан говорит:

«Причина [того, что ближний огорчился,] – в особенном расположении, которое ты проявил к другому.

Ты мне скажешь – он что, такой немощный? Да, таковы души человеческие. Я не могу требовать от ближнего, чтобы он был сильным. Я сам должен быть сильным. От ближнего я не могу ничего требовать. Я могу требовать только от себя. Итак, нужно быть внимательным, чтобы мое отношение было ко всем равным. Какое же нужно внимание, чтобы всем нам быть единым братством!»

Конечно, такова наша человеческая природа: мы поневоле любим одних сестер больше, чем других. Но мы не имеем права открыто проявлять эту особую любовь, потому что это может кого-то ранить. И нам нужно все же стараться полюбить и других сестер так же, как мы любим нескольких избранных.

Монашество – жизнь в иной системе координатПрошу вас обратить внимание еще на такой момент. Старец Емилиан говорит, что мы не можем требовать от ближних, чтобы они были сильными. А нам иногда кажется, что все, кто пришли в монастырь, обязаны всегда быть сильными, поэтому мы можем быть строги друг к другу. На самом деле, это неправильное отношение. У нас должно быть ясное ощущение, что монастырь – это не просто некое учреждение для подвига, но это наша семья. В хорошей семье люди очень бережно относятся друг к другу, принимают в расчет все немощи, не требуют друг от друга слишком много. Точно так же должно быть и у нас в обители. Один из замечательных примеров снисходительного отношения можно найти в Достопамятных сказаниях:

«До прихода аввы Пимена с учениками в Египет жил там один старец, который имел большую известность и был уважаем. Но люди оставили его и стали ходить к авве Пимену, когда он с братией пришел из скита. Это огорчило Пимена. Он сказал братьям: «Что нам делать с тем великим старцем? Прискорбно, что все оставили его и обратились к нам, людям ничтожным. Как бы нам утешить старца? Приготовьте снеди и возьмите меру вина, пойдем к старцу и разделим вместе с ним трапезу. Может быть, через это утешим его». Взяли пищу и отправились. Когда постучались в дверь к старцу, ученик его, услышав, спросил: «Кто вы?» Они отвечали: «Скажи авве, что Пимен желает принять благословение от него». Когда ученик сказал об этом старцу, тот отвечал: «Уходи, мне недосуг». Авва же Пимен и братия стояли на жаре и говорили: «Не уйдем отсюда, пока не удостоимся видеть старца». Старец умилился их смирению и терпению и отворил им свою келию. Они вошли и вместе пообедали. Во время обеда старец сказал им: «Истинно говорю вам, много я слышал о вас, но на деле вижу в вас во сто крат более». С того дня они подружились» [5].

Подумайте, авва Пимен мог бы более строго отнестись к этому подвижнику – ведь тот вроде бы сам был виноват в своем огорчении. Он поддавался тщеславию, потому и огорчался. Авва Пимен мог бы сказать: «Разве я виноват, что все стали ходить за советом ко мне? Пусть он борется со своей постыдной страстью, не обращайте на него внимания». Но он поступил иначе.

Примеры снисхождения мы находим и в жизни более близких к нам по времени подвижников, например, в житии преподобного Зосимы (Верховского). Вы, наверно, помните, как однажды он благословил своим сестрам молиться в лесу в ночное время и ради этого устроил для них кресты на ёлочках. Самая младшая из сестер, Маргарита, тоже загорелась желанием совершать ночные бдения, и старец благословил ее. Дальше я зачитаю:

«»Хорошо, – сказал он, – я тебе сделаю крест вот на этой елочке», – указывая на самую ближайшую к его келье; ибо он знал ее немощь, что она, как дитя, всего боялась: не только какие страхования, но и всякий шорох пугал ее. «Вот тебе елочка и крест на ней, недалеко от моей кельи, сюда приходи и молись», – сказал отец Зосима. И когда Маргарита приходила ночью молиться, старец тихонько, чтобы она не знала, выходил на крыльцо своей кельи и стоял издали, смотря на нее. И если который раз замечал, что она начинает робеть, тревожиться, осматриваться по сторонам, тогда он подавал ей голос, говоря: «Молись, молись – не бойся; я стою на крыльце». Такая любовь отеческая и попечение его, как ангела хранителя, еще больше одушевляли ее, как и остальных сестер, к молитве» [6].

И еще один пример из жизни старца:

«Как рачитель священного безмолвия, отец Зосима по временам удалялся от сестер и от всех попечений. Но и как любвеобильный отец, не оставлял надолго преданных ему учениц. Уходил только в свою келью на пять дней, из коих летом большую часть проводил в лесу. Все сестры, уважая его безмолвие, не беспокоили его в эти дни. Но две из них, по малодушию ли, или по горячей приверженности к нему, не могли переносить и пяти дней. Не смея же идти прямо к отцу своему, чтобы не нарушить его безмолвия и не подать повода другим сестрам, они всячески искали случая, дабы хотя издали увидать когда отца своего, или услышать голос его. И так иногда выходили на ту дорожку, по которой он возвращался из лесу в свою келью, и несколько издали кланяясь ему, просили благословения; и он не отвергал такого их усердия, останавливался с ними на несколько минут, являя отеческое расположение, и они в великом утешении возвращались. Иногда вечером, взявши дров, они приносили к его келье и полагая оные при дверях, нарочно производили стук, чтобы было слышно старцу, и он, услыша, спрашивал извнутри кельи: «Кто там?» – «Это мы, отче, принесли вам дров», – отвечали они; тогда с отеческою милостию, он, отворяя им дверь своей кельи, говорил: «Что мне с вами делать? Точно вы дети! Ну взойдите, взойдите»; и радость их была несказанная; и старец позволял иной раз побыть у него немного; а иногда, утешив их отеческою любовию и назидательным словом, немедленно отпускал с благословением» [7].

Вы знаете, всегда приятно слышать, когда на некоторых послушаниях находятся сестры, которые несут немощи других. Мы все с разными характерами, все со своими немощами: кто-то легко поддается гневу, кто-то впадает в уныние по всякому поводу. Но вот эти сестры ничем этим не соблазняются – вот что самое главное: не соблазняются – и сохраняют любовь к тем, кто проявляет немощь. Пусть даже рядом с ними человек, который, как порох, вспыхивает по малейшему поводу – своим мирным расположением они быстро угашают его вспышки. Благодаря этим сестрам на их послушаниях не происходит ссор, нет напряженной атмосферы, а главное сами они сохраняют в своей душе мир.

Прочитаем следующее поучение аввы Исайи:

«Если возьмешь у кого келию, чтобы пожить в ней несколько дней, ничего не разоряй и не устрояй в ней, не спросивши прежде у того, кто тебе ее дал, угодно ли ему то или неугодно, ибо это бессовестность».

У нас, правда, не бывает так, чтобы одна сестра пустила другую пожить в своей келье, мы не имеем такой возможности. Но у нас может быть, например, такая ситуация: сестру только что поселили в келью к другим сестрам. И вот, например, ей не нравится, как здесь стоят тумбочки – в других кельях она видела, что тумбочки поставлены гораздо удобнее. Как она должна себя вести? Старец Емилиан говорит, что она ничего должна менять, как бы ей ни хотелось. Вот что он пишет:

«У людей, особенно молодых, какая-то мания. Куда бы они ни пришли, они все меняют. Им кажется, что все не так. Диван пойдет туда, стол неправильно стоит тут, нужно его поставить точно посередине. Эта икона пойдет на другую сторону. Это нужно поштукатурить, это побелить.

Нет! – говорит авва Исайя. Это не монашеское поведение. Тот, кто пустил тебя в свою келью, хочет видеть все так, как у него есть. То, что ты приходишь и стремишься там все переделать, означает, что ты тем самым как бы говоришь: «Глупец, столько лет ты этого не видел? Я, только вошел, сразу понял, как надо». Но ты не делай так, сначала спроси, нравятся ли ему перемены, которые ты хочешь сделать. Если он согласен, делай. Но если он этим недоволен, ничего не меняй, потому что это бессовестность. Прекрасное слово для выражения характера людей, которые что-то переменяют, не понимая, что они оскорбляют тех, кто пустил их в свою келью.

Монашество – жизнь в иной системе координат1Точно также можем поступать мы и на своих послушаниях. Положим, тебе дают какое-то послушание. Ты исполняешь его два года, а потом на твое место приходит другой. Он, только приняв это послушание, начинает говорить: «Это надо выкинуть, это не нужно, это лишнее». Что ты почувствуешь, когда это увидишь? Ты огорчишься, расстроишься. А ты, брат, делающий эти перемены, ты человек или животное? Только животное смотрит кругом себя, не чувствуя человеческую душу. Ты предпочитаешь, чтобы был спокоен твой взгляд, а не душа другого человека. Тебя не заботит, что ты ранишь ближнего, что он может страдать, плакать».

Конечно, все это не значит, что мы не должны пытаться что-то менять к лучшему в келье или на послушании, вообще в монастыре. Все дело в том – как мы это делаем. Очень важно всегда чувствовать, что рядом с нами другие люди, имеющие свое мнение, свое видение, свой опыт, и нужно чувствовать, что любое наше действие так или иначе задевает их.

Это поучение мы можем рассмотреть и более широко. Что вообще для нас важнее: чтобы было хорошо нам или чтобы было хорошо другим? Кого мы видим в первую очередь: себя или других?

Преподобный Исаак Сирин повествует об одном подвижнике по имени Антоний, что, если перед ним стоял выбор сделать полезное для себя или для ближнего, он никогда не решался выбрать себя. Потому что в пользе ближнего он видел и свою пользу, а именно – пользу духовную.

Такое устроение должно быть и у нас: чтобы мы никогда, ни в какой ситуации не решались предпочесть себя ближнему. Хотя бы ради того, чтобы потом не мучиться угрызениями совести. Старец Паисий Святогорец рассказывает пример из своей жизни:

«Однажды на гражданской войне манёвр мятежников отрезал нас от остальных сил за одной деревней. Солдаты собирались бросать жребий о том, кому идти в деревню за продовольствием. «Я пойду», – сказал я. Если бы пошел кто-то неопытный и невнимательный, его могли бы убить, и меня потом мучила бы совесть. «Лучше будет, – думал я, – если убьют меня, чем кого-то другого, а меня потом всю жизнь будет убивать совесть. Как я такое вынесу?»» [8].

Конечно, дело не только в угрызениях совести. Когда мы поддаемся себялюбию, то удаляемся от Бога. Мы как бы замыкаемся внутри себя, мы со всех сторон закрыты. В наших помыслах, в нашем сердце находимся только мы сами. А Господь, ценя нашу свободу, не может войти в наше сердце, потому что мы сами не пускаем Его. Нам нужно выгнать себя из своего сердца, чтобы вошел Господь. Об этом также рассуждает старец Паисий.

«Тот, кто думает только о себе, попадает в изоляцию и от людей, и от Бога – в двойную изоляцию – и Божественной Благодати не приемлет. Такой человек ни на что не годен. И посмотрите: ведь того, кто постоянно думает только о себе, о своих трудностях и тому подобном, в минуту нужды никто не поддержит даже по-человечески. То, что он не получит поддержки Божественной, – это ясно и так, но ведь и поддержки человеческой он не получит тоже! Потом этот человек будет искать помощи то здесь, то там, то есть он будет мучиться, чтобы найти помощь от людей, но не сможет найти ее. И наоборот: о том, кто не думает о себе, но постоянно, в хорошем смысле этого слова, думает о других – о таком человеке все время думает Бог. И потом другие люди тоже думают о нем. Чем больше человек забывает себя, тем больше помнит о нем Бог. Вот, например, в общежительном монастыре тот, в ком есть любовь, приносит себя в жертву, отдает себя другим. Думаете, остальные этого не замечают? И разве смогут они не подумать об этой душе, которая всецело отдает себя другим, а о самой себе не думает? И разве может не подумать об этой душе Бог?» [9].

Итак, давайте предоставим Богу думать обо всех наших нуждах, и крупных, и малых. А сами будем думать только о ближних. Это должно быть непреложным правилом без всяких исключений.

Продолжим читать наставления аввы Исайи:

«Когда пойдешь к кому-либо, не ожидай, что они будут тебе очень рады, чтобы, когда примут тебя, возблагодарил ты Бога».

Вот это извечная проблема и в миру, и в монастыре: всем нам хочется, чтобы нас любили, чтобы с нами были ласковы. Авва Исайя предлагает простое решение этой проблемы. Когда ты идешь к какой-то сестре, не нужно ждать, что она очень обрадуется встрече с тобой. Может быть, она устала, расстроена, больна. Если ты ждешь, что тебя примут с радостью, то, скорее всего, ты разочаруешься. Но даже если сестра готова тебя принять радушно и ласково, то, из-за того, что ты ожидала особенного приема, тебе все покажется не так и ты уйдешь с огорчением. А если ты идешь, не ожидая ничего, тогда, как бы с тобой не обошлись, ты сохранишь мирное настроение.

Итак, первое правило – это не ждать и не требовать любви от других.

О втором правиле говорит афонский старец Порфирий Кавсокаливит:

«Давайте будем бескорыстно раздавать всем свою любовь, не обращая внимания на их отношение… Это эгоизм – желать, чтобы другие любезно с нами разговаривали. Пусть противоположное поведение не огорчает нас. Позволим другим разговаривать с нами так, как они чувствуют. Не будем просить любви. Наше стремление должно быть направлено на то, чтобы любить их и молиться за них от всей души. Тогда мы заметим, что все нас любят без всяких усилий с нашей стороны, без нашей просьбы о любви. Они будут любить нас свободно и искренне от глубины сердца, без насилия с нашей стороны. Когда мы любим, не стремясь, чтобы любили нас, тогда все будут собираться вокруг нас, как пчелы. Это действенно для всех» [10].

Монашество – жизнь в иной системе координат3Кому-то это наставление может показаться трудноисполнимым. Кто-то скажет: ну как я могу раздавать любовь, если у меня ее нет? Мы можем воспользоваться советами преподобного Зосимы, которые он предлагал одной из своих сестер.

«Отец Зосима, преисполненный любовию к Богу и ближним, собственным примером, а также сказаниями и наставлениями своими более всего старался поселить в сестрах своего общежития мир, единодушие и любовь. И когда которая говорила ему: «Отче, за что она (называя имя) не любит меня? Что я ей сделала?» – «Кто тебе сказал, что она тебя не любит? – возражал старец, – твой собственный помысл, или враг диавол. Не верь этому!» – «Нет, отче, – говорила сестра, – уж не только все ее поступки и слова и обхождение со мною доказывают это, но и сердце мое слышит, что она не расположена ко мне». – «Ну хорошо, пусть правда твоя. Но выди в лес и закричи: «Друг мой! Возлюбленная сестра!..» – и отголосок будет отвечать то же. Закричи: «Дура, негодная!» и прочее, и отголосок будет такой. Поверь мне, что в соотношении душ, в общении духовном, сочувствие бывает, как верный отголосок. И так посмотри прежде в свое сердце: верно, есть в нем нерасположение. Следовательно, прежде свое сердце преклони к миру и любви, и уже непременно отзовется отголосок в душе сестры духовной». – «Что ж мне делать, отче? Я и сама не рада, что и мое сердце уже не лежит к ней». – «Нет любви? – продолжал старец, – делай дела любви. – Если знаешь, чего сестре хочется, отдай; если случится в чем прекословие, уступи; если она разгорячится, перемолчи и себя обвини, и прощения попроси. А более всего молись за нее, говоря: «Cпаси ее Господи и святыми ее молитвами помилуй меня грешную», – тогда непременно Господь даст тебе мир и любовь»» [11].

Как еще мы можем понуждать себя к любви? Посмотрим, что советует авва Исайя:

«Если зайдет к тебе брат-странник, имей радушное к нему лицо, приветствуя его, и ношу, какую он несет, сам понеси».

Подробнее об этом говорит старец Емилиан:

«Если придет посторонний брат в твой монастырь, то, когда ты приветствуешь его, лицо твое должно быть улыбающимся, приятным, светлым, должно светиться от радости. А если он несет что-то тяжелое, например чемодан, то ты сам перенеси это в келью, где он будет жить. Когда он будет уходить, вновь с улыбкой прощайся с ним, так чтобы он, уйдя, вспоминал о твоей заботе, о твоей любви и нежности. Пусть образ твоей любви останется с ним навсегда, куда бы он ни пошел».

Конечно, это поучение хорошо помнить не только в отношении гостей. Такими должны быть наши повседневные отношения друг с другом. Доставить другой сестре радость, послужить ей даже в какой-то мелочи – пусть без этого не проходит ни один день. Это должно стать для нас как бы привычкой, потребностью.

Не знаю, слышали Вы или нет, что у отца Андрея (Машкова) была, например, такая привычка – что-нибудь дарить всем, кто к нему приходил. У него и самого почти не было никаких вещей, но он просто не мог отпустить человека без подарка. Дарил ложки, которые сам вырезал, мог отдать собственное полотенце или солонку с солью.

В Троице-Сергиевой Лавре не так давно, несколько десятков лет назад, жил один монах, у которого была точно такая же привычка. О нем сохранились трогательные воспоминания:

«[Отец Павлин] любил что-либо обязательно дать человеку. Это была прямо болезнь старца Божия…

Вот, к примеру, он сидит за трапезой в братской столовой. Все кушают, что каждому подают. Суп, кашу, чай, сахар, иногда летом фрукты. Вот рядом с отцом Павлином сидит молодой иеромонах. Подали чай. Иеромонах, как и почти все делают, бросил свои три кусочка сахару в кружку с чаем, размешал и пьет. Смотрит – под его носом еще лежат три кусочка сахару. Откуда? Кто принес? Кто положил? Оглядывается, недоумевает. Отец же Павлин и виду не подает, сидит и пьет свой будто сладкий чай. А потом повернется к брату да тихонечко и намекнет: «А что это ты, братец, без сахару-то пьешь? Постишься?..»

Или вот идет он, согнувшись, из храма по дороге, встречается ему послушник: «Батюшка, благословите», – и протягивает сложенные руки. Отец Павлин благословляет и идет дальше. Послушник смотрит: что за чудо – в руках у него «откуда ни возьмись» три красивых конфетки. Как это старец ухитрился и благословить, и еще конфеты дать? Это уже его тайна. Значит, он заранее, увидев издали идущего послушника, полез в карман, достал конфеты, которые дала ему встречная старушка помянуть усопшую, и вот, благословляя, сунул их молодому брату, чтобы он не унывал, а немного развлекся этими гостинцами.

Вот является в его келию монах-студент. Пришел навестить старца, а главное-то – занес ему передачу с проходной. Какая-то землячка привезла старцу две баночки: одну – варенья малинового, а другую – грибов засоленных белых. Вот студент и принес их, чтобы отдать старцу.

«Э, брат ты мой любезный, – скажет вполне серьезно отец Павлин, – да ты совсем не по адресу попал. Здесь, на баночке-то, написано не Павлину совсем, а другому». – «Да нет же, батюшка, – протестует пришедший, – я сам читал, что это вам передали. Вот ведь здесь же и написано: отцу Пав… Пав… Пимену». – «Ну вот, вот, – оживляется старец, – я же говорю, что ты не по адресу попал. Неси-ка, братец, скорее это к отцу Пимену. Он как раз, слышно, что болен. Простыл, знать, и ему малиновое-то варенье кстати…» Отец Павлин уже успел подписать на баночке другое имя и торопит смутившегося инока отправить малину по новому адресу. Брат, благословившись, уходит и все недоумевает, как это он, студент Академии, мог спутать имена.

Какое это прекрасное занятие, какая дивная привычка – дать… «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Мф. 5, 7)» [12].

Нам, конечно, без благословения подарки делать нельзя. Но мы можем радовать наших ближних по-другому: отзываться на всякую просьбу, а еще лучше служить им без всякой просьбы. Например, ты видишь, что благочинная ищет церковницу, – предложи себя сама. Старец Емилиан говорит:

«Настоящий монах не может сказать «нет», потому что тогда его душа, совесть будут мучаться, и он не сможет уснуть. Такой отказ противоестественен в духовной жизни. То, что у тебя просит ближний, – это заповедь. И даже если он не попросил, но ты понял, что он в этом нуждается, ты обязан ему это дать, потому что ближний всегда выше».

Любовь землю делает раемДумаю, многие сестры охотно исполняли бы это правило, но их удерживает боязнь. Они думают, что если они решатся полностью отдать себя ближним, то может получиться так, что они никогда не будут успевать молиться, читать святых отцов – и их духовная жизнь разладится. По этой причине они редко соглашаются помочь той или иной сестре и еще реже предлагают помощь сами. Однако тем самым они губят самое основание своей духовной жизни. Не помогая другим, они вносят разлад в свою душу, в отношения с ближними и наконец отдаляются от Бога. Вот что пишет об этом старец Емилиан:

«Когда происходит разлад в отношениях между двумя или более людьми, эти люди не могут ни молиться, ни читать. Бог скрывается от взоров людей, когда потерян ближний… По этой-то причине авва Исайя и все отцы-аскеты как залог нашей любви к Богу, как основание и условие нашего единения с Богом и как опору существования духовной жизни, полагают ближнего… Все, что портит наши отношения, должно быть устранено, ибо это непременно расстроит и нашу связь с Богом».

Можно вспомнить в качестве примера подвиг одного простого монаха Троице-Сергиевой Лавры – отца Александра Кумачева. Он был в Лавре закупщиком, то есть закупал для братии одежду, продукты и все прочее необходимое для жизни. В это простое служение он вложил всю свою душу. Вот как вспоминает о нем один из его современников:

«Особенно трудно было отцу Александру справляться со своим послушанием в годы, когда везде и всюду ощущался недостаток самого необходимого (здесь речь идет о пятидесятых годах XX века, то есть о советском времени). Тогда отец Александр буквально сбивался с ног, чтобы только раздобыть что-либо для братии… Если где на рынке или в магазине ему поначалу не отпускали просимое, то он все это умел улаживать и так или иначе добивался своего.

«Рыжий, рыжий», – звали его молодые монахи, которые побойчее. Но отец Александр нисколько не обижался. Он и сам хорошо знал, что рыжее его и не сыщешь на всем свете. Его лицо расплывалось в широкой улыбке и как ни в чем ни бывало он мирно и весело беседовал с молодыми, которые так «вежливо» его величали.

Ведь вот бывает так в жизни. Иной человек и читает слово Божие, и ходит в храм не очень редко, и к людям будто бы относится по всем правилам христианской морали, а все-таки жизнь свою духовную как следует не может наладить. Все у него идет кувырком, все как попало да как придется. Словом, нет настоящей духовной жизни, дыхания благодати в его душе. А иной человек совсем «ушел» в других. Он как будто совсем собой и не занимается, мало и молится, и в храм редко ходит, и книг божественных мало читает, а вот живет не собой, а другими, отдает им все свои силы и страдает о них. Они совсем ему и не родные и не близкие, а вот в них вся его жизнь. И физически, и духовно он о них болеет, о них переживает, о них заботится.

Вот такого рода человеком и был отец Александр. Все его благочестие, вся молитва, все минуты жизни были посвящены как раз не себе, даже не своему духовному совершенствованию, а пользе ближних, заботе о них, об их здоровье, питании, одежде и прочем… Служение ближним заполнило всю его душу, взяло у него все силы, и… такой самоотверженный подвиг был Господом любовно принят» [13].

Мне хотелось бы, чтобы вы правильно поняли этот пример. Может сложиться впечатление, будто от нас требуется только служение ближнему, и совершая его, мы можем забыть о молитве, чтении, посещении богослужений. Нет, это, конечно, не так. Молитва остается нашим главным деланием. Но мы должны помнить, что никогда не сможем правильно молиться, если не будем усердно совершать служение ближним. И наоборот, когда мы искренне, с любовью служим, Господь дарует нам молитвенное преуспеяние даже среди самого суетного служения. Об этом говорит пример старца Силуана, который высоко преуспел в молитве, всю жизнь исполняя суетные послушания. Вот что пишет об этом сам старец:

«Многие монахи говорят, что эконому некогда молиться и что не может он сохранять душевный мир, потому что целый день приходится ему быть с народом. Но я скажу, что если он будет любить людей и помышлять о своих рабочих: «Любит Господь создание Свое», то Господь даст ему непрестанную молитву, ибо Господу все возможно» [14].

Основание духовной жизни – и для тех людей, которые только начинают ее, и для тех, которые имеют уже некоторый опыт, и для тех, кто достиг совершенства, – основание для всех одно: любовь к ближним. Мы должны понимать, что любовь – это не просто хорошие, радостные отношения. Любить – это значит служить, прощать, снисходить, терпеть. Настоящая любовь – это постоянное отвержение себя, своего «я».

У старца Емилиана есть очень меткие слова: «Ты живешь с пятьюдесятью братьями и должен найти способ с ними ладить и жить дружно. Это самая лучшая аскеза». И для нас с вами самая лучшая аскеза – дружно жить со ста пятьюдесятью сестрами, ладить с ними и служить им, не упуская ни одного случая проявить любовь.

О том же говорит старец Софроний (Сахаров):

«[Всё] начинается с самых простых поступков. Игумен говорит: «Принесите, пожалуйста, уголь на кухню». Вы насыпаете ведро и несете. И этот акт приготовляет вас к великому восприятию любви. А если вы не будете делать так, то не достигнете ничего… Теперь, когда мы полны страстей и греха, постепенно, через послушание, через служение другим, через проявление любви и терпения мы приготовляем себя к высшему состоянию» [15].

Переход через пустынюЛюбовь уже здесь на земле может сделать жизнь нашу раем. Все зависит только от нас. В заключение беседы хочу привести интересную притчу, рассказанную старцем Паисием Святогорцем.

«Как-то раз один простой человек попросил Бога показать ему рай и ад. И вот однажды ночью во сне этот человек услышал голос: «Пойдем, я покажу тебе ад». Тогда он оказался в комнате. Посередине ее стоял стол, за ним сидело много людей. На столе была кастрюля, полная еды. Но люди были голодны: они черпали длинными ложками из кастрюли, но не могли поднести ложки ко рту. Поэтому одни из них ворчали, другие кричали, третьи плакали… Потом он услышал тот же голос: «Пойдем, теперь я покажу тебе рай». Тогда он оказался в другой комнате, где стоял такой же стол с кастрюлей, и так же вокруг него сидели люди с длинными ложками. Однако все они были сыты и веселы, потому что каждый из них, черпая из кастрюли еду, кормил своей ложкой другого. Теперь ты понимаешь, как можешь еще в этой жизни ощутить рай?

Если в тебе есть любовь, доброта – ты ангел, и куда бы ни пошла и где бы ни находилась, вместе с собой несешь рай. Так, уже в этой жизни мы начинаем ощущать рай или ад».

Итак, сестры, давайте будем полагать любовь в основание всей своей жизни. В любой, самой незначительной ситуации будем всегда руководствоваться любовью, снисходить друг к другу, служить друг другу, жить друг другом. Тогда вся наша жизнь в каждый ее миг будет духовным подвигом, который и в земной жизни принесет нам великую радость, и в грядущем возведет нас к вечным Небесным благам.

Игумения Домника (Коробейникова)

Александро-Невский Ново-Тихвинский монастырь. Екатеринбург (http://www.sestry.ru/church/)

Использованы фотографии с сайта монастыря


  1. Старец Силуан, жизнь и поучения. М.: Воскресение; Минск: Университетское; Новоказачье, православная община, 1991. С. 337-338.
  2. Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия, епископа Ставропольского. Аскетические опыты, т. I. (Репринт. изд.) М.: Издательство Сретенского монастыря, 1998. С. 279.
  3. Старец Иосиф Ватопедский. Слова утешения: Беседы о духовной жизни и о монашестве. Богородице-Сергиева Пустынь, 2005. С. 180.
  4. Протоиерей Григорий Дьяченко. Уроки и примеры христианской любви. Опыт катехизической хрестоматии. М.: «Паломник», 1998. С. 72.
  5. Игумен Марк (Лозинский). Отечник проповедника. 1221 пример из Пролога и патериков. Сергиев Посад: Изд-во Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1997. С. 208-209.
  6. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 24-25.
  7. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 29.
  8. Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т. II. Духовное пробуждение. Суроти, Салоники, монастырь святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; М.: Изд. Дом «Святая Гора», 2001. С. 205.
  9. Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т. II. Духовное пробуждение. Суроти, Салоники, монастырь святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; М.: Изд. Дом «Святая Гора», 2001. С. 210-211.
  10. Старец Порфирий Кавсокаливит. Житие и слова. Малоярославец: Издание Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря, 2006. С. 270-271.
  11. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 31.
  12. Архимандрит Тихон (Агриков). У Троицы окрыленные. Воспоминания. Ч. 1-2.Сергиев посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра; Пермь: православное общество «Панагия», 2000. С. 305-307.
  13. Архимандрит Тихон (Агриков). У Троицы окрыленные. Воспоминания. Ч. 3. Сергиев Посад: издательство Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2002. С. 175-177.
  14. Старец Силуан, жизнь и поучения. М.: Воскресение; Минск: Университетское; Новоказачье, православная община, 1991. С. 375.
  15. Архимандрит Софроний (Сахаров). Духовные беседы. Т. 1. Эссекс: Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь; М.: «Паломник», 2003. С. 226-227.

Слово настоятеля храма святых Жен Мироносиц г. Ростова-на-Дону

Всех Вас, дорогие братия и сестры поздравляю с началом спасительного времени – поста, посвященному празднику Рождества Христова. Время поста — это время особенно важное для духовной жизни, это «время благоприятное, это день спасения» (2 Кор. 6, 2).

Игумен Нектарий (Морозов). «Господь дает не дар, а упражнение»

Авва Зосима причащает Марию Египетскую

Авва Зосима причащает Марию Египетскую

Не в чем каяться?

Порой не только сторонние, но даже вроде бы верующие люди обвиняют Церковь, духовенство в том, что мы каждого человека хотим убедить в его негодности, греховности, заставить его опустить голову и не поднимать глаза к небу. Безусловно, это неправда — нельзя настолько примитивно понимать греховность и несовершенство человеческое. Мы можем коснуться абсолютно любой области жизни и профессиональной деятельности: каждый разумный творческий человек осознаёт свое профессиональное, человеческое, духовное несовершенство, и у него присутствует желание измениться к лучшему, отказаться от чего-то, что мешает ему и другим людям в нем. Если же мы видим перед собой человека, который считает, что он поступает идеально верно, что у него нет недостатков, мы понимаем, что этот человек находится на некой стадии замирания своей жизни как таковой, потому что любое его развитие в таком случае либо прекращается, либо уже прекратилось.

Как это показать человеку, который говорит: «У меня нет грехов, я ничего плохого в своей жизни не вижу»? Это непростая задача, и решать ее надо творчески. С каждым человеком возможен разный на эту тему разговор, но надо сказать сразу: есть люди, которых нельзя убедить, которых нельзя заставить взглянуть на себя критически, которые вообще не хотят никаким анализом в своей жизни заниматься. И с ними — да, ничего не сделаешь, они останутся при своем. Но, значит, и не надо над ними никакого насилия духовного употреблять. Они хотят быть такими, какие они есть, их это удовлетворяет. Хотя тогда непонятно другое: что нас с ними связывает? Представьте, что к врачу пришел больной. Врач говорит: «Вам необходима операция».— «Нет-нет, я вполне хорошо себя чувствую».— «Без операции Вы умрете».— «Ну, это Вы так считаете, а я так не думаю». Имеет ли право врач положить такого пациента на операционный стол и резать? Нет, его за это будут судить. Точно так же священник не может ничего сделать с человеком, который считает, что ему не в чем каяться. Но попытаться раскрыть ему глаза на самого себя обязательно нужно. Стоит сказать о том, что есть наше собственное представление о жизни, основанное на ограниченном человеческом опыте,— а есть Евангелие, где явлено Божественное представление о том, каким должен быть человек. И если человек в Бога верит, если он Евангелие принимает, это может быть основой для дальнейшего разговора. Если же он верит в Бога, но не принимает Евангелия, тогда надо выяснять, в какого Бога он верит, какую религию он исповедует и есть ли у нас с ним точки соприкосновения. Если они есть, мы что-то сможем сделать, если же их нет, мы не преуспеем в этом никак.

Порой бывает так, что приходит человек на исповедь и говорит: «Вот знаете, я маму свою обижаю и с ней ругаюсь».— «А что еще?» — «А больше ничего». Начинаешь выяснять, и оказывается, что он живет с кем-то вне брака, что где-то у него родился ребенок тоже вне брака, что он даже той женщине, с которой живет вне брака, изменяет, но в его сознании все это не является грехом, и для каждого из этих пунктов у него есть какое-то объяснение, почему в этом, в сущности, нет ничего плохого. Вот маму обижает — это плохо, у него душа болит, что он такой плохой сын, и он в этом кается. Но при этом налицо совершенно нецерковное сознание.

Можно сказать, что на сегодняшний день нецерковны многие церковные люди. Это происходит потому, что их церковная жизнь проходит по касательной: они попадают в храм, посещают богослужения, но при этом старательно избегают всего того, что позволит им узнать о церковной жизни больше и понять ее глубже. И получается, что человек может годами каяться в чем-то незначительном, и если священник не проявит внимания и не задаст вопросы, все остальное, в том числе какие-то тяжкие грехи, так и останется «за кадром».

Петров Дмитрий Валерьевич. Покаяние. 2007 г.

Петров Дмитрий Валерьевич. Покаяние. 2007 г.

Как очистить луковицу, или Исповедь за всю жизнь

Совершенно естественно, что когда человек становится христианином — в идеале когда он принимает крещение,— должно произойти некое полное его изменение, и прежде всего — переоценка всей прожитой жизни. Необходимо отказаться от всего, что было в ней греховного, ибо что иное подразумевает отречение от сатаны, от всех дел его, от всех ангелов его, от всего служения его? А именно это и происходит перед погружением в купель. К сожалению, зачастую человек, даже если он готовился к принятию крещения, не осознаёт всего того, о чем идет в этом Таинстве речь, и лишь спустя какое-то время он, может быть, приходит в храм и вдруг начинает чувствовать, что вся жизнь его была прожита не так, и испытывает потребность в этом принести покаяние. Причем сразу оговорюсь: не нужно думать, что в Таинстве Крещения человеку прощается все и поэтому в грехах «прежней» жизни каяться не надо. Человеку прощается то, в чем он принес покаяние, формального прощения грехов не бывает. Если ты не раскаялся, не осознал свой грех и не отторг его от себя, это в тебе осталось. У нас прощение грехов трактуется зачастую так: вот ты о чем-то сказал, Господь тебе это простил, и все хорошо. Но если это в тебе осталось, то прощено оно или не прощено, ты с этим предстанешь на Страшный Суд — со своей любовью ко греху. Ведь на самом деле страшно даже не то, что человек в своей жизни совершает, а то, каким он становится в результате этого. Поэтому даже если мы крестились, но при этом не каялись в грехах, совершенных до крещения, то в них каяться впоследствии нужно.

Безусловно, человек хотя бы однажды в жизни должен предпринять так называемую генеральную исповедь, то есть исповедь, которая охватывает собой всю жизнь, от первых ее впечатлений до настоящего момента. Только лишь через это можно увидеть свою жизнь как-то целостно, можно осознать весь греховный путь, который ты в своей жизни прошел. Зачастую после генеральной исповеди — порой даже в процессе ее — человек вдруг понимает, почему в его жизни случилось это, случилось то,— всё, на что прежде он, может быть, роптал и жаловался, обращая к Богу вопрос: «Почему мне это послано?». Перед ним как бы разворачивается хартия его собственной жизни, и он начинает видеть причинно-следственные связи. И самое главное, что после такой генеральной исповеди, если она предпринята по-настоящему осознанно и глубоко, в человеке происходят определенные перемены, то есть ему дается шанс не просто что-то частное изменить, а измениться в целом.

Вообще исповедь в каком-то смысле можно уподобить процессу чистки лука. Когда мы снимаем верхнюю кожицу, то видим, что внутри еще масса слоев, и чем больше ты их снимаешь, тем больше плачешь. То же самое и здесь. Зачастую Господь дает человеку некое постепенное видение греха в себе, потому что если бы человек увидел всё сразу, он, может быть, отчаялся бы настолько, что и на исповедь не пошел бы.

Возможность не просто увидеть свои грехи, а в какой-то момент почувствовать, что ты с этими грехами стоишь на Страшном Суде, ощутить, какова цена этих грехов,— это, безусловно, действие благодати Божией, а не нашего собственного разумения. Однако когда человек просит о таких вещах, они ему даются. Правда, бывает так, что мы словами просим, а сердцем не просим, говорим: «Господи, дай мне видеть грехи мои», а подразумеваем: «Я не хочу видеть никаких грехов своих». Тогда наша молитва не исполняется. Когда же человек не просто просит подать ему этот дар, но и всей своей жизнью показывает, что он этого действительно ищет, что он понимает: ему будет больно, тяжело, но тем не менее это нужно и важно,— вот тогда Господь ему это даст. В большинстве своем люди просят о каких-то вещах суетных, земных, сиюминутных, и лишь немногие просят о добродетелях. Но и те, кто просит о добродетелях, делятся на тех, кто понимает, чего на самом деле просит, и тех, кто не понимает, о чем просит. На самом деле, как говорит преподобный авва Дорофей, когда ты просишь смирения, то просишь, чтобы Господь послал тебе человека с палкой, который тебя будет бить. А нам зачастую кажется, что вот мы помолимся о смирении и на нас снизойдет благодать, которая сделает нас таковыми. В реальности же смирение приходит через ту самую палку. И кротость тоже приходит через подобного рода испытания, и преданность воле Божией приходит через то, что нашей воле противно,— только лишь так. То есть мы просим о том, чтобы Господь дал нам дар, а Он нам дает упражнение, выполнение которого вырабатывает в нас способность этот дар принять.

Исповедь. Неизвестный художник

Исповедь. Неизвестный художник

Детская исповедь: «Я тоже боюсь!»

Существует правило, что до семи лет дети причащаются без исповеди, а по наступлении этого возраста обязательно должны исповедоваться. На самом деле это немного формально. Есть дети с настолько развитым сознанием, что они уже в пять лет сами просятся на исповедь и исповедуются вполне сознательно. А есть дети, которые и в семь лет абсолютно не понимают, в чем им исповедоваться; родители их заставляют идти каяться, а они этому противятся. Если ребенок в принципе не понимает еще, что такое исповедь, возможно, что священнику стоит с ним просто поговорить. Но ни в коем случае нельзя разрешать родителям писать с детьми исповедь под диктовку. Когда мать или отец говорят ребенку: «Ты сделал то-то, записывай, и пойдешь покаешься»,— это смерть любой живой христианской жизни. Такой ребенок, скорее всего, либо рано или поздно сбежит из Церкви, либо будет в ней каким-то неодушевленным предметом. В любом случае — маленький ли человек, большой ли человек — всё должно идти изнутри, и мы к этому внутреннему должны постараться пробиться.

Я помню нескольких детей, которые приходили в храм регулярно и все каялись в одних и тех же грехах. Было такое ощущение, что они свою исповедь писали одну на всех — под копирку. Сколько я ни говорил, не смог объяснить родителям, что этого нельзя делать. И кончилось это тем, что они все пропали, причем и родители тоже.

Бывает, что ребенок осознаёт свой грех, но при этом не может перебороть либо стыд, либо страх. Любое насилие здесь невозможно, но различные средства убеждения употребляться могут. И еще нужно помнить, что любой страх, который владеет человеком,— это несвобода, это искажение его внутренней жизни и непременно страдание его души. Поэтому не важно, возникает ли у ребенка страх рассказать о своем проступке на исповеди или что-то другое сделать,— его надо постараться помочь преодолеть. Если родители вообще в жизни учат ребенка преодолевать страх, если этот вопрос возникает в его воспитании, то и здесь они найдут как его поддержать. Совершенно естественно, например, в такой ситуации сказать ребенку: «И я тоже боюсь, мне тоже бывает страшно идти на исповедь, но я с собой справляюсь. А иногда не справляюсь, но все равно потом преодолеваю себя». Вы можете сказать ребенку всё то же, что сказали бы взрослому человеку: что в чем бы постыдном он ни признался, священник его за это не осудит, а только лишь будет рад тому, что он нашел в себе силы об этом сказать, и, что самое главное, Господь тоже будет этому рад. Возможно, это стоит донести немного другими словами, чем взрослому, но по сути — то же самое.

Олег Леонов. Исповедь. 1995 г.

Олег Леонов. Исповедь. 1995 г.

А как «правильно исповедоваться»?

Все, что вы говорите на исповеди, должно быть достаточно четко: согрешил в том-то, тем-то,— но ни в коем случае не «согрешил гневом, тщеславием, гордостью». Должны быть озвучены конкретные проявления. Допустим, вы согрешили гневом, что это значит? Вы от гнева побледнели, вы от гнева выругались нехорошими словами, вы от гнева кидали посуду на пол, вы от гнева ударили кого-то сковородкой по голове? Диапазон очень широкий, и разница в этих проявлениях существенная. Кроме того, нужно обязательно называть обстоятельства, которые служат к прояснению греха. Предположим, приходит кто-то и говорит: «Я вчера побил человека». Что это — хулиганство? В процессе разговора выясняется, что на улице кого-то избивали, этот человек вступился и тем самым спас потерпевшему жизнь. Согласитесь, это меняет дело. Вы знаете, порой, если человек вот так, без контекста, называет свои грехи, священник может счесть, что перед ним безумец. В то же время не нужно впадать в другую крайность: объяснять каждую мелочь. Если, скажем, вы съели в постный день непостную пищу, не нужно уходить в подробности, почему вас этот соблазн поборол: потому что все вокруг ели, или потому что вы давно не ели это блюдо, или почему-то еще. Здесь нужно поступать по здравому смыслу.

Как правило, если человек исповедуется правильно, должным образом, после он чувствует облегчение. Если же этого нет, значит, возможно, исповедь была недостаточно искренней или отсутствовала решимость что-то в своей жизни изменить. Зачастую это происходит тогда, когда кающийся не верит в силу Таинства и в то, что Господь его простит.

Но бывает и иначе. Всё присутствует со стороны человека, что должно присутствовать, но Господь по только Ему ведомым причинам попускает врагу ожесточать его сердце. Так же и во время молитвы: бывает, что человек искренне молится и не чувствует ничего. Тут нужно просто верить в то, что ты делаешь: верить в силу исповеди, верить в ту благодать, которую дает Господь, и понимать, что в данный момент ты либо неспособен ее воспринять, либо Господь попускает тебе ее не ощущать, но это не значит, что ее нет. Господь действует в нашей жизни всегда, но мы Его действие ощущаем лишь время от времени. Точно так же и в том, что касается Таинства Покаяния.

ЖЖ игумена Нектария (Морозова)
http://igumen-nektariy.livejournal.com/

Когда пост — не пуст?

Протоиерей Геннадий Фаст

Протоиерей Геннадий Фаст

Совсем скоро начнется Рождественский пост, во время которого православные христиане готовятся к достойной встрече величайшего события — Рождения на свет Спасителя. Конечно, кто-то из нас постится уже не впервые и многое знает об этом периоде. Однако любой пост всегда вызывает затруднения даже у опытных людей. На некоторые вопросы мы попросили ответить протоиерея Геннадия Фаста, настоятеля храма во имя святых равноапостольных Константина и Елены города Абакана, автора многих книг о христианстве.


— Отец Геннадий, зачем православным четыре многодневных поста? Не достаточно ли одного Великого, а также среды и пятницы — дней недели, когда мы вспоминаем о том, как Христос был предан и распят? Зачем нам еще Рождественский пост?

— В апостольские времена пост был установлен в те дни, когда вспоминались события, отнявшие у христиан Христа. Вот слова Евангелия: Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься (Мф. 9, 14–15). И ученики Спасителя, когда Церковь была создана в Духе Святом, постились именно в среду, в пятницу и в Святую Четыредесятницу — в предпасхальный пост, который мы сегодня называем Великим.

Но всякий добрый саженец растет, у него появляются новые ветви, крепнут корни. История христианства насчитывает двадцать веков, Церковь наша — уже большое дерево, поэтому со временем и возникли другие посты: например, однодневные, как на Усекновение главы Иоанна Предтечи или Воздвижение Креста Господня, в память о Божией Матери — Успенский, в честь святых апостолов — Петропавловский. Появился и Рождественский пост.

Возникновение постов происходило в разных странах в разное время. Рождественский пост на Руси был утвержден митрополитом Московским Максимом примерно в 1300 году. Киевская Русь этого поста не знала, хотя уже тогда прославились великие Киево-Печерские угодники Божии, тогда зародилась Русь Святая.

Наличие или отсутствие постов в той или иной культуре носит характер исторический. И сейчас не везде одинаково постятся. Это нормальное явление, живая жизнь Церкви. Возможно, что в Церкви и впредь форма постов будет видоизменяться, но сегодня мы имеем то, что есть по календарю, и принимаем это со смирением и радостью.

Горюшкин-Сорокопудов Иван Силыч. Из культа прошлого (Из века в век). 1910-е гг. Пензенская областная картинная галерея имени К.А. Савицкого

Горюшкин-Сорокопудов Иван Силыч. Из культа прошлого (Из века в век). 1910-е гг. Пензенская областная картинная галерея имени К.А. Савицкого

— Зачастую смысл поста для многих людей сводится к пищевым ограничениям. Почему так происходит и как с этим бороться каждому из нас?

—  Причины подобного явления можно разделить на субъективные и объективные. Если христианин заглянет внутрь себя при размышлении на такой вопрос, то самокритично и смиренно поймет, что постится недолжным образом. О том, как нужно соблюдать пост, много сказано в святоотеческих книгах. Пост есть ущемление плоти, воздержание, молитва и милостыня, отрыв от земных пристрастий и вхождение в углуб­ленную духовную жизнь.

Есть, конечно, и объективные причины тому, о чем вы говорите. В нашем календаре постных дней около двухсот — точнее сказать невозможно, потому что Пасха передвигается. Современный человек не способен двести дней в году на самом деле духовно реализовывать пост. Верующие стремятся соблюдать пост хотя бы формально, то есть кухонно — вкушать не все подряд, а только то, что благословляется. Особой духовной нагрузки здесь нет, конечно… Что греха таить, бывает так: вспоминает человек, что сегодня среда — колбасу возвращает в холодильник, ест только лук и помидоры. Начался четверг — рацион меняется. Какой итог такого поста? Непонятно. Сознавая это, каждый из нас все равно должен стремиться что-то делать иначе.

Еще одна причина из числа объективных — сегодня богослужебно в церковном уставе отражен только Великий пост. Дети из одной священнической семьи как-то сказали мне, что он помнится им не столько тем, что они чего-то не ели, а — службами. Великий канон преподобного Андрея Критского, Торжество Православия, Мариино стояние, суббота Акафиста, Страстная седмица — все это, действительно, запечатлевается в человеческой душе, производит в ней свое духовное действие. Остальные же посты богослужебно сейчас никак не выделяются. Конечно, церковный устав предполагает отличие: есть дни, когда не совершается Божественная литургия, когда поется не «Бог Господь…», а «Аллилуиа» и даже произносится молитва преподобного Ефрема Сирина (не вся, наполовину) — однако это сейчас даже в монастырях не практикуется… Повторюсь, что в этом, видимо, заключается еще одна причина того, что современный человек не чувствует той духовной нагрузки во время постов, которая так или иначе ощущается во время Великого… Мне кажется, что богослужебной комиссии стоило бы в наши посты привнести некоторые элементы, которые позволят прихожанам храмов ощущать пост особо. Нужно, чтобы каждый из постов ассоциировался с чем-то особенным, так же, как неразрывно связаны Святая Четыредесятница и покаянная молитва святого Ефрема.

Рождественский пост имеет свою специфику, которая возвращает нас во времена ветхозаветные, но люди в храме ее едва ли ощущают. Во время Ветхого Завета праотцы возвещали пришествие в мир Спасителя, Мессии, ждали Его — это отражается в том, что за период Рождественского поста часто вспоминаются ветхозаветные пророки. Но когда в календаре — память, в храме, в лучшем случае, читается житие праведника. Больше это никак не отражено. И тут, мне кажется, было бы неплохо священнику предложить для чтения прихожанам определенные тексты из Ветхого Завета, чтобы люди действительно ощутили то чаяние Рождества Христова, которое имело место в народе Божием, и смогли себя приготовить к святым рождественским дням.

— Имеет ли смысл планировать на время поста избавиться от какого-то конкретного своего недостатка, одной страсти или стоит стараться вести борьбу по всем фронтам?

— Это очень индивидуально, на самом деле, и зависит от самого человека, от его духовника. К тому же, один пост на другой не похож. В прошлом году я чувствовал себя так, были такие-то обстоятельства, сегодня — все совсем иначе. Нет универсального ответа на этот вопрос.

Мы все что-то переживаем внутри себя. Быть может, мы испытываем сильное расстройство от какой-то одной своей страсти. Тогда можно целенаправленно в сорок дней Рождественского поста с этим пристрастием бороться — исповедоваться, просить совета у духовника, читать об этом у святых отцов, предпринимать реальные шаги, которые необходимы для преодоления этого греха. Но это не значит, что если мы изживаем страсть осуждения, то не должны обращать внимания на все остальные свои грехи, которые при таком нашем попустительстве внезапно могут сбить с ног. Потому усиленная концентрация на чем-то одном никак не должна ослаблять общее духовное дело.

Лебедев Клавдий Васильевич (1852-1916). Два мира

Лебедев Клавдий Васильевич (1852-1916). Два мира

— Многие люди, которых я знаю, жалуются во время поста, что их охватывает уныние, доводящее до полного бессилия. Кажется, что ничего не получается, каждый день оканчивается поражением. Есть ли какой-то универсальный способ борьбы с этой постовой хандрой?

— Если честно, вы меня немного удивили, потому что я больше вижу беспечность, смысл которой заключен во фразе: «А нам все равно». Не хочет человек поститься — и не постится…

Конечно, уныние — грех, беда. Но если человек испытывает перед постом уныние, то это, как ни странно оно звучит, свидетельствует о том, что он — идет, для него пост — не пуст, как-то человек постом пытается себя изменить, но делает это не совсем правильно. Тут снова нужен совет священника, у которого мы регулярно исповедуемся. Поэтому думаю, универсального способа борьбы с унынием нет… Вообще, уныние — характерная беда нашего времени. Удивительно, что совсем недавно, когда у наших соотечественников скорбей было гораздо больше — гонения, тюрьмы, лагеря, общая несвобода, — его почти не было. Сегодня, когда мы живем сравнительно благополучно, мирно и свободно, уныние прямо-таки захлестывает людей.

Когда человек испытывает уныние во время поста, значит, он немного не понимает того, что происходит. Пост — чаяние Христа, ожидание Его Рождества. Мы ждем того, чтобы Господь вошел в наше сердце, чтобы наше сердце могло принять Его. Если человек это понимает, если начинает бороться со своими страстями — с одной или со всеми сразу, — то какое там уныние! Наоборот, он входит в состояние спортсмена во время Олимпиады, концентрирует усилия, от чего уныние всегда бежит… Конечно, могут быть и неудачи, падения. Но разве спортсмены не падают во время соревнований? Падают — и встают, чтобы бороться дальше.

Бывает же, что человека уныние охватывает просто от памяти о том, что скоро пост. Но тут проблема не в унынии заключается. Подобную ситуацию можно описать словами: «И хочется, и колется». С одной стороны, хочется пост соблюдать и быть православным, а с другой — не в радость все это. И тогда необходимо внутренне настроиться на Христа, на достижение Царства Божия в душе.

Беседовала Наталья Волкова

«Православие и современность». Информационно-аналитический портал (http://www.eparhia-saratov.ru/)

Епископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской). Гимн малому добру

Архиепископ Иоанн Шаховской

Архиепископ Иоанн Шаховской

К дикой яблоне не надо прививать целого ствола доброй яблони. Достаточно взять малый черенок и привить его к одной из ветвей дичка. И, чтобы всквасить квашню с тестом, совсем не надо смешивать ее с целой квашней дрожжей. Достаточно положить совсем немного дрожжей, и — тесто вскиснет. Так и в добре. Самое маленькое добро может породить большое благо. Вот отчего не надо пренебрегать мелочами в добре и говорить себе: — «Большого добра не могу сделать, — не буду заботиться ни о каком добре».

Сколь даже самое малое добро полезно для человека, можно видеть из того, что даже самое малое зло чрезвычайно вредно. Попала соринка в глаз и глаз уже ничего не видит, слезит, и другим глазом смотреть тогда трудно; и даже думать о чем-либо затруднительно. Так и малое зло, попав, как соринка, в глаз души, выводит человека из строя настоящей жизни. Как будто пустяк: вынуть себе или другому человеку соринку из глаза, — но это и есть то добро, без которого нельзя жить.

Поистине, малое добро даже более необходимо человечеству, чем большое. Без большого проживут люди; без малого не проживут. Гибнет человечество не от недостатка большого добра, а от недостатка малого. Большое добро есть лишь крыша, возведенная на кирпичах малого добра.

Малое, легкое добро оставил на земле Творец для человека, взяв все великое на Себя. И, кто творит это малое, чрез того Сам Творец творит великое. Ибо Господь наш из ничего создавший все, тем более из малого может сотворить великое.

Но, как даже самому малому движению вверх противостоит стихия воздуха и земли, так всякому малому добру противостоит косность человеческая. Эту косность Евангелие выявило в совсем краткой притче: «никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого; ибо говорит: старое лучше» (Лк. V, 39).

Вот это убеждение, что старое, известное и привычное состояние всегда лучше нового, неизвестного, присуще всякому непросветленному человеку. И только люди начавшие духовно прозревать и возрастать, вступившие на путь алкания и жажды Правды Христовой, перестают жалеть свою косность и недвижность своих, жизнию нагретых, гнезд. Трудно человечество отрывается от привычного! Этим оно себя, отчасти, может быть, сохраняет от необузданной дерзости зла, и устойчивость ног в болоте иногда мешает человечеству броситься головой в бездну, — но сколь более часто это стояние в болоте мешает человеку взойти на гору боговедения или хотя бы выйти на крепкую землю послушания Слову Божьему.

Через малое, легкое добро человек легче всего прививается к добру, начинает ему служить от всего сердца, т. е. именно так, как только и можно служить истинному добру; и чрез это все более входить в атмосферу добра. Корни жизни человеческой легко входят в почву добра и уже вскоре не могут без нее жить… Так спасается человек; так от малого он идет к великому и «верный в малом» оказывается «верным в великом».

Архипов Абрам Ефимович. Подруги (Посещение больной). 1887 г. (Государственная Третьяковская галерея

Архипов Абрам Ефимович. Подруги (Посещение больной). 1887 г. Государственная Третьяковская галерея

Оттого можно петь гимн не только большому добру, но и малому добру. И не только никого не упрекать, что все заняты в добре лишь мелочами и не стремятся к великому самопожертвованно, но — просить всех быть хотя бы в малом верным добру. Добро есть атмосфера недивимого Света. Чрез светлое чувство и дело, Свет делается видимым. Добро есть выявление в мире лучей Царства Божьего, лучей живящих, согревающих души людей.

Мелочь, как будто, — не гневаться по мелочам на «брата своего напрасно» (Мф. V, 22); небольшое дело — не говорить, в ежедневном обиходе, неправды ближнему своему, — мелочь, но попробуйте исполнить эту мелочь, попытайтесь осуществить ее…

Оставим в стороне рассуждения, позволительно или не позволительно убивать миллионы людей, женщин, детей и стариков, — попробуем свое нравственное чувство проявить в пустяке: не убьем ни разу личности нашего ближнего, ни словом, ни намеком, ни жестом. Добро есть и удержание себя от зла… И тут, в мелочах, мы легко, незаметно для себя, можем сделать многое!

Трудно встать ночью на молитву… Но не трудно вникнуть утром в слова краткой молитвы дома или — хотя бы — в пути, к месту своей службы, — вникнуть свободной от житейских забот мыслью, в «Отче наш», — отозваться сердцем на слова этой чудесной молитвы… И не трудно на ночь перекреститься, предав свою жизнь и весь мир в Руки Небесного Отца. Это — совсем легко… Почему бы этого не сделать? Сделаем!

Дивный путь малых дел, пою тебе гимн! Окружайте, опоясывайте себя, люди, малыми делами добра — цепью малых, простых, легких, ничего вам не стоющих, но очень дорогих для вас, для окружающих, и для всего человечества, добрых чувств, дел, светлых мыслей и молитвенных устремлений, надежды и веры. Оставим большое и трудное, оно для тех, кто любит его. А для нас, еще не полюбивших большого, — Господь Милостию Своею приготовил, разлил всюду, как воду и воздух, малую любовь. Эта малая, но непрестанная любовь есть неугасимая лампада Богу в храме души. Она есть тихое дыхание человеческое, без которого у человека нет жизни.

Информационный портал «Русский путь» (http://www.rp-net.ru/)

Что значит быть «действующим» христианином?

Священник Андрей Стивен ДемикПочему для нас должно быть важным понимание того, что Евхаристия вошла в практику церковной жизни прежде, чем была написана первая строчка Нового Завета? Чем жизнь христианина похожа на обучение ремеслу каменщика или автомеханика? Об этом рассуждает отец Андрей Стивен Демик, священник храма святого Павла (Эммаус, Пенсильвания).


Мой отец был автомехаником. И всем тонкостям этой профессии он учился, работая с машинами. Работу свою он любил. Возвращался вечерами домой и рассказывал, что сегодня он смог починить, как он такую-то поломку устранил и т.д. Я восхищался им.

Стэнли Хауэрвас, известный американский богослов, рассказывает похожие истории о своем отце – тот был каменщиком.

Каменщик учится своему ремеслу, работая в паре с другим каменщиком. Он учится и учится класть кирпичи – до тех пор, пока сам не станет мастером в этом деле.

И этот путь приобретения практических навыков стар, как мир. Мы приобретаем какие-то навыки, именно делая что-то, делая руками. И в процессе приобретения этих навыков мы не только учимся тому, как что-то починить, например, или как правильно класть кирпичи. Тот же каменщик, учась ремеслу, и думать начинает, как каменщик. Он из практики вынес знание, откуда лучше начинать кладку, как избежать «косяков», как класть кирпичи ровно.

Лебедев Клавдий Васильевич. Диакон возглашает Бог Господь…

Лебедев Клавдий Васильевич. Диакон возглашает Бог Господь…

Хороший автомеханик тоже на практике учится понимать машины, их устройство. Мой дед тоже был автомехаником. И он на слух понимал, что не так в работе двигателя – даже в последние свои годы, когда он ослеп.

Этому можно научиться только на практике. И то, что мы делаем на практике, делает нас теми, кто мы есть.

Хауэрвас писал в своих знаменитых книгах именно о «практиках», рождающих добродетель. Ведь нельзя стать добродетельным, просто желая этого. Как описывал этот процесс апостол Павел: «…Зная, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность, от опытности надежда» (Рим 5:3-4).

Именно так обстоит дело и с христианством. Это не некий набор догм и верований, это совокупность того, что мы делаем для того, чтобы быть христианами.

Великодушный поступок. Всенощные бдения. Посты. Умение прощать врагов. Покаяние. Всё это отнюдь не некие умственные принципы – это действия, которые должны войти в привычку, которые нужно постоянно практиковать.

Христос не был автором Нового Завета. Эти тексты были написаны в течение пятидесяти лет; первый из них, вероятно, был написан только лет через пятнадцать после Его воскресения.

Но Христос в последние дни своего земного служения даровал нам жизненно важную практику, практическое действие – Евхаристию, Святое Причастие. И именно это литургическое действие вошло в практику церковной жизни еще до того, как была написана первая строчка Нового Завета. И это не только ознаменование Его смерти и Его воскресения – Причастие на деле раскрывает смысл Его смерти, смысл Его воскресения. Новый праздник, Пасха, обозначил смысл смерти и воскресения Христа.

Евхаристия – это столп, точка опоры всего христианского вероучения. И именно в Новом Завете впервые дается толкование того, что есть Божественная Литургия, во время которой и совершается Таинство Евхаристии.

Лебедев Клавдий Васильевич. Спаситель посылает апостолов крестить народы

Лебедев Клавдий Васильевич. Спаситель посылает апостолов крестить народы

А без этих исторически сложившихся, передаваемых из поколения в поколение литургических действий христианство начинает меняться. Не-евхаристическая природа современного христианства не только нарушает то, что заповедал сам Христос, но и предает забвению традиционную, ставшую основой всех других, церковную практику. А ведь в православии всё вероучение имеет практическое выражение. На Вселенских Соборах принимались отнюдь не некие сугубо бюрократические решения, Соборы проводились не только для того, чтобы записать и законодательно закрепить догматы Церкви. Каждое решение, принятое на Соборах, имело практическое значение – как нам молиться. И каждое правило веры находило свое выражение в тщательно продуманном ходе Литургии.

Такими основополагающими доктринами, как учение о Святой Троице, сегодня пренебрегают, заменяя их модернистским «просто Христос». И это происходит не по чьему-то злому умыслу и не под влиянием бунтарского духа. Это совершенно естественные последствия того, что христианство утрачивает свое практическое выражение.

Я писал как-то в другой статье, что Богородичные праздники крайне важны для понимания христианского вероучения. Как проповедовать, как правильно понимать Вочеловечение Христа без понимания сути Богородичных праздников?

Но всё это и в самом православии сегодня не вполне сохранно. Нет, конечно, ни одна из фундаментальных христианских традиций, «практик», не подвергается критике. Нет – ими просто пренебрегают. Я время от времени узнаю, что в таком-то приходе не отмечают даже престольные праздники. И немудрено, что и священники думают: «Какой смысл хлопотать о празднике, если всё равно никто не собирается прийти?». А приходят всего несколько человек потому, что многие православные сегодня «болеют» культурным протестантизмом, пренебрегая христианскими традициями.

И это тоже произошло не по злому умыслу. Просто такова наша сегодняшняя культура. Всё, что нас окружает – это памятники секуляризированной культуре. Сама городская архитектура такова. Нам не нужно ломать голову над тем, где бы поселиться – так, чтобы церковь была рядом с нашим домом. Зачем, если ходишь туда раз в неделю? Первостепенное значение для нас имеет, есть ли рядом с домом школа, парк, магазины, а о том, далеко ли ближайшая церковь – об этом мы зачастую задумываемся в последнюю очередь.

Лебедев Клавдий Васильевич. Причащение народа

Лебедев Клавдий Васильевич. Причащение народа

Не так давно было много разговоров и обсуждений т.н. «варианта Бенедикта». Святой Бенедикт юношей был отправлен в Рим на учебу, но, не закончив ее, сбежал от столичной суеты и поселился в местечке в горах. По прошествии некоторого времени Бенедикт понял, что хочет стать отшельником. Он стал жить в пещере. За те три года, что Бенедикт прожил в пещере, он закалился и физически и духовно.

Но жить за городом – это вовсе не «вариант Бенедикта». Загородная жизнь воплощает собой всё, что секуляризирует и маргинализирует христианство. Ведь как было когда-то? Люди жили в традиционной христианской общине, деревне. И их день начинался с молитвы. Человек слышал, как бьют колокола. И весь его дневной цикл практической деятельности находился в полном соответствии с дневным циклом жизни местной церкви. Вся жизнь была построена в соответствии с церковным календарем. Бытовые и церковные традиции были составляющими одного целого.

И всё, что от этого осталось – это, например, прийти в церковь, чтобы освятить виноград на праздник Преображения Господня или мед на первый медовый Спас. Добрые, но чуждые нам, разобщенным и забывшим традиции, практические выражения принадлежности к христианству.

Примечательно, что мы понимаем, что весь этот американский «загородный стиль жизни» – самый неэкономный и вредный для окружающей среды способ организовать свою жизнь, когда-либо существовавший на земле. Со временем мода на него пройдет.

А пока – пока мы должны помнить и восстанавливать нашу человеческую природу, насколько это только возможно. Для тех христиан, кто еще помнит, что есть полнота человеческой жизни во Христе, это значит восстанавливать как можно больше практических выражений своей веры. Задумайтесь – готовы ли вы жить как «действующий» христианин? Это может стоить вам лишения привычного образа жизни.

Ежедневное интернет-издание «Православие и мир» (http://www.pravmir.ru/)

Протоиерей Артемий Владимиров. О взаимном терпении и любви

Из вечерних бесед с прихожанами

Протоиерей Артемий Владимиров

Протоиерей Артемий Владимиров

Нам выпало жить в удивительное время духовной свободы христианского вероисповедания, свободы от преследований за христианские убеждения. И за это надо уметь быть благодарным Богу и по-настоящему ценить этот дар…

Вместе с тем, нам приходится вести речь о непонятной скудости ощущений, чувств, мыслей, характерных для современного верующего человека, носящего зачастую в душе только горечь, горечь непонимания и осуждения окружающих людей.

Конечно, это достойно удивления и сожаления… А ведь всё познается в сравнении. Не дай Бог, окажется такой человек в местах суровых, лишённых утешения, — в лагере, в тюрьме, в зоне — среди лиц озлобленных, жестоких, одержимых скотской похотью… Повсюду слышны грубые окрики, бесконечная многоэтажная брань, кругом всеобщее озлобление… Посидел бы наш герой в этих условиях два месяца, а затем милостью Божией возвратился бы назад, в родной приход. И тогда, слыша невинный смех, простые разговоры, добродушные шутки, видя задумчивое лицо молящегося человека, читающего по книжечке вечернее правило, он вдруг почувствовал бы, что это просто преддверие рая — общаться с людьми, для которых не закрыто богообщение, которые, хотя, может быть, и не безгрешны, но сознают себя христианами и избегают в своей жизни смертных грехов. В таком сравнении многое можно познать! Увидел бы тогда наш герой бескрайнее небо, облачка, берёзки, мир радостный и прекрасный — и отлегло бы у него от сердца…

Между тем, мы находимся в этой многобедственной земной жизни для исправления. Если бы кто-то взялся подсчитать, чего же в жизни больше – скорбей или радостей, наверное, мнения бы разошлись. Всё зависит от внутреннего устроения человека. Иной так внимательно рассматривает свои неудачи, беды и боли, что жизнь кажется ему чёрной полосой, почти что не перемежающейся никакими полутонами. Есть такие люди, с душой, окрашенной в блёклые и пасмурные тона. А есть люди противоположного устроения: что бы ни случилось, остаются на плаву. Он и в Финской войне участвовал, и на Курской дуге воевал, и пять лет лагерей получил, но не потерял бодрого и радостного отношения к жизни…

Часто от внимания людей укрывается, что наше странствование по земной жизни приготовляет нас к восхождению по мытарствам. Если тебя обижают, тебе становится обидно, если ругают, то сердце сжимается, если на ногу наступают, то больно. А ведь там, за гробом, душа, совлечённая тела, будет всё воспринимать ещё болезненнее, и впечатления будут гораздо острее. Не позаботится душа здесь одеться в светлые, сияющие ризы смирения и радости, не облечётся ныне в одежду добродетелей – трудно ей будет безбедно взойти к Престолу Божию…

К сожалению, многие из нас вовсе не приводят себе на память ближайшей перспективы исхода из земной жизни, и поэтому наша временная командировка представляется как бы не имеющей конца. Только под знаком вечности, в проекции к вечной жизни, становится понятным, почему праведники, люди доброй нравственности зачастую подвергаются тяжелейшим и продолжительным испытаниям, а добро и правда не всегда торжествуют победу на земле. Встречая вместо радостей «гадости», думаешь, что всё это по отношению к тебе несправедливо. Как же важно всегда помнить о том, что за гробом действительно может быть страшно. Уж если здесь иногда холодом веет от потерявших человеческий облик, дышащих злом зверообразных людей, то там ты испытаешь просто ужас, когда увидишь существа, в которых вообще не осталось ничего светлого, доброго, никаких благодатных даров, но лишь злоба, притом такая, что если бы могла человеческая душа умереть, то умерла бы сразу, обратилась бы в небытие при виде этих существ, падших духов. Господь Милостивый, конечно, знает, как спасать людей. Он ежедневно проводит по этому пути многих. И, в отличие от нас, близоруких, Он желает нас приуготовить, чтобы мы непостыдно и безболезненно достигли последнего рубежа и были избавлены там от всякой «скорби, гнева и нужды»…

А как подготовиться ко дню исхода? Какую нужно пройти школу, чтобы, встретившись с демонической злобой, не потерять почвы под ногами? Как избежать этих загробных искушений? Необходимы, наверное, какие-то предваряющие испытания, закалка, лишения. Нас же только потесни, прижми, как начнётся писк на весь квартал, по всем инстанциям полетят письма, требования о восстановлении справедливости, удовлетворении законных «попранных» прав…

Милорадович Сергей Дмитриевич. В храме. 1897 г. Частное собрание

Милорадович Сергей Дмитриевич. В храме. 1897 г. Частное собрание

У святых людей всё было не так. Когда один из братьев священномучеников Рященцевых (епископы Варлаам и Герман) попал в зону, он понял, что здесь взята установка на истребление людей и выжить никому не удастся. В тяжёлых испытаниях исповедник веры утешал себя тем, что мытарства будет легче проходить, если земное ощерившееся против нас бытие воспринимать как горькое лекарство, принятие которого спасительно…

Мы же, пока жизнь не сказала ещё своего последнего слова, живём по-барски. Уж, кажется, грех жаловаться. А между тем, счастливых людей, довольных жизнью, примирённых с обстоятельствами, что-то мало обретается. На словах мы все оптимисты, но из общения друг с другом можно увидеть, что искомое почти никем не найдено. Очень уж мы строги и категоричны в суждениях, даже резки. Мы – «вершители судеб», похожие на древних античных парок, которые держали в своих руках нити человеческих жизней. Ныне что ни христианин, то «олимпийское божество». Мы не говорим, но изрекаем, как будто бы в друзьях у нас святой архангел Михаил, а мы сошли на приход с третьего неба. Людские немощи нас сильно огорчают, а иногда просто выводят из себя… А как бы хотелось иначе настроить свой сердечный камертон, чтобы он издавал звук чистый, ясный, чуждый дребезжания и брюзжания! Как бы так сделать, чтобы появление в нашей жизни каждого нового человека или общение со старым знакомым, связанным с нами ниточкой дружества, общих трудов, вызывало, прежде всего, положительные эмоции, радовало бы, а не отравляло наше существование!..

Утром, чуть проснёмся, выходим на свет Божий, а там – «одни и те же лица»! – «Опять мне с ним общенье предстоит! Он ещё и молится с таким видом – о, Боже! Огорчение… Хотела убежать, да не могу. Какой же труд – сносить общение с эдаким! Ну что ж, ещё немного потерплю, и там, на небесах, пусть будет мне просторно, хорошо и одиноко. Ради этой перспективы я готова с вами здесь еще помучиться. А там – прощайте, мне пора домой!» – «А как же мы?» – «Смотрите сами. Я всё, что нужно было, вам сказала!»

Как сделать так, чтобы сердце потеплело, умягчилось? Стоит только улыбнуться соседу через силу или по доброй привычке – и благодать возвеет в сердце. Утром и днём, на службе и после службы, в полночное время, в сумерках и перед сном нужно быть, как чайка на взморье: волна идёт за волною, а белобокая птица мерно качается на воде, а вместе с тем пребывает в покое. Как найти ключ к источнику радости, которая живила бы глубины сердечные? Кто-нибудь мог бы ответить: «Да в тюрьму её на месяц или на два! А потом и выпустить прямо сюда, на Божий луг, на приход, лицом к небесам, чтобы солнышко ласкало её своими лучами. А рядом посадить церковных подружек…»

Говорят, что после лагеря, тюрьмы даже самые простые бытовые впечатления отличаются особой остротой и глубиной. Улыбка на лице или выражение тихой задумчивости, светлой печали воспринимаются как Божие откровение. Кто читал произведения А.И.Солженицына, тот помнит, как там об этом рассказано из опыта. Но, может быть, всё же не обязательно (коль на плечах голова, а не кочан капусты) проходить огонь, и воду, и медные трубы? Может быть, есть какие-то иные способы и образы воспитания, чтобы выбраться нам на свет Божий из мрака осуждения и неприязни и стяжать правое и праведное душевное устроение?

Милорадович Сергей Дмитриевич. У исповедника. 1915 г. Вязниковский историко-художественный музей

Милорадович Сергей Дмитриевич. У исповедника. 1915 г. Вязниковский историко-художественный музей

Господь любит человека и терпит, принимая его со всеми ограниченностями, немощами, недостатками, закрывает, так сказать, глаза на многие его слабые стороны, потому что не сразу мы можем в себе их осознать, тем паче – исправить, ибо страсти, грехи изживаются постепенно. Многое человек начинает понимать лишь с возрастом. Пока христианин молод (а молодость может продолжаться лет до пятидесяти), он и благочестивый, и умный, и правый во всём – но… какой-то ограниченный. Он больше думает о том, “как надо”, “как правильно”, и меньше о том, что у соседа на душе. Постепенно христианин начинает мудреть (если, конечно, мозги не заизвесткуются), становится всё более чутким, восприимчивым, особенно по мере умножения скорбей, болезней и немощей, начинает смотреть на других в призме своих покаянных трудов и духовного опыта. Тогда он познаёт, что природа наша весьма немощна и не всё ей под силу в деле исправления. Потихонечку он будет отрешаться от былой категоричности. «Если не так, как у меня, к чему я привык (что правильно, что неправильно, что благочестиво, а что не очень благочестиво), то я этого не понимаю и не принимаю, и вообще мне не по пути с этими особями двуногими!» Нет, когда тебе уже за пятьдесят (если только ты не тот горбатый, которого и могила не исправляет), то, может быть, ты почувствуешь интерес к жизни личности, к её судьбе, задумаешься, почему человек так смотрит на жизнь, какие у него воззрения, затаённые переживания, как ведёт его Господь. Верующий же он, православный… Молится, кается, причащается – значит, находится под благодатью, а не под грехом. Великая тайна – Промышление Божие о человеке…

Праведный старец Иероним Эгинский говорит: «Найди в ближнем хотя бы одну добрую черту, качество, которых у тебя нет, и по этой положительной черте цени, люби, восхищайся, радуйся и воспринимай его. На остальное не обращай особенного внимания. Один и тот же человек может помнить много стихотворений и при этом чавкать. Другой выстаивает службы не шелохнувшись, но при этом подолгу сидит в ванной, забыв о домочадцах, имеющих те же потребности… Ведь нужно что-то и прощать, а не так: не понравилась тебе в ближнем какая-то черта – и ты наливаешься тайной злобой, как клещ кровью: «Не переношу таких качеств в людях!» Умение правильно относиться к людям и светло смотреть на соседа – это большое искусство и признак духовной культуры, а лучше сказать, просвещённости, но не внешней, показной, которая именуется начитанностью и начётничеством. Это драгоценное качество называется человеколюбием.

Каждый непременно что-то любит здесь, на земле. Кто-то любит маслины во всех видах – чёрные, зелёные, начинённые орешками или без орешков, с косточками или без косточек – чуть не дрожит, когда их видит. Кто-то любит кошек – прямо мордочку кошачью прижимает к себе. Кто-то любит себя – это очень увлекательное занятие! Кто-то любит денежки, а кто-то любит книжки. Кто-то любит говорить и изрекать… Но предмет действительно стоящий любви – это, конечно, человек! Любить людей может только тот, кто устремлён ко Христу Спасителю не в горячем порыве, свойственном новообращённому, а подлинным устремлением, которое является плодом исполнения заповедей Божиих. Быть может, потому редко встречаются подобные примеры, что нынче в людях оскудело боголюбие. В души истинных боголюбцев неприметно, незаметно вселяется Сам Христос Спаситель Своею благодатью. Человек боголюбивый в тайне от окружающего мира живёт Богом и в Боге. Как это понять? Например, говорят: «Я живу с Иван Иванычем уже пятнадцать лет под одной крышей». Это значит, что Вы постоянно видите Ивана Ивановича, с ним беседуете, знаете его привычки, вкусы, помогаете ему, а он – Вам. Так и здесь, только в превосходном смысле.

Есть такое выражение «жизнь с Богом», или «жизнь в Боге», «жизнь во Христе». Спаситель говорит, что тот, кто будет причащаться Святых Таин, жить будет Им. Значит, христианское благочестие заключается не в том только, чтобы ходить в храм, исполнять правила, соблюдать посты, посещать святые места, читать Евангелие, но в том, чтобы жить в Боге. Жить кем-то – это значит постоянно находиться в присутствии этого лица, общаться, видеть, слышать его. Жить в ком-то – значит иметь такое тесное единство и соприкосновение, что мысли, желания, чувства этой личности становятся отчасти и твоими. Во всяком случае, ты их уже понимаешь, знаешь и разделяешь. Христианская жизнь посему не сводится к сумме благочестивых действий и навыков. Когда мы говорим: «Он человек глубоко церковный» или «он совсем невоцерковленный, не наш, не разделяет нашего образа жизни», мы понимаем, что речь идёт о внешних правилах, которые могут привести, а могут и не привести к самой цели – жизни в Боге (человек может остаться пустоцветом). И, очевидно, если христианин правильно верует и живёт по вере, то Господь в него вселяется непостижимо, постепенно, и человек меняется изнутри: по уму, по чувствам, по сердцу, в мыслях, в ощущениях. В частности, у него изменяется способность видеть, слышать, говорить, действовать, он начинает смотреть на людей иначе – очами Христа Спасителя.

Милорадович Сергей Дмитриевич. Монахиня у иконостаса. 1922 г.

Милорадович Сергей Дмитриевич. Монахиня у иконостаса. 1922 г.

А как Спаситель смотрит на Свои создания, ради которых Он пришёл в мир? Как Господь смотрит на каждого из нас? Не таким взором, как мы смотрим друг на друга, но неизменно любящим, терпеливым, глубоким… Ведь Господь помогает, изнутри поддерживая всякую добрую мысль, начинание, и печалится, когда человек следует плохому, отвращается от заповедей Божиих. При этом Спаситель не стремится отомстить, покарать, но ожидает нашего покаяния, сдерживает Своей благостью развитие зла, всячески располагает события нашей жизни так, чтобы мы пришли в чувство, опамятовались. И не только злу Бог препятствует, но и привлекает грешника к Себе Своею благостью, почему Он не отнимает от нас возможности наслаждаться земными дарами, питает нас, одевает нас, показывает нам красоты этого мира. Если всё это принять во внимание, то как же тогда нужно смотреть на окружающих нас людей? Иначе, нежели мы привыкли, по своей ограниченности и категоричности: раз не так, как я привык, если что-то не по мне, то и вовсе смотреть на него не хочу, и дел никаких с ним иметь не желаю! Если душа имеет в себе от благости Божией (а как же не имеет, когда причащается Святых Таин Христовых, Пречистых Тела и Крови Его!), то она иначе должна взирать на человека: не по правде, а по милости, не по суду, а по снисхождению. Пусть у нас будет взор не судьи, а врача, и не просто взор, а сердечное расположение. Человек не понимает ещё чего-то, но он же молодой, потом всё поймёт. Сам живи по-Божьи – и он всё поймёт, без лишних слов. Ты должен в нём видеть светлое начало. Господь же его терпит – Он и усовершит его, восполнив всё недостающее!

Так смотрели на ближних духовные люди. Приводили к подвижнику какого-нибудь юношу, и духовными очами аскет видел богатство Промысла над этим человеком. Видел в нём избранника Божия, будущего светильника веры. Мы такой способности не имеем, но как можно не принимать человека, которого Сам Бог принимает, мысленно распинать того, кого Господь обнимает, судить того, кого Господь прощает? Когда святого Григория Великого, папу Римского, спросили: «Как нужно относиться к человеку?», он сказал: «С благоговением». Человек – это великая тайна, которую и ангелы Господни не могут постичь до конца. Если так будешь прилежно размышлять, то что-то обязательно переменится в твоей душе, и вместо обычных заземлённости, уплощённости, разочарованности, холодности, отчуждённости произрастёт нечто иное. Если Бог его любит, почему бы и мне его не любить? Если Господь Своей благодатью этого человека ведёт к Себе, почему бы и мне не относиться к нему бережно, с внутренней деликатностью? Если Господь его милует, как я могу судить и мысленно его косточки перемалывать? Лучше-ка я вверю его милости Божией, со всем, что ему принадлежит, и буду осторожненько с ним общаться, но не без доброжелательности, не без теплоты. Если он – образ Божий и достояние Спасителя, приближенное к Нему (как же, он вчера причащался!), буду-ка и я с такой же любовью относиться к этому человеку. Во всяком случае, буду себя ловить на недоброжелательных мыслях, неласковых и холодных, осуждающих, и этим мыслям поставлять преграду. Буду располагать себя к иному: «Господи, помоги, Господи, укрепи, Господи, пожалей, Господи, не остави, но во всём помогай этому человеку, чтобы всё у него было хорошо, чтобы он был радостным, счастливым! Пусть он будет Твой, чтобы всё исполнилось, о чём он, стоя рядом со мной, молится!»

Преподобный Силуан Афонский говорит, что в таких благожелателей вселяется Дух Святой, если они помышляют, как Господь любит Своё создание и сколь Он его обогащает Своими дарами. Милостивого назовём человеком культурным (имеющим «очи сердечные», просвещённые верой и благодатью). Такой человек (если у него подобное настроение не случайное, а постоянное) уже близок к духовному миру. Такового Бог не оставляет надолго, не попускает ему впадать «во все тяжкие», отпадать от Себя. И едва лишь такая душа встанет на молитву, как Господь приходит к ней и покрывает Своею благодатью. Помолившись, такой человек смотрит раскрытыми глазами на окружающих людей и ещё больше убеждается в том, что избрал правильный путь общения с людьми – в милости и любви. Каждый день, каждый час, каждая минута, каждый разговор, каждая встреча – всё для него новое, назидательное, интересное, возвышенное, даже святое. Господь за доброжелательный взор и умение видеть светлую сторону действительности открывает нам всё хорошее, и человек начинает радоваться жизни, переживать её как дар Божий и становится подобным ребёнку, у которого жизненные впечатления насыщенные, глубокие и радостные. Почему бы и нам, православным христианам, не постараться приобрести такое расположение?..

Сайт храма Всех Святых, что в Красном Селе (www.hram-ks.ru)

Игумен Нектарий (Морозов). Не горькие мысли о смерти

Игумен Нектарий (Морозов)

Игумен Нектарий (Морозов)

Помню, в одной из бесед митрополита Антония Сурожского мне попалась такая мысль: как же трудно священнику, приготовившемуся совершать отпевание, дать обычный возглас — «Благословен Бог…». Перед тобой люди, убитые горем, перед тобой бездыханное тело того, кто еще «вчерашний день беседовал с нами», а ты должен, невзирая на это, восславить Бога. И не просто «невзирая на это», но и за это — тоже восславить…

Это и правда трудно. Не потому, что священник не знает и не понимает, что такое смерть. Если она и для него «необъяснимая трагедия», «неизбывный ужас», «страшная ошибка», то где же его вера тогда? Но нет, не в нем самом дело, а в родных и близких усопшего. Как благодарить Бога за его смерть перед лицом их горя, слыша, как они плачут, видя их скорбные лица? Что подумают о такой благодарности они?

Нет, к сожалению, священник не всегда задумывается об этом. Что греха таить: разве редко бывает так, что и мы что-то делаем по привычке, машинально, не откликаясь сердцем даже на самые важные слова, которые исходят из наших же собственных уст? Но когда задумываемся, не поддаваясь самой страшной «профессиональной болезни» — болезни привыкания, тогда обязательно чувствуем, с одной стороны, всю противоречивость этого момента, а с другой, его поразительное величие.

Наверняка, со многими из нас — пастырей — бывало такое… Утешаешь человека в его потере, говоришь то, что должен сказать, во что веришь, в чем убежден сам. Говоришь о том, что все в руках Божиих, что воле Его необходимо покориться, поскольку Он один знает, когда кого из нас из этой жизни забрать в жизнь иную. О том, что нужно не плакать, а молиться. О том, что умершему гораздо лучше там, где он сейчас. А в ответ слышишь: «Легко вам об этом говорить…». Или во взгляде, на тебя обращенном, это явственно читаешь.

Розмарицын Афанасий Прокофьевич. Панихида. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея

Розмарицын Афанасий Прокофьевич. Панихида. 1882 г. Государственная Третьяковская галерея

И ни ответ, ни взгляд не заметить, проигнорировать нельзя, потому что иначе люди так и уйдут от тебя — не утешенными, задавленными, практически убитыми своей бедой. Только что сказать-то? Ведь вроде все уже тобою сказано… Но нет, не все. То, что ты говорил, правильно, верно, однако твое слово не нашло дороги к сердцу собеседника, не вошло в него, не было им принято. Почему? — Потому что не из сердца и родилось. Ты говорил то, во что веришь. Веришь умом. Скажи еще о том, во что верит, чем оживотворяется твое сердце. Скажи о собственном опыте, о том, что лично тебе — как священнику или просто как христианину — открыл о смерти Господь. Поделись тем, чем утешил и утешает Он тебя…

…А что открылось мне, чем я утешаюсь, что хочу и могу сказать сам?

Прежде всего — неправда, будто бы «легко священнику об этом говорить». Во-первых, потому, что ему вообще нелегко — всегда, жизнь и служение у него такие. А во-вторых, потому, что и ему точно так же случалось терять близких — родных и друзей. И ему приходилось переживать подобную боль и искать ответ на вопрос, как справиться с ней. Искать и находить. И это именно то, чем он может поделиться, что по-настоящему ценно.

Поделюсь и я — может быть, кому-то это ляжет на сердце и сердце успокоит.

Мне, как и любому живому и чувствующему человеку, страшно и тяжело расставаться с теми, кто мне дорог. Я не ведаю их участи в вечности и скорблю о них… Мне их не хватает, то место, которое они занимали в моей жизни, вдруг опустело, я почувствовал холод — там, где прежде согревался…

Но приходит очень острое и ясное, верой продиктованное понимание: они нуждаются во мне, в моей помощи и участии. И как бы плохо ни было лично мне, я забываю хотя бы ненадолго о себе — мысль о них сильнее и важнее. Да, я грешный и немощный человек, но все еще могу исправить, изменить в себе, а следовательно — и в вечной участи своей. А на что уповать ему, ушедшему? Только на молитву Церкви и на мою молитву… Вот я и молюсь. И за литургией, и когда панихиду служу. И просто — в любое время и на любом месте, когда только вспоминаю того, кто ушел, и от боли и жалости — к нему и к себе — сжимается сердце.

В самые простые слова облекается тогда молитва, в одну лишь просьбу: чтобы простил Господь все, что сделал человек не так, чтобы принял и упокоил его душу. Молишься и чувствуешь, как успокаивается твоя собственная душа, как исцеляет ее раны все превозмогающая надежда на милосердие Божие, как окружает и покрывает тебя Божия любовь.

Но самое главное — понимаешь, что и его душа, того, кто был близок, и отошел в иной мир, и остался так же близок, утешается и радуется от твоей молитвы. Приходит удивительное ощущение единства Божьего мира, горнего и дольнего, здешнего и нездешнего, ощущение того, о чем ты слышал, читал, думал и чего вместе с тем совершенно не знал прежде.

Константин Аполлонович Савицкий. Панихида в 9-й день на кладбище. 1885 г. Государственная Третьяковская галерея

Константин Аполлонович Савицкий. Панихида в 9-й день на кладбище. 1885 г. Государственная Третьяковская галерея

Я очень хорошо помню, как когда-то давно, когда я потерял очень дорогого мне человека, меня неожиданно утешила одна мысль: «Я тоже умру». Она примирила меня с этой потерей, дала силы справиться с ней. Мне было больно расставаться с тем, кого опускали на моих глазах в сырую, холодную землю… Еще за мгновение перед тем казалось — невыносимо больно. Но… Но раз и я умру, то ведь расстаемся-то мы не навсегда! Я понял это тогда впервые, и мне сразу стало легче.

И так же неожиданно собственная смерть перестала страшить, как страшила прежде. В ту далекую страну, в которую отравлюсь когда-нибудь я, ушел тот, с кем мы были друзьями. И один человек, и другой, и третий… Я мало знаю об этой стране, об этой, иной, жизни. Но я знаю тех, кто уже в ней. И она уже не так пугает своей неизведанностью и неизвестностью. И еще — эта жизнь становится не просто чуть более знакомой, она становится реальной, и ощущается то, что, не смущаясь громких слов, можно назвать дыханием вечности…

Кто-то обязательно скажет, что все это доступно лишь сердцу верующего человека, что без веры эти слова, переживания пусты, ничтожны, смешны. И я с этим, ни минуты не споря, соглашусь. Без веры любые слова утешения — не только в этом случае — пусты, ничтожны и смешны, да и жизнь сама такова. Просто то, о чем я говорю здесь, помогло лично мне — эти мысли, эти переживания, этот опыт. Они научили думать о смерти с трепетом, но без горечи, с замиранием сердца, но без ужаса.

Так я и думаю о ней, когда вера жива и тепла. А когда она по моему нерадению и грехам оскудевает, становится формальной и сухой, тогда… Тогда ее опять оживляет размышление о смерти. Оживляет молитва об усопших — та, с которой неразрывно связано мое пастырское служение. Да и шире говоря — с которой так же неразрывно связана самая жизнь.

Ежедневное интернет-издание «Православие и мир» (http://www.pravmir.ru/)

Протоиерей Алексей Уминский. Где граница между потреблением и нормальной жизнью?

Протоиерей Алексий Уминский

Протоиерей Алексий Уминский

– Человеку свойственно получать удовольствие – от еды, беседы, хорошей музыки, комфорта, уюта и так далее. Как понять, что наступил переизбыток, что нужно «замедлить ритм», чтобы не прийти ко греху?

– У каждого своя мера, свои возможности. Человек часто получает подобные удовольствия (от еды, путешествий, комфорта, уюта и так далее) или не получает их – исходя из своего социального статуса. В этом нет какого-то определенного духовного значения. Если человек может себе позволить больше, поскольку его материальное положение высоко, он обычно позволяет.

Вопрос в том, каким образом эти вещи могут быть препятствием духовной жизни. Потому что сам по себе Богом сотворенный мир, который состоял в гармонии и красоте, в приношении плодов, в радости, он, в общем-то, и был сотворен для человека, для того, чтобы человек, в том числе, этим миром наслаждался.

Скудость и аскетизм не являются тождеством. Мы прекрасно понимаем, что скудость жизни, как и бедность, может сопровождаться унизительными условиями человеческого существования. И сама по себе недостаточность чего-то не является воспитательным инструментом добродетели или аскетизма – очень много людей в мире недоедают, живут в катастрофических условиях антисанитарии, я уже не говорю о существовании в условиях войны…

Само по себе изобилие, хорошая пища или хорошее вино не могут быть чем-то греховным. Даже исходя из того, что на браке в Кане Галилейской, где присутствовали Христос с Пресвятой Девой Марией, как раз было сильное оскудение вина, что лишало людей обычной человеческой радости и превращало прекрасный брачный пир в скучноватую посиделку, когда людям нечего сказать, нечего делать, от которой не весело. По-человечески это понятно.

Некоторые строгие аскеты не приветствуют, скажем, чтобы на свадьбах люди упивались. А вот в Евангелии ясно присутствует глагол «напиться», когда распорядитель, попробовав новое вино, говорит жениху: «всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе» (Ин. 2:10).

Христос превратил безвкусную воду не просто в вино, а во вкусное вино высочайшего качества. Потому что все, что ни делает Бог, Он всегда делает самого лучшего качества.

Вопрос в том, а что сам человек ставит на главное, первое место? Если для него важнее всего внешнее качество жизни, комфорт, удовольствия, веселье, вкус пищи, красивая одежда, мягкая постель, – именно это его цель, то тогда всякая вещь не может принести ему пользу.

Очевидно, что богатые тоже плачут. И понятно, что богатство и комфорт не делают человека счастливым. Как и не делает человека несчастным бедность сама по себе, в которой он может суметь правильно найти смысл своего существования. Но понятно, что бедность хуже, чем богатство, и не надо делать вид, что это не так. Всякая полнота бытия, в том числе полнота жизни в удовольствии – лучше, чем нищета и болезни, и всякое оскудение. Это же очевидно.

Вопрос в том, что человек, находящийся в состоянии удовольствий, поиска удовольствий, живущий ради удовольствий, чаще превращает свою жизнь в какое-то биологическое существование. Это опасно. Почему и существуют, например, посты, аскетическое учение, которое духовное в человеке ставит выше, чем материальное, стремление к Небу делает главным приоритетом жизни человека, а земное воспринимает как средство и способ достижения Небесного.

Рабские привычки

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (12)

– Откуда в нашем обществе у многих людей стремление жить выше своего материального уровня: дорогие машины в кабальный кредит, новая марка телефона, который стоит в разы больше, чем человек зарабатывает и так далее?

– Это, к сожалению, десятилетиями воспитанный стереотип рабского мышления. Не зря же Антон Павлович Чехов говорил, что одна из самых главных задач человека – это по капле выдавливать из себя раба. Раб все время живет завистью к тому, чего у него нет. Потому как раб, в образном смысле этого слова, – неблагодарное существо, которое боится и ждет момента, когда он сам станет рабовладельцем.

Все это идет и из сломленного человеческого достоинства, которое ломалось в течение многих, многих десятилетий, а то и столетий. Ведь всего 153 года назад Россия избавилась от рабовладельчества. То, что происходило до этого, – катастрофа сознания людей, которое делило русский народ на рабов и рабовладельцев. Посему, конечно, эта привычка быть либо тем, либо другим, не могла пройти бесследно.

Потом был период постреволюционный, советский, который всячески вытравливал в человеке человеческое достоинство. Его сменил период постперестроечный, когда главным для человека стало стремление заработать деньги и быть каким-то образом похожим на ту запрещенную Европу, которая все время противопоставлялась Советскому Союзу. Вот отсюда признаки такого рабского сознания.

И это во всем проявляется. В таких жутких и уродливых вещах, как скажем, дедовщина в армии. Это все тоже ведь оттуда идет, потому что: сейчас я раб, а через год рабом будет тот, кто придет после меня. Человек надо мной издевается, но настанет тот момент, когда право издеваться над другими получу я. Такая дурная последовательность как раз говорит об этом не изжитом, не выдавленном из себя и даже, может быть, не отрефлексированном, неосознанном, рабском сознании в человеке.

В итоге человеческое достоинство начинает мыслиться не как достоинство добродетели, не как приобретение образа Божьего в человеке, не как желание свободы, любви и добра, не как стремление возвысить себя до самых высоких идеалов, а как желание просто получить власть над кем-то, которая достигается исключительно через приобретение денег. Деньги – власть и все. Этим все сказано. Вот потому тогда элементами твоего достоинства, твоей свободы на сегодня, твоего какого-то уверенного положения в мире является, прежде всего, дорогой аксессуар.

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (17)

– Связано ли это с, как принято говорить, навязанными Западом стандартами потребления?

– Здесь вопрос как раз очень непростой, потому что можно вспомнить то униженное положение, в каком находился советский человек любого поколения, который не мог себе позволить элементарных, простых и совершенно естественных человеческих удовольствий. Он с завистью взирал на них, глядя фильмы о гниющем Западе. А потом, когда стало возможно – «дорвался», забывая о всякой мере.

Даже в советские времена человек, который после какой-то международной выставки на ВДНХ или в Сокольниках возвращался в 70-е годы с пластиковым пакетиком, на котором было написано «Мальборо», смотрел на себя более уверенно, а на своих соотечественников немного свысока. А если уж у него в кармане оказывалась пачка сигарет с этим самым названием, то тогда на него все взирали с необыкновенным восторгом и удовольствием. И привлечь внимание красивой девушки ему оказывалось более легко, чем если бы у него в руках была пачка сигарет «Пегас».

Принцип остался тем же, хотя мир уже открытый. Мы получили возможность смотреть вокруг себя достаточно свободным взором и читать разные книги, смотреть разные фильмы, свободным образом строить свою жизнь, а все осталось так же. Причем недополученность каких-то вещей совсем не была аскетизмом, она являлась формой унижения человека, его существования.

К сожалению, когда появилась возможность утверждения своего достоинства в головах масс, это приобрело форму именно огромного стремления к потреблению, потребительству.

К тому времени система потребления на Западе была уже достаточно развитым явлением, потому что если она развивается, то, соответственно, развивается и прогресс, и промышленность, и торговля: чем больше человек покупает, тратит денег, тем больше экономика развивается. Посему западная цивилизация давно избрала для себя подобную экономическую модель. Но, в отличие от нас, в западном мире не было такого слома между культурой и цивилизацией. Потому для нас «система потребления» стала таким же серьезным искушением, как, скажем, для индейцев «огненная» вода.

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (18)

– То есть все-таки проблема «религии потребления» существует?

– Существует. Она очень удивляет иностранцев, которые приезжают в Россию, потому что они нигде у себя не встречают такого количества люксовых моделей автомобилей, например, как у нас. Они с удивлением смотрят на все остальное, что связано с потреблением здесь, потому как при всем том, что это модель западного образца ведения хозяйства или состояния жизни, но очевидно, что в своей массе человек среднего класса в Западной Европе ведет себя значительно скромнее. Ему гораздо меньше нужно для жизни, он пользуется меньшим количеством навороченных вещей, чем российский человек.

Там никого не задевает, если ты в каком-то обществе оказываешься с дешевеньким телефоном, никто на тебя не посмотрит с усмешкой и свысока. Люди из достаточно обеспеченных семей ездят на очень-очень простых автомобилях.

Совсем недавно я пересмотрел знаменитый в свое время фильм «Спрут» про сицилийскую мафию. Не мог удержаться от смеха, глядя, на каких машинах ездят мафиози: раза два всего показали «Мерседес», а в основном машины вроде «Фиат-Поинт». Когда-то для советского зрителя все это были заманчивые «иностранные машины», для богатых людей, для очень богатых…

И сейчас, как я уже заметил, за границей богатые чаще всего ездят на таких же скромных автомобилях, нередко на не очень новых, хотя могут позволить себе большее. И очень многие люди, зная, что они могут себе позволить больше, этого не делают, потому что не видят смысла.

Достойная или нормальная

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (20)

– Мы нередко говорим, что желаем своим детям «достойной жизни», подразумевая хорошее жилье, машину, возможность путешествовать несколько раз в год…

– Это нормальная жизнь, когда человек может позволить себе путешествие, позволить себе автомобиль, потому, что это стало доступным: люди стали получать более-менее адекватную зарплату за свои труды. Но есть такое, что многим хочется показать свое достоинство именно материально.

Например, у меня есть возможность купить корейский автомобиль, но нет возможности купить «Ауди». Но у меня есть возможность залезть в кредиты для того, чтобы купить себе «Ауди». Машина корейская, как и машина «Ауди», так же будет ездить по Москве, с той же самой, разрешенной правилами, скоростью, также стоять в пробках и так далее и тому подобное. В общем, качество машины друг от друга не отличается кардинально. Это вам не «Запорожец» в сравнении с «Мерседесом», который будет ломаться каждые сто метров. Нет, это будет нормальная машина, просто в десять раз дешевле.

Она будет нормально заводиться зимой, в ней будет кондиционер летом. И она будет мне по средствам. А можно купить машину, которая будет явно мне не по средствам, но зато такое приобретение наполнит меня иллюзорным содержанием своего достоинства: смотрите, на какой машине я сегодня приехал!

И нередко бывает, что люди в итоге попадают в тяжелейшее положение, потому начинают жить в кредит, постоянно загоняя себя в петлю иллюзорных вещей, не могут справиться с этим. То есть появляется одна из форм зависимости, как азартная игра.

– Причем достоинство вроде не связано с какими-то бытовыми моментами.

– Конечно, материальные знаки благополучия не могут никаким образом выражать человеческое достоинство. Они даже не могут быть вещами более-менее статусными. Принято считать, что есть вещи, которые как бы положено иметь человеку по статусу.

Мы придумали себе такие правила игры в постсоветском обществе, придумали эти странные знаки узнавания друг друга по марке часов какой-нибудь знаменитой швейцарской фирмы, по пуговице на рубашке, по которой понимаешь, что ты человек из такого-то общества, а не из другого; по зажигалке, которой ты прикуриваешь сигарету. По таким вещам, которые не обладают своей реальной стоимостью. Как не обладает своей реальной стоимостью черная икра, которая продается за огромные деньги. Потому что это уже не еда, а знак статуса.

И очень многие статусные вещи: мобильные телефоны, аксессуары, автомобили, в том числе, продаются не за их реальную цену, а за цену статуса, за который ты платишь, чтобы тебя принимали за своего. Вот такие вещи лежат за гранью человеческого достоинства, являются страшнейшей подменой, маской, платьем голого короля. Но очень многим нравится. Более того, к сожалению, это очень, очень многим нравится и в церковной среде, где вообще этих вещей быть не должно.

Аскетизм в домашних условиях

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (29)

– Насколько аскетизм нужен для современного человека?

– Аскетизм нужен всегда, потому что аскетика – это не борьба с вещами и не борьба с едой, а это борьба со страстями, борьба с грехом. Аскетика предполагает прежде всего тот образ жизни, который позволяет человеку все время стремиться в Небо, оставляя все земное на своих местах. Отталкиваться от земного для того, чтобы устремиться в Небо. От земного, потому что человек не может быть подвешен в неком безвоздушном пространстве. Земное как раз нам для этого и дано.

Земное должно быть способом управления, человек должен им управлять, а не наоборот. Поэтому аскетика учит нас ставить все на свои места. Нам не запрещается вкусно и хорошо есть, нам не запрещается принимать с любовью своих гостей за обильным столом и удивлять гостей, друзей и близких прекрасно приготовленной едой. Наоборот, это прекрасно, это замечательно. Это есть образ нашей любви к нашим близким.

– Как же все-таки совместить наш быт и аскетику?

– В бытовом смысле наша Церковь для нас все уже сделала. У нас есть посты, причем постов больше, чем не-постов. Если к ним правильно и серьезно отнестись, то вот все на своих местах и будет.

В пост человек напрягается, меняется. На первое место он ставит Небесное, на второе – земное, все время пытаясь себя оторвать от своего биологического императива, устремить себя в Небо.

Если во время поста к тебе придет твой ближний, то вся наша история аскетики говорит нам о том, что во время поста ближнего накорми с любовью. И пост здесь уже ни причем, потому что любовь оказывается выше поста. Замечательная история из жизни Тихона Задонского, когда два друга Великим постом в монастыре после долгой разлуки встретились и ели рыбу в неположенный день. За таким вот чревоугодием и застал их святитель Тихон Задонский. Друзья расстроились, а святой их не ругал, а, наоборот, приголубил, сказал, что любовь выше любого поста, и они поступили правильно.

Бытовой аскетизм должен заключаться в личностном понимании, ради чего ты живешь. Если у тебя есть достаточно средств для приобретения хороших и дорогих вещей, то всегда можно подумать: эти вещи нужны для того, чтобы повысить свой статус, для того, чтобы на тебя все смотрели как на особенного человека или для того, чтобы просто пользоваться ими?

Вот если ты эти вещи приобретаешь для того, или в том числе для того, чтобы поразить воображение приходящих к тебе людей, то это, наверное, грех. Ты покупаешь себе уважение за деньги. А если ты эти вещи покупаешь просто потому, что тебе они нужны, чтобы ты ими пользовался, и у тебя на это хватает средств, ну так это нормально.

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (23)

– Но бывает, человек вроде и не для статуса покупает, просто потому, что нравится. Но никак не может остановиться… Когда нужно сказать себе «стоп»?

– Да, бывает и в этом перебор. Мне рассказывали об одном священнике, который так любил церковные облачения, так много тратил на них средств и денег, что уже ни в храме, ни дома не хватало мест, чтобы эти облачения разместить. И когда появилась нужда в ремонте храма, батюшка развел руками и сказал: «Как же так, да, надо же как-то храм отреставрировать, деньги найти». Кто-то из хитреньких прихожан ответил: «Батюшка, а вы завесьте все своими облачениями, и ничего видно не будет».

На самом деле сказать себе «стоп» очень просто. Сколько тебе надо ботинок, чтобы ходить зимой? Хватит три пары или надо 30? Сколько тебе необходимо рубашек, чтобы каждый раз надевать свежую – хватит дюжины или может 15 сорочек или тебе надо 500? Я, конечно, утрирую, но ведь действительно, это простые вещи, что нужно подавить желание, когда тебе хочется покупать, покупать…

– Насколько священникам нужно следить за собой в этом смысле? Ведь их рассматривают словно под увеличительным стеклом – какая машина, как матушка одевается, где отдыхали…

– Да, на священников всегда смотрят. И когда человек принимает для себя рискованное решение стать священником, он должен это понимать.

И если люди, допустим в бедной деревне, искушаются, что священник ездит на такой машине, которая им не по карману, он должен сменить ее. Священник должен быть таким, как его прихожане, разделять их жизнь. Я понимаю, что у священника могут быть возможности купить хороший автомобиль или квартиру, или дом, которые не зависят от его доходов в храме. Наследство человек получил, родственники помогли, да мало ли что. Но эти возможности не должны, как мне кажется, сильно бить по глазам прихожан и вызывать в них какое-то недоумение: «Зачем это нужно батюшке, для чего батюшке надо быть таким, как наши олигархи?».

Священник не обязан никому быть специально бедным. Но священник тем не менее должен думать о том, что есть такое понятие как скромность, и оно украшает. Думать, чтобы просто не соблазнить кого-то. Особенно в нашем мире, в котором в принципе люди привыкли друг другу завидовать и сразу считать, что если ты богат, то ты обязательно вор, и руки у тебя по локоть в крови. Это, к сожалению, тоже остатки рабского сознания.

Поэтому хорошо, когда мы сегодня видим пример Папы Франциска, который показывает, что он может быть главой Церкви, и при этом может быть совершенно нищим и бедным. Таким же примером являлся для нас, православных, Патриарх Павел Сербский, который, будучи человеком колоссального авторитета, приобрел этот авторитет как раз не благодаря аксессуарам.

Viatcheslav Plotnikov Tutt'Art@ (21)

– За последнее время мы привыкли к нормальному образу жизни, и страшно, что этот уровень можно потерять. Как бороться со страхом?

– Действительно, как только человек немного становится благополучным, начинает жить в более-менее комфортных условиях, он понимает, что расставаться с ними потом тяжело.

Человек может начать бояться бедности, держаться за какие-то внешние вещи, откладывать на черный день. Из-за этого жадничать, когда к нему обращаются за помощью. То есть ты знаешь, что у тебя есть сейчас деньги и понимаешь, что можешь хоть какую-то их часть пожертвовать на операцию для больного ребенка, на какое-то доброе, хорошее дело, на благотворительность, на помощь бедным, но думаешь: «Нет, а вдруг мне завтра не хватит самому». Это такое низменное, нехорошее чувство, с которым надо бороться. Жадиной быть плохо, стыдно. Особенно, если ты христианин.

При этом реальная забота о своем будущем, о будущем своей семьи – вещь совершенно нормальная и естественная.

Только страшиться бесполезно, потому что ты же живешь сегодня, а что будет завтра, ты все равно не знаешь. Не знали жители Донецка и Луганска в феврале, что с ними случится в конце мая. К этому нельзя быть готовым, невозможно. Поэтому мы живем каждый раз так, как мы живем. На Господа уповаем и на добрых людей. Что нам еще остается?

Сайт храма Святой Троицы в Хохлах
(http://www.trinity-church.ru/)

Использованы работы художника Вячеслава Плотникова
(Viatcheslav Plotnikov), Монте-Карло

Страница 2 из 17

Работает на WordPress & Автор темы: Anders Norén