В Церковь за красотой

Настоятельница монастыря, какая она? Наверное, строгая и, конечно, очень занятая. Живя глубокой внутренней жизнью, вряд ли захочет отвечать на вопросы открыто, развернуто, с душой. Не отказала в беседе — уже хорошо, можно ли рассчитывать на большее?

С такими мыслями я шла на встречу, втиснутую в жесткий график многих и многих дел настоятельницы Константино-Еленинского монастыря в поселке Ленинский Ленинградской области игумении Иларионы (Феоктистовой). Но прием оказался теплым, впечатление светлым, рассказ искренним…

Жизнь без веры, но по совести

Родом я из Петербурга. Бабушкины родители переселились сюда из Новгородской губернии. Во время войны бабушку эвакуировали на Дальний Восток. Когда она вернулась, оказалось, родной дом в Павловске сгорел, там немцы были. Остаться в городе возможности не нашлось, и ей предложили поехать в новообразованный совхоз в Приозерский район. Там до сих пор живут мои родственники. А мама после школы поехала учиться в город, и я родилась в Ленинграде. Но жизнь Ленинградской области и Карельского перешейка мне хорошо знакома, ведь я каждое лето выезжала в поселок, в общем-то, такой же, как и Ленинское, где я живу теперь.

Мама закончила строительный техникум и всю жизнь проработала в жилищной системе, а папа… папа меня не воспитывал. Жили мы с мамой в Московском районе. Детство у меня было обыкновенное для того времени. Были мы неверующие, некрещеные. Крещеной была только бабушка, в свое время она училась в церковно-приходской школе. Кстати, училась она всего четыре года, но этого хватило, бабушка была очень грамотным человеком с христианскими душевными качествами.

Детство мое прошло в неверии, но я и за этот период Бога благодарю. Зато знаю и тьму, и свет, не по словам, а по собственному опыту. Однако желание жизни, и жизни добродетельной, по совести у меня было всегда. Родные все были людьми честными, тружениками, и мне тоже хотелось быть хорошей, делать что-то доброе. Душа этого искала, но не знала где. Например, став пионером, я считала, что теперь мой долг каждый день делать доброе дело. Я старалась этому соответствовать, но унывала оттого, что не умею делать добро, иногда и не хочу. Как исправить это, не знала.

Удивительно, но интерес к религии у меня тоже был всегда. Из атеистической литературы, как ни странно, в памяти остались сведения из Священной Истории. Предпринимала редкие единичные заходы в храм. Помню, как первый раз зашла в церковь с мамой. Мы проходили мимо, и она предложила заглянуть внутрь. Не скажу, что мне показалось там уютно. Было так темно, долго оставаться не хотелось, и мы скоро вышли.

Кроме простой школы, я ходила еще и в музыкальную. Считаю, что именно она на меня оказывала наиболее благотворное влияние. В общеобразовательной школе давали твердые знания, но из-за большого количества учеников личного внимания учителей не хватало, если нет проблем с учебой, то тебя и не замечают. Вот в музыкальной школе нашлось место личному общению с педагогами, вниманию хороших учителей, которым я до сих пор благодарна.

Училась я хорошо, даже отлично. Из класса в класс переходила с похвальными листами. Еще серьезно занималась спортом: академической греблей. Это помогло пережить подростковый период с его трудностями. Спорт научил мысли, что внешний успех не всегда показатель внутренней правды. Тогда же второй раз зашла в храм. Мы ездили на соревнования по гребле в Житомир, и я себя как-то очень неудачно проявила. Вечером пошла, гулять и не то чтобы за утешением, а скорее просто с целью познакомиться с городом, зашла еще и в церковь. Там было тоже темно и тихо, я еще подумала: «Ну, это не для меня», потому что я люблю развернуться, люблю активность.

Слово души

После восьмого класса я пошла в холодильный техникум. Пришлось. Надо было поскорее выходить на работу, зарабатывать, помогать маме.

Возраст был такой, лет шестнадцать, что, само собой, начался духовный поиск. Душа-то истину ищет, несмотря ни на что. Началась перестройка, открылись ворота эзотерическим учениям. Я сходила на несколько лекций такого характера, но не задержалась. Потом рок-музыка привлекала. Ходила на концерты Гребенщикова, очень мне нравился. Читала русскую литературу, особенно Достоевского. Мне хотелось чем-то увлечься серьезно, но не получалось. Ни к чему душа не прилегла, в том, что было вокруг, не нашла настоящего источника. Его там и не было.

Потом, наконец, произошла встреча с православием. В 1988‑м, в год 1000‑летия Крещения Руси (впрочем, тогда торжество прошло мимо меня) поехали мы с подружкой в Новгород, просто посмотреть город. Жили мы в гостинице, в это время там же остановился хор нашей петербургской семинарии. Как-то пришли мы на обед, сели есть, а хор перед едой стал петь «Отче наш». И вдруг я почувствовала потрясающую красоту православной жизни. Девочки и мальчики такие разные — и все вместе, чем-то важным объединенные. Так красиво спели, а после еды опять помолились. Это было слово души, не напоказ, а совершенно естественно. Очень сильное впечатление все это произвело на меня. После этого пришло осознание, что надо каким-то образом принять Крещение. Мы с мамой долго собирались, она к этому времени тоже была на пути к вере. Мама крестилась первая, во время поездки в Старую Руссу.

Я поступила в Институт холодильной промышленности возле станции метро «Владимирская» и стала по дороге заходить в церковь Владимирской иконы Божией Матери. Опускала мелочь в кружку «на реставрацию храма». Кто-то мне дал маленький молитвослов, хотя это скорее была просто бумажка с напечатанными молитвами. Решила попробовать читать утром и вечером. Читала-читала, и молитва, и милостыня возымели свое действие: я, наконец, решилась креститься в Александро-Невской лавре. Но в церковь ходить не собиралась. На Крещении сказали, что надо причаститься. Как раз был Великий пост. Я его пыталась соблюдать. А на Светлой седмице решила все-таки последовать совету священника и подойти к Причастию. И вот после принятия Христовых Таин мне стало сразу очевидно, что в храм ходить нужно. Душа голодная остро ощущала: «Надо, надо». И я ходила, часто причащалась.

У источника жизни

Первую исповедь помню. Она мне показала, что это действительно Таинство. Батюшка ничего особенного не сказал, и я ничего особенного не сказала, а действие исповеди оказалось удивительным, все мучащее душу отступило. Я тогда поняла, что это дело Божие. Стало ясно, что моя жизнь, мое все — оно там, в храме.

Через несколько месяцев перешла на работу во Владимирскую церковь. Четыре года уборщицей там отработала, оставив хорошую работу на заводе. Во времена перестройки многим такой поступок казался безумием. Это, конечно, было счастливое время. Мирское не тянуло, не было ощущения потери, наоборот, ощущала приобретение всего и сразу.

Каждый человек, наверное, ищет дело, которому стоит посвятить жизнь. Мне нравились и музыка, и спорт, и наука, но ничему из этого посвящать себя не хотелось. А вот в храме, как у источника жизни, я будто была на своем месте, причем находясь там в любом качестве.

Моим духовником стал отец Николай Беляев, служивший тогда во Владимирской церкви. Он и заложил во мне основы духовности, о чем с большой благодарностью вспоминаю. Он же предложил участвовать в любительском церковном хоре. Я стала петь богослужебные песнопения. Все больше воцерковлялась, но монастырь меня не привлекал. Прежде всего, казалось, что не вынесу монастырские труды и испытания, я и в храме-то уставала.

Довольствовалась тем, что помогала батюшке в создании воскресной школы, мы там ремонт делали, закончила епархиальные богословские курсы, пела на панихидах, отпеваниях, венчаниях. А потом душа стала чего-то большего, видимо, искать. Стала думать о монастыре, но уже по-другому. Рассуждала так: «Хорошо у меня не получится, душа слабая, а плохо не хочется». Со временем труд в храме как-то исчерпал себя для моей души, и батюшка сказал, что если я не иду в монастырь, значит, надо идти работать в мир. Ну хорошо, пошла.

«Душу ничем не заткнешь»

Рабочее место мне подвернулось очень тихое, спокойное, можно сказать, райский уголок. В каком-то смысле это был соблазн, впрочем, и необходимая передышка. В это время мне предложили петь на клиросе в Казанской церкви Новодевичьего монастыря. Хотя монастыря тогда еще не было, был приход. Я работала, а по выходным пела в храме. И так еще четыре года. Все вроде было хорошо. Но душу ничем не заткнешь. Она все не успокаивалась. Как раз на месте прихода появился монастырь, и моя мама приняла постриг. Обитель восстанавливалась, я ходила на клирос. Оказалось, что участвовать в монастырском богослужении — совсем другое дело, чем в приходском. И бросать я его не собиралась. Так продолжалось три года. Душа все куда-то стремилась. Теперь я понимаю, что Господь меня неоднократно призывал к монашеству, а я все уклонялась. Но в какой-то момент понимаешь: если и сейчас откажешься, жизнь не состоится, счастья не будет. Не то чтобы монастырь внешне сулил счастье, но открывалась и привлекала к себе внутренняя глубочайшая красота монастырской жизни. Особенно это было видно по благодатным людям, уже прошедшим какую-то часть пути. Глядя на них, понимала, что все не напрасно, что когда такая радость открывается, стоит ради нее немного и потерпеть.

В тридцать лет я пришла послушницей в тот же Новодевичий монастырь, через два года приняла иноческий постриг, хотя мне казалось, что я еще не готова, душа не готова, все в ней неустроенно. Но страха как такового перед постригом не было. Понимала, что в руках Божиих, и дальше нужно только идти вперед.

Большой путь пришлось пройти, чтобы понять смысл послушания как добродетели — не внешний, а внутренний. Влиться в общинную жизнь тоже было непросто. Все иллюзии, которые во мне были, быстро развеялись. Много приходилось и приходится трудиться. Но и в простых повседневных трудах ощущается Бог, это каждодневное чудо. Это вообще принципиально другая жизнь, когда все устраивается по воле Бога, а не по своей. Будь ты даже семи пядей во лбу, это невозможно вместить. Да и не надо. Просто по возможности соблюдай заповеди, а Господь все Сам устроит. Со временем начинаешь видеть свою греховную немощь. Это не значит, что человека раздавливает, наоборот, чувствуешь силу молитвы любящих тебя, своя-то молитва неумелая, и уже вопиешь… и Божия помощь приходит. В миру такое тоже можно ощутить, но в монастыре это неизбежно, сама монастырская жизнь так устроена: учит, что если пришел себя в руки Божии отдать, так и оставайся в этих руках, с Богом все сможешь.

Вскоре матушка София (игумения Новодевичьего монастыря) поставила меня благочинной. Тоже очень полезный опыт. Никогда не умела руководить, а вот пришлось распределять послушания и следить за их исполнением. Для души полезно и видеть полную немощь свою, и при этом отмечать, что все как-то делается. Монастырь проходил свой путь — и я вместе с ним.

 Добытое в бою Оружие

Обычно считается, что в женских монастырях самое сложное — это взаимоотношения людей. Говорят, ссоры, дрязги. Но я заметила, если человек сам к такому не склонен, подобное его обойдет. На самом деле, это абсолютно не самое тяжелое. Потому что все равно все вокруг христиане стремятся к спасению — и человеческие отношения восстанавливаются, и конфликты находят свои решения. А вот что на самом деле серьезно и даже страшно — это тот самый духовный путь, на котором так мало кто может что-то подсказать. Это передовая линия фронта, на которую послали, а оружие приходится добывать в бою. Кто там выживет? Человек получает ранения, инвалидность, иногда погибает. И нельзя его обвинять. Господь рассудит ценность этого подвига. Духовных браней нельзя избежать, их надо прожить. Сложно соблюдать заповеди, но хоть немного им следовать — уже хорошо. Внешне этого не видно. Вот говорят, нет в монастырях духовной жизни. Как ее нет? А вы поживите! Может ее мало, но и этого достаточно, и эту малость душа вмещает с трудом.

В один прекрасный вечер матушка София предложила мне возглавить новый монастырь. Когда предлагают, можно и отказаться, но по духовным законам лучше согласиться. Было ясное понимание, что к этому и шло, хоть разумом я никак не предполагала для себя такой вариант и не считала себя достойной.

Вот, приехали сюда, в поселок Ленинское, с сестрами. Пять человек нас было. И все — слава Богу. Уже семь лет здесь.

Менять свою жизнь всегда сложно. Устраивать монастырскую жизнь на новом месте, преобразовывая приход в обитель, тоже казалось сложнее, чем возрождать древний монастырь со своими корнями. Но, как говорил священномученик Иларион (Троицкий), «монах — церковная вещь, куда поставили, там берись и работай». Вот отстраиваемся, налаживаем жизнь, отношения с нашими мирянами у нас замечательные… Хорошо по воле Божией жить!

Марина Ланская (www.aquaviva.ru)