Весть о смерти известного кинорежиссера Алексея Балабанова разошлась моментально по всему медиа-пространству, при этом все отмечали странное совпадение того, что последнее его интервью, как раз вышло в день смерти. Может быть, это было и не так особо значащим ,  если бы не тот факт, что в этом интервью,  речь как раз шла о его последнем фильме, о поиске счастья, и в контексте этого, он размышляет о смерти и посмертной участи, и о том, что  он предчувствует, что фильм «Я тоже хочу» на самом деле последний, хотя он был бы не прочь снять еще фильм. Конечно, в  творчестве Алексея Балабанова  было много правды и жестокости, но, как и в жизни, мы не совсем любим тех людей, которые говорят нам правду так и в кино на правду нам бывает тяжело смотреть. Фильмы Алексея Балабанова со своей жестокой действительностью, как ни странно побуждают любого человека и верующего и неверующего задуматься о смысле своей жизни. Алексей в своих фильмах буквально наизнанку выворачивает те проблемы, о которых  в СМИ говорить не принято и неудобно. Именно по этой причине шквал критики обрушился на него после фильма «Груз-200», заставивший пересмотреть свои отношения с живым классиком даже самых недоброжелательных скептиков, а часть чувствительной аудитории – в ужасе отшатнуться от режиссера как от антисоветского еретика. Сегодня в современном российском обществе немного найдется людей говорящих правду о жизни и смерти. Алексей Балабанов эту правду не только умел сказать, но и воплотить в кинематографе.

В девятый день со дня его смерти мы публикуем два интервью с режиссером, первое Алексей дал в 2010 году порталу Pravoslavie.ru, а второе за день до своей смерти газете «Вечерняя Москва».

Священник Димитрий Фоменко

Интервью порталу Pravoslavie.ru

 

ballabanovНа просьбу ответить на несколько вопросов Алексей сказал:

— Прости, но я никаких интервью не даю…

– И правильно делаешь. Давай просто поговорим. Давно не виделись. Считай, что я твой попутчик в поезде. Поговорим по душам и выйдем на разных станциях.

– Ну, давай.

Начнем с детства. Расскажи о нем. Из какой ты семьи?

– Отец у меня был главным редактором Свердловской киностудии. Он сибиряк. Родился в деревне. Через комсомол стал зам. редактора газеты «На смену». Потом главным редактором. А мама родилась в Чите. Она окончила школу с золотой медалью и поехала в Ленинград. А у нее подружка поступила в институт в Свердловске. Она остановилась у подружки. И познакомилась с папой, и никуда дальше не поехала. Вот так я и получился.

А чему самому важному ты научился от своих родителей?

– Отец не воровал. Всегда жил на одну зарплату. Хотя мог писать сценарии под чужим именем и зарабатывать большие деньги. А мама была директором института курортологии и физиотерапии. И тоже ничего, кроме зарплаты. Мы жили очень скромно. Всей семьей лепили пельмени и квасили капусту. Мои дети очень любят пельмени. А я не люблю. И капусту квашеную не люблю. Голодно было тогда в Свердловске. Квасили целую бочку, ставили в гараж к соседу и ели целую зиму.

Ты пришел в кинематограф благодаря отцу?

– Нет. Я играл в хоккей и в футбол во дворе, и мне было абсолютно все равно, кем я буду. У нас была школа английская, и я неплохо знал язык. Поступил в Иняз в Нижнем Новгороде. Но уже с третьего курса точно знал, что буду что-нибудь делать в кино. Начал писать рассказы. В 1980 году поехал в Англию, написал там свои зарисовки, из-за которых меня на курсы взяли…

На какие курсы?

– На высшие режиссерские. Но я уже пять лет ассистентом режиссера отработал. Мой рассказ «Здравствуй, бабушка» всем понравился…

О чем он?

– Бабушка поехала к сыну в Лондон с двумя мешками. Ее никто не встретил, она стоит с мешками… И не понимает, что делать. Языков она не знает.

Русская бабушка?

– Русская. Или белорусская, не знаю. Но наша. Я не мог ей помочь, нас встретили и сразу увезли…

Тема одиночества у тебя проходит через все фильмы…

– Это правда. Каждый человек одинок в этом мире. А кто может помочь? Только друзья или семья… Вот у меня, например, есть друг Сергей Сельянов, продюсер всех моих фильмов. Я знаю, что на него всегда могу положиться, что бы ни случилось. Он не только потрясающий продюсер. Но и замечательный друг.

А какой должна быть семья?

– Семья должна быть хорошей.

А что это значит?

– Это значит, что люди должны любить друг друга. Даже если друг или жена что-нибудь сделают нехорошее, нужно простить. Перетерпеть. Мы с женой 12 лет прожили вместе. У нас дети общие. Это главное. А на обиды – тьфу! Я это особенно почувствовал в Америке. У меня товарищ живет в Нью-Йорке, Вадик, с которым мы учились вместе. Он там простой водила… Я приехал к нему, говорю – Вадька, бросай работу, поехали Америку смотреть… Я хочу кино здесь снять. Ну, поехали. Взяли машину напрокат, заехали к моему другу Майклу Минису, который теперь живет в Петербурге на Васильевском, а в Филадельфии у него очень богатая семья… Взяли его с собой и поехали через всю Америку. Этот маршрут мы повторили потом в фильме «Брат-2». Сморим на одно и то же – Вадим говорит: «Какое уродство!», а Майкл говорит: «Это здорово!» И наоборот. Понимаешь? Что одному – красота, другому – кошмар. Мы абсолютно по-разному видим мир. И на стыке русского понимания и американского мы сделали фильм. А теперь вот на таком стыке я хочу сделать фильм о России. Посмотреть на Россию глазами американца.

А почему этот американец в Петербурге живет?

– Он женился на очень хорошей девушке. У них дочка замечательная. Они счастливы. Он учит русский язык и нам помогает. Мне хочется снять кино, как америка•010-019 Gliba Balabanov:Layout Uнец, который был там крутой по всем статьям, приехал к нам и превратился в бомжа. И стал счастливым человеком.

Да… Русские бандиты, американский бомж… Почему у тебя проблемы решаются в бандитской стилистике?

– А потому, что в России многие так живут. Эта стилистика воспринимается сегодняшней молодежью, как никакая другая.

Но это не значит, что они правы.

– Абсолютно не значит. Я уверен, что она неверна. Но одно дело – идеология, а другое – кино. Люди смотрят и думают каждый по-своему. Один думает – вот какая крутая жизнь. А другой – какой ужас! Разве можно так жить?

А как прикажешь относиться к твоему Даниле Бодрову? Он симпатичен, говорит какие-то правильные вещи, рискуя собственной жизнью, помогает другу. При этом хладнокровно убивает «уродов». Кого надо – убью, а потом в баньке попарюсь…

– Не знаю. Я выбрал некую форму условности. И на этом уровне и работал. Если бы я снимал кино про какого-то святого, то это бы было совсем другое кино. Идея была в контрапункте, в этом, как бы, перевертыше. Губошлеп с открытым чистым взглядом. И вот, как он живет, вот, как борется за справедливость.

Одним словом, Робин Гуд. Боюсь, что найдутся дяди, которые из таких вот вольных стрелков захотят сделать сводный отряд Павок Корчагиных. Не худо бы нам, симпатичным губошлепам, определиться, наконец, с нравственными ориентирами…

– Зритель сам должен определить, герой он или антигерой.

Прости за занудство. Все-таки никто не отменял нравственность. Кино и телевидение, правда, делают все для того, чтобы человек о ней забыл.

– Я об этом никогда не забываю, но в своих фильмах не давлю на зрителя. Пусть сам разберется. А что касается меня, то я живу по христианским заповедям. Во всяком случае, стараюсь… Я человек православный, хотя и из коммунистической семьи.

А как ты пришел к вере?

– Я снимал фильм «Счастливые дни» и в Никольском соборе пошел и покрестился. Мне всегда не хватало чего-то… Когда я это сделал, у меня как-то ум раскрылся… С душой что-то произошло. Я, конечно, долго готовился к этому, когда учился на высших курсах. Через «Мастера и Маргариту», между прочим, подошел к Евангелию. Я прочитал сначала Булгакова, а потом Евангелие. И понял, насколько Евангелие мощная и сильная книга.

– А как ты полагаешь, что такое национальная идея? Есть ли она в России?

– Для меня – есть. А вот политика центральная отказалась от нее. Я был сейчас в Иркутске. Там чеченцы рулят вовсю. Держат игорный бизнес. Что хотят, то и делают. Их наши парни боятся. Они кому надо отстегнут, у них все куплено. Китайцы ресторанным бизнесом заправляют и торговлей. А нашим людям места нет. Алюминий или бумагу варить – вот их место. А в школу пойди, у учителей ни зарплаты, ничего. Дети как учатся… В Питере в этом плане гораздо лучше. А там, на востоке, где Россия настоящая, русским нет места.

Что же делать?

– Когда мы сами пускаем на нашу территорию людей с абсолютно другим сознанием, а оно более рациональное, более сильное, им легче все завоевать. И они завоевывают. Это люди другой структуры. Они другие. Они так устроены. С ними бесполезно говорить. Не договоришься. Перехитрят. Их пускать нельзя. Они победят нас.

А что же делать?

– Либо сдаваться, либо гнать их отсюда по закону. А по закону никто этого не сделает…

Расскажи немного о Сергее Бодрове. Как ты с ним познакомился?

– На фестивале. Он был на Кинотавре с фильмом своего отца «Кавказский пленник». Фильм неплохой, но мне не понравился, мне понравился Сережа… Был банкет после фильма, я подошел, говорю: давай с тобой кино вместе сделаем. – «Давай». Я сказал, что денег не будет. Ничего не будет. Я снимал любительское кино. Он на это сразу согласился. Я обрадовался и понял, что классный человек, и после этого мы уже сидели и не говорили об этом, а просто разговаривали, как старые приятели.

Как ты думаешь, ему уютно было в передаче «Последний герой», про необитаемый остров?

– Нет, ему было очень плохо. Он не хотел туда идти, просто он дружил с Сашей Любимовым и не мог ему отказать. Это же американская программа или какая-то… лицензионная.article_image-image-article.cd62ae34-6944-4517-8a2f-0cc1dbab05b1

Его не смущало, что он провоцировал людей вести себя так, как они там себя вели, и то, что они реконструировали какой-то страшный обряд с идолами?

– Я не смотрел ее, просто знаю, что, когда он приехал, плевался страшно и сказал, что больше никогда в этом участвовать не будет.

А в фильме «Война» что за метафору ты пытался создать?

– Никакой метафоры там нет, а хотел показать то, что показал. Это правда. У меня нет никакого подтекста, потому что если что-то начнешь выдумывать, то сразу получается ерунда.

И все-таки, почему ты решил сделать фильм о войне? Ясно, что это поиск ответов на вопрос «что же происходит в России?»

– Знаешь, я увидел отрезанные головы людей, стоящие на снегу, которые показали по телевизору. Я растерялся. Просто глазам не поверил… Я встретился с ребятами, которые у чеченцев сидели в ямах. Я не собирался про это писать… Сценарий долго не получался. Раньше я писал раз-два – и готово. А «Война» был самый тяжелый.

Ты часто ездишь на фестивали. Что это тебе дает?

– Раньше я ездил на фестивали очень много. Мне было интересно. А теперь не интересно. Езжу на «Кинотавр», потому что там все друзья встречаются, в Канны или в Берлин, если пригласят. Но мне вообще заграница сейчас не интересна. Мне интересно на восток поехать. В Иркутск или куда-нибудь, в Норильск.

А кого из своих коллег считаешь единомышленниками?

– Мне нравится Саша Рогожкин. Режиссер очень хороший. А из монстров старой гвардии мне Мельников нравится, который «Начальника Чукотки» снял. Историческое кино делает качественно очень. Культурное приличное кино. Мне вообще в нашем кино больше нравится, чем не нравится.

А в чем специфика национального кинематографа?

– В том, что он снимает на русском языке. Вот я, например, сейчас собираюсь снять наполовину на русском языке, а наполовину на английском. Но это будет абсолютно русское кино.

На русском языке очень много антирусского снимается.

– Не в этом дело. Что такое национальное? Нация – это язык. Пока ты говоришь на русском языке, ты будешь русским человеком.

А как быть с теми, кто говорит по-русски, а все русское ненавидит?

– Чего о них говорить… Главное – это духовное устроение человека. Ощущение себя по-настоящему русским дает Православие. Мы должны правильно славить Бога. Во вторую очередь – это любовь к земле своей, понимание себя как человека, крепко стоящего на своей земле и готового ее защитить…

Может быть, об этом снимешь кино?

– Даст Бог – сниму.

 

Интервью газете «Вечерняя Москва» 17 мая 2013 года

— Алексей, фильму «Я тоже хочу» почти год. Изменилась ли за это время ваша картина? С одной стороны, год — это немного, а с другой, — столько всего произошло, в том числе, необъяснимого, мистического?

— Конечно, многое изменилось, и мой фильм тоже. Кино вообще быстро умирает. Вчера я пересматривал фильм «Служили два товарища», который обречен на долгую счастливую жизнь. Там играют великие артисты — Ролан Быков, Олег Янковский, Владимир Высоцкий причем еще молодые, озорные, красивые…Тексты, диалоги гениальные. Говорят, что Алексей Балабанов — мрачный тип, но это не так…Доказательство обратному — «Служили два товарища» — моя любимая картина.

— В вашем последнем фильме «Я тоже хочу» есть надежда на бессмертие. Как вы думаете, только жизнь человека освещена небесным лучиком, или животные тоже воскресают? Моя морская свинка умерла, и я по ней очень тоскую.

— Животные в Господа не верят, а я верю, и поэтому считаю, что после этой жизни мы еще куда-нибудь попадем. А про животных я никогда не думал.

— А вы выбрали место, где хотели бы оказаться в другой жизни?

— Угадайте с трех раз.

— Неужели Алексей Балабнов хочет в рай? Но ведь там может быть скучно, безмятежно?

— Не знают — скучно в раю, или нет. Я папу хочу увидеть. Вы свинку морскую любили, а я — папу любил. И ради папы я готов поскучать в раю.

— В последнее время вы все время грозитесь, что больше не будете снимать кино, но при этом вспоминаете о своих мечтах, среди которы1214b76f8fba21eх экранизация романа «Пан» Кнута Гамсуна?

— Скорее всего, больше не будет фильмов Алексея Балабанова. Почему-то у меня такое предчувствие. Хотя я написал сценарий нового фильма, и он, на мой взгляд, неплохой. Только о чем, — не скажу. Вовсе не потому, что держу интригу, а потому, что «сценарий — это сценарий, а кино — это кино». Хотя я сценарию не пишу, я «кино пишу».

— Все будет хорошо, должно быть хорошо…Уже знаете, кому доверите роли в будущей картине?

— Нет только главного героя. Если я буду снимать фильм по этому сценарию, то в нем будут играть профессиональные актеры (за редким исключением). Еще мой сын попросил написать для него роль в этой картине. Сначала я сказал: «Подумаю». Но подумал, и написал. Пусть сыграет еще раз, если ему так понравилось.

— Объясните, пожалуйста, почему вы больше любите работать с непрофессиональными актерами?

— Профессиональные актеры испорчены театром, ведь их с первого занятия в вузе готовят для сцены…Даже кинематографические вузы ориентируются на театр. Впрочем, это не совсем так, что я не люблю актеров, просто многое зависит от жанра картины. Есть такие жанры, где без актеров не обойтись.

— Фильм «Я тоже хочу» вы снимали в Санкт-Петербурге и в городе Углич…Я видела вас на фестивале «Окно в Европу» в Выборге несколько лет назад, где вы осматривали достопримечательности, бродили по старинным улочкам. ходили в рыцарский замок…Вы всегда так тщательно знакомитесь с городом?

— В Выборге я снял целое кино, причем на два часа, и Выборг стал для меня не достопримечательностью, а родным городом. Единственный раз в жизни я снял такое длинное кино, и это было в Выборге, и больше такого не будет — ни Выборга, ни двухчасовой картины. Не спрашивайте — откуда я это знаю, — просто знаю.

— Любите ли вы Москву? Есть ли места, которые для вас дороги в нашей столице?

— В Москве я жил долго, и, если честно, не люблю ее. Шумный город, суетливый, неприветливый. Да, я и Петербург в последнее время не сильно люблю. Скучаю без звона колоколов, который слушал и в Москве, и в Петербурге. Живу сейчас под Петербургом, и мне нравится, там тихо, никого нет. Покой, гармония…
— Приезжают к вам, в деревенскую обитель, погостить друзья рок-музыканты?

— Всю жизнь дружу с рок-музыкантами. Ведь и сам воспитывался в свердловском рок-клубе. Раньше все музыканты жили у меня дома. Сейчас я поддерживаю дружбу с рок-музыкантами больше по телефону, а не лично, потому что превратился в домоседа. Все старые стали, уже не бойцы, поэтому сил хватает только на телефонное общение.

— Алексей Октябринович, у вас два сына. Наверняка, у вас есть мысли по поводу совеременной молодежи, какая она?

— Думай — не думай, а это поколение совсем другое, причем абсолютно другое. Компьютерные люди — совсем другие. Вот я и не стараюсь вникнуть в мозг, психологию компьютерного человека, потому что все равно там ничего не пойму. Я наблюдаю за ними, но не думаю.

— Хотите сказать, что наши сыновья — как роботы?

— Почему как роботы? При этом они и в футбол играют, и влюбляются. У меня компьютера не было в молодости, а у них есть. Я писал, придумывал, думал, а нынешние молодые писать не умеют, только по кнопкам тычат, растрачивая себя во этой всемирной паутине. Мало кто из них умеет писать, хотя каждый уверен, что он пишет лучше всех.