Иван Александрович Ильин. О возрасте. (Из книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний»)

Разве человек бывает когда-нибудь доволен тем, что у него есть? Ему всегда хочется чего-то другого — быть иным, иметь больше, уметь то, чего он не умеет делать. Всегда ему чего-то не хватает. Всегда он жалуется и пре­тендует. Он не умеет ценить свое достояние и извлекать из него все возможное…

…и слишком часто ему кажется, что он непременно должен «достать» или «добыть» себе такое, чего у него нет. Все мы, люди, существа несытые и не­благодарные, склонные к недовольству и ропоту.

Вот так — и с возрастом…

Иван Александрович Ильин (1883-1954) — русский философ, писатель и публицист.

Есть в жизни человека такая раздельная черта, до которой он торопит течение времени и от которой он хотел бы его замедлить или остановить. Эту раздельную черту люди переступают в разные сроки. До нее человек говорит себе и другим: «ну, я совсем уже не так молод»… потому что ему все кажется, что его принимают за ребенка… А после нее человек всегда готов сказать и другим и себе: «но я совсем еще не так стар»… потому что он чувствует бремя лет и не хочет поддаваться ему. Мы все незаметно косимся на других — что они о нас думают, за кого нас принимают и как определяют наш возраст? А эти «дру­гие» нигде не учились верному восприятию людей и оп­ределяют возраст по внешним признакам; и признаки эти слишком часто бывают обманчивы. Личность человека есть обстояние внутреннее, внешними признаками неуло­вимое; а возраст относится именно к внутреннему миру че­ловека, ибо он есть качество духовное.

Бывают дети без сердца и воображения, рассудитель­ные не по летам и черствые от рождения: «тощий плод, до времени созрелый» (Лермонтов); они никогда не были . молоды и приходят в жизнь высохшими стариками. И бывают люди больших лет, с глубоким сердцем и живым духом, подобные старому, благородному, огненному вину. У кого сердце поет, тот всегда юн, а у кого сердце никогда не пело, тот родился стариком. Истинная молодость есть свойство духа — его сила, его творческая игра. И там, где дух веет и расцветает, где сердце поет, там старость есть только бестактность времени и обманчивая видимость.

К сожалению, люди мало знают об этом. У них не хва­тает духовной силы, чтобы самостоятельно определять свой возраст; и нет у них искусства оставаться духовно молодыми. Поэтому они покоряются состояниям своего те­ла, озабоченно считают про себя прожитые года, сокру­шенно смотрят на свои падающие волосы, стараются скрыть от других свой настоящий возраст, сердятся на неосторожные вопросы, замалчивают день своего рожде­ния и в конце концов принимают свои железы за главное в жизни… Как часто мы бываем несчастны от близорукости и наивности и не понимаем, что духовность есть ключ к истинному счастью…

Смолоду человек смотрит вперед и ждет небывалых возможностей; ему не терпится стать постарше и показать себя взрослым, а то ему слышатся отовсюду обидные сло­вечки («ребенок», «мальчишка», «молокосос») и ему все кажется, что люди обмениваются улыбками на его счет… Он все мечтает выйти из детских лет и приобщиться всем тайнам взрослости, которые от него зачем-то скрывают… Зачем?

Пластов Аркадий Александрович. Юность 1954 г.

Но вот свершилось: испытания детства кончились и взрослые говорят с ним, как с взрослым; ребяческая обид­чивость исчезает, ни юношеской заносчивости, ни раздра­жительности больше нет. Ему кажется только, что старшее поколение скучно и надоедливо, что в нем есть что-то ста­ромодное, устарелое, какая-то даже закостенелость. «Эти старики» думают, что у них есть какой-то особый «опыт жизни», которого он будто бы лишен; что они все знают и понимают лучше и что все всегда должно оставаться «по-старому, как мать поставила». И все они ссылаются на свой «авторитет» и не дают ему ходу. Но, впрочем, время идет и скоро он вступит в свои права…

Незаметно для себя он переступает потом ту роковую черту, тот жизненный водораздел, после которого человек перестает торопиться и опоминается лишь тогда, когда все уже свершилось. Теперь ему уже не хочется становить­ся все старше и старше,— довольно. Напротив, так прият­но было бы замедлить или приостановить полет времени. Вот уже подрастает новое поколение, со своими новыми вкусами, манерами и суждениями. И ему уже кажется, что это какая-то странная молодежь, что у нее что-то неладно и что сама она не знает, чего хочет. «Трудно с ними сгово­риться, они нас не понимают, а мы их»… И скоро он уже жалеет о прошлом, и хотел бы его вернуть, и хотел бы сбросить с плеч лет десять-пятнадцать… Но, к сожалению, это невозможно…

Михаил Нестеров. «Мыслитель» (Портрет философа И. А. Ильина). 1921—1922 г, Государственный Русский музей

Итак, человек всегда недоволен; и он не прав в этом, особенно в том, что касается возраста. Надо не жаловать­ся и не роптать, не торопить и не замедлять, а уходить от своего возраста, не поддаваться ему. Возраст не опре­деляется долготою жизни и состоянием тела; он опреде­ляется другим мерилом. Покорность и беспомощность здесь неуместны; страх и притворство — унизительны. На­до добиваться и добиться независимости от своего возрас­та. Не надо спорить с ним и тяготиться им; пусть приходит старость: она не должна гасить нашу молодость. Можно быть сразу старым и молодым. Надо духовно одолевать свой возраст и превращать его в неважную мелочь сущест­вования…

Легко сказать… Но как же это делается?

А вот как.

Во-первых, надо определять возраст не по состоянию тела, а по состоянию духа. Во-вторых, надо наслаждать­ся во всяком возрасте его благороднейшими радостями и разрешать выдвигаемые им духовные задачи. И, в-третьих, надо жить во всяком возрасте тем, что не стареется и не устаревает, что от века и на века. И все это входит в искус­ство жизни.

Каждый возраст имеет свои цветы. Каждый несет свои радости. Каждому доступна своя духовная красота. И надо уметь наслаждаться всем этим.

Ребенок открывает глаза и видит перед собою мирозда­ние во всем его богатстве и великолепии. Каждая былинка готова сообщить ему свою тайну, каждый цветок смотрит на него с приветливой лаской; каждая стрекоза прельщает его своим полетом; каждое дерево шепчет ему о величии и силе. Это есть время естественного богатства, изумле­ния, радости, доверчивости и тайн. Девственная восприим­чивость души, радость новых открытий, догадок и предчув­ствий, художественная серьезность в игре, непосредствен­ное слияние с природою, первые пробуждения духа…

Юноша открывает любовь в ее сладостном томлении и в ее мучительном блаженстве. Каждая женщина кажется ему сосудом с нежною тайною, каждая сулит ему возмож­ность будущего, идеального счастья. Это есть время меч­тательных поисков, влюбленности и застенчивости, друж­бы и отречения, время «вопросов» без ответа и время внутренней борьбы с самим собой. Весна, целомудренная любовь, первые бури, первый закал в разочарованиях, счастье искренней любви ко всей вселенной…

Михаил Нестеров. Старый и малый. 1887 г. Башкирский государственный художественный музей им. М. В. Нестерова

Взрослый человек находит свое жизненное призвание и занимает свое место в мире. Ему предстоит целый ряд дра­гоценных и радостных открытий. Он познает жизнь во всей ее трудности, серьезности и ответственности; он ут­верждает свою духовную самостоятельность; он убеждает­ся в том, что воля есть сила строющая и оформляющая. Это есть время завершения личного характера, обнару­жение своих сил и способностей; это время увлекатель­ных замыслов и перспектив, время вступления в брак и рождения первого’ ребенка. Счастье начавшейся жизни, радость завершившейся любви.

Зрелый муж познаёт радость и муку человеческого творчества и божественную значительность мира. Он уже видит и предметную глубину жизни, и предел своих лич­ных сил. Перед ним раскрывается сущность вещей, и жизнь его вступает в период плодоношения. Это есть время опубликования главных трудов и воспитания нового по­коления, время заслуг, признания и восхождения. Красота позднего лета; благоухание сложенных скирдов и собран­ных яблок; счастье зрелых и законченных созданий.

Старость вкушает покой и тишину сердца; она видит перед собой дивный горизонт жизни и наслаждается властью свободного отречения. Это есть время отстоявше­гося созерцания, сладостных воспоминаний, высшей духов­ной зрелости. Чудесное бесстрастие дружбы; благодатное богатство осени; одинокое стояние на сторожевой башне; тихое учительство мудреца; мировая скорбь философа; молитва отшельника о страдающих людях.

А древнему старцу дано еще большее и высшее: он приобщается таинственной целесообразности мира во всей ее глубине и благости; он уже проникает взором в потустороннюю жизнь и готов благословить свой земной конец. Тихое освобождение от всего слишком-челове­ческого; беспристрастное и бескорыстное созерцание; благословляющая любовь; лучезарный закат солнца; пред­чувствие близкого преображения жизни.

Подумать только: сколь же счастлив человек, приемлющий утехи старости и не утративший даров юности… Сколь счастлив он, если в сердце его по-прежнему поет любовь, а из старческого ока сверкает детская искрен­ность…

А если он прожил свою жизнь в служении вечному — в любви, в духовном созерцании и в божественной ткани ми­ра, — то жизнь его была благословенная и счастливая… Это означает, что он еще ребенком радовался дуновениям Божиим в мире и что юношей он созерцал искру Божию в своей возлюбленной; вступая в жизнь, он уже постигал, Кем он призван и к чему, а зрелым мужем — твердо знал, Кому и чему он хранит верность. Тогда и поздняя муд­рость его будет проникнута духовной любовью и он будет светить своему народу, как духовный маяк. И кто всту­пил в его луч, тот почувствует неземной источник этого луча. И покидая землю, он спокойно и радостно вступит в тот вечный мир, которому всю жизнь принадлежали его помыслы…

И если так жить, то жизнь станет цветущим садом. Воз­раст будет преодолен, старость окажется одухотворен­ною… И не на что будет жаловаться и роптать.