Представим себе ситуацию: мальчик обладает великолепным голосом. Допустим, он поет в церковном хоре, что часто и бывало в истории. Просто маленький мальчик с прекрасным голосом. Петь в церкви его заставляет отчасти религиозность семейного уклада, отчасти — бедность. (За пение в хоре кое-что платят) И вот в один прекрасный день на воскресной мессе нежданно-негаданно оказывается музыкальный продюсер. Он восхищен услышанным. Он хочет немедленно видеть мальчика, а еще – его родителей и настоятеля собора. «Этот ребенок – гений. Я сделаю из него великого артиста. Ваша семья будет купаться в деньгах. Его, а вместе с ним и вас, ждет всемирная известность. Я забираю его сегодня же. Текст контракта уже составляет мой секретарь» И так далее, и так далее.

Ребенок растерян, испуган. Он боится уезжать из дома. Родители тоже боятся его отпускать, но незнакомец так настойчив. Его слова так убедительны и соблазнительны. В конце концов контракт подписывается, жалкое бельишко укладывается в чемодан, раздаются в свою очередь строгие напутствия, всхлипывания матери, благословения патера, звуки поцелуев. Перед еще одной звездой открываются двери в соблазнительный и безучастный мир, готовый переварить бесчисленное количество сенсаций и новинок, забывая о них уже на следующее утро.

Продюсер нашел алмаз, но алмаз требует огранки. Мальчик, скорее всего, знаком только с азами нотной грамоты. Его ждут серьезные занятия. Как бы ни был хорош голос, его нужно ставить, нужны уроки сольфеджио, нужно серьезное знакомство с кучей музыкальных дисциплин, большинство из которых мы даже по имени не знаем. Если просто по-быстрому «срубить» на юном даровании денег, то на долгую перспективу работать не получится. Кроме того мальчика ждет возрастная ломка голоса. Этот период надо терпеливо переждать, если в планы входит не только быстрая слава, но и долгосрочная перспектива концертной деятельности. Примеров подлинного благородства в таких ситуациях в истории гораздо меньше, чем примеров варварской эксплуатации юных талантов, с последующим выбрасыванием отработанного гения на свалку.

Юный спортсмен, юный певец, юная поэтесса… Шальные деньги, переезды и перелеты, репортеры, газетные статьи. Все прекрасно и сладко до приторности. Но где-то в недалеком будущем уже притаилась бедность в обнимку с депрессией и пьянством. А может – преждевременная смерть, не исключено – от самоубийства, оставшиеся долги и, как насмешка, улица в родном городе, названная именем сожранного с костями местного гения.

Петь вы можете не уметь. Но от подобного потребительского к себе отношения вы все же не застрахованы. Один бывший протестант рассказывал мне в доверительной беседе, что протестантские проповедники делают немало хорошего, знакомя большие массы людей с Писанием и верой в Иисуса Христа. Люди слышат нехитрые проповеди, и сердце их радуется, узнавая Имя Спасителя и Его учение. Голод Слова Божия вовсе не утолен. Он велик, и на этой ниве найдется место любому желающему, особенно при не особом рвении пастырей Соборной и Апостольской Церкви. Сложности и лукавства начинаются потом. Стоило человеку признать себя грешником, а Христа – своим Спасителем, стоило ему расплакаться однажды и потом пару месяцев походить на собрания, как его уже понуждают проповедовать. «Иди», — говорят, — «служи и благовествуй». Он еще сырой, как тесто, не знает толком ничего, никаких испытаний в вере не претерпел, а его уже бросают в бой. Конечно, первые месяцы он будет летать, как на крыльях, и «апостольствовать». Но очень скоро он устанет, выдохнется, исчерпает запас знаний и сил. Старые грехи вернутся, сначала по чуть-чуть, а затем всем скопом. Однообразные проповеди надоедят, и захочется чего-то иного, сильного и свежего, настоящего. Грехи пастырей начнут сильно бросаться в глаза, контрастируя с тезисом «полного соответствия жизни общины с Евангелием». Короче – катастрофа. Но катастрофа для человека, а не для общины. Община уже рекрутировала следующую сотню неофитов, у которых горят глаза и льются слезы, которые роют землю в ожидании приказа «благовествовать». Для разочаровавшегося же есть готовые ответы. Во-первых «козни дьявола», во-вторых «ты оказался слаб и негоден». Этого человека могут торжественно исключить из числа «святых» и забыть о нем на следующий день. Благо появилась новая поросль и можно выжимать фреш из свежевыращенных фруктов.

А как нужно поступать? Нужно всячески сдерживать человека от «великих подвигов» в первое время после воцерковления (говорю уже о наших делах и о Церкви подлинной). Новоначального, лезущего на небо, надо дергать за ноги. Он должен «вникать в себя и в учение», как говорит Павел Тимофею. Не только в учение, но и в себя, поскольку первая вера не наполняет раз и навсегда всего человека. Ему нужно понять, что жизнь, это не прогулка в выходные, а драма. Иногда – трагедия. История Церкви сложна, при рассмотрении в упор – противоречива и запутанна. Нужно прочесть много книг, чтобы смотреть на историю Церкви с орлиной, а не куриной высоты. Нужно научиться жить так, чтобы буквально умирать без Литургии и Причащения. Научиться, то есть, жить Хлебом, сошедшим с небес и всяким глаголом, исходящим из уст Божиих. Потом наступит время идти на труды, но тогда человек будет уже бояться и размышлять. Это будет реакция относительной зрелости и первых плодов опыта. Это будет похоже на то, что человек, у которого прорезался голос, окончил консерваторию, повзрослел и годами и умом, и теперь способен трудиться по-настоящему, но, имея разум, опасается ответственности.

Быстрое снимание сливок, пенок и прочей сметаны есть болезнь века. «Английский за две недели», «Очищение всего организма за десять дней», «Тайны всех древних цивилизаций в двух томах». И так везде. Критически помянув протестантов, нужно, справедливости ради сказать, что и мы от этих болезней не совсем свободны. При желании человека можно быстро рукоположить, быстро постричь, точь-в-точь, как наспех вооружали и бросали под танки ополченцев в далеком 41-м. Их конечно спрашивают: «Хочешь?» И они отвечают: «Хочу». А что они еще могут отвечать, когда они молоды и неопытны, когда рясы, ризы и протяжные возгласы так романтичны. Но те, кто будет рукополагать, знают ведь, что не в романтическое путешествие, а на безжалостную войну отправятся эти сияющие счастьем желторотики. Знают. Но приходы пустуют и кадров не хватает, а значит жизнь заставляет поступать не по Евангельской, а по мирской логике. Далее умолчим, ибо груз это тяжкий и не нашему уму такие задачки разгадывать.

Начальный успех, это еще не успех вовсе, а таинственное умножение всех проблем на десять. В большинстве случаев может быть та же схема, что у многих артистов: «Громкий успех в дебютной роли – всесоюзная известность – молчание – роли второго плана – пьянство – одинокая старость – смерть в безвестности»

Медленно огранивать алмазы, медленно воспитывать мастеров, работать не наугад, а со знанием дела, такова задача Церкви.

Нас подгоняют. Все подгоняют, и даже и мы сами – себя самих. Времени мало! Шеф, все пропало! Все пропало, шеф! Всему конец!

А все потому и пропадает, что дела, которые нужно делать не спеша и обстоятельно, делаются наспех, в ожидании быстрого успеха или в страхе быстрого конца. Но зерно должно созреть, и ребенок должен доноситься. Если правда, что близок всему конец, то пусть наступивший финальный акт истории застанет нас за основательным и полезным трудом, а не за спекулятивными махинациями.

Миру нужна проповедь Православия в духе и истине. И как только мы основательно засядем за парты, и молиться начнем также основательно, как хороший мастер трудится, Бог ради нас замедлит ускорившиеся времена. Замедлит для того, чтобы доучились, и дозрели, и закалились основательные делатели для побелевших нив. Не для быстрого эффекта и не для сотрясания воздуха, а для кропотливого труда со знанием дела они должны выйти. И означать это будет еще и то, что посреди сошедшего с ума мира и господствующей в нем корысти, Церковь сохраняет Божественный разум и относится к жизни не по-коммерчески, а глубоко и надмирно.

Проповеди протоиерея Андрея Ткачёва (http://www.andreytkachev.com/)

Вероника Кожухарова – один из лучших саксофонистов мира, в детстве – девочка со стальным характером, воспитанным побоями в детском доме. «Мне очень помогло, что моя приемная мама со мной не сюсюкалась», – говорит Вероника.

О судьбе самой Вероники мы уже писали. Она была непростым приемным ребенком: не верила в заботу взрослых, поклялась себе, что никто никогда не увидит ее слез, убегала из дома. Впрочем, она уверена, что провоцировать своих приемных родителей пытаются все пожившие в детском доме дети. Вряд ли взрослый может быть полностью к этому готов (дети неисчерпаемо изобретательны), но некоторые советы Вероники, прозвучавшие на конференции «Особый ребенок в приемной семье и учреждении», организованной фондом «Здесь и сейчас», могут помочь.

1. Учитывайте опыт ребенка

Ребенок, если даже ему пять лет, приходит в семью с собственным опытом, и это тяжелый опыт предательства и детского дома. Взрослому трудно пережить предательство родного человека, а ребенку, который еще не понимает, как выходить из ситуации, – тем более. Он просто впитывает, как губка: это произошло и это больно.

Когда я осталась без матери, меня каждый день обманывали, что привезли не в детский дом, а в садик, и что еще чуть-чуть и за мной придут. Я ждала, а мифическая мама не появлялась. Меня били, мне было больно и физически, и морально. В итоге уже ребенком я не боялась вообще ничего, даже смерти. Иногда меня били так сильно, что я понимала, что могу умереть, но мне было не страшно: мне было нечего терять. Не было людей, кого бы я любила или кто меня бы любил. В четыре с половиной года я понимала: я сама по себе и наедине с судьбой.

Много лет спустя моя мама, которая меня вырастила, сказала, что чувствует, что мне стыдно, когда кто-то узнает о поступке моей кровной матери, что я не хочу об этом говорить, это больно и неприятно. Это и правда было так: моя мама стала мне другом, когда я поняла, что она, в отличие от знакомых девочек, не треплется по всей школе о моем прошлом. Тогда мама сказала: давай разберемся, почему тебе стыдно за действия взрослого человека. Мы изо дня в день постепенно разбирали эту ситуацию – это была открытая рана, и, конечно, было больно. Иногда нужны не слова, а молчание и эмоции, и мама это понимала.

2. Почему ребенок из детского дома не хочет в семью

В почти восемь лет, когда меня спросили, хочу ли я в семью, конечно же, мой ответ был «нет». В детдоме я знала все правила игры: как себя вести с какой воспитательницей, где можно врать, как и что можно получить. Я не хотела в другое пространство, в другой мир, в другую жизнь, где ни одного знакомого лица и надо все начинать сначала по новым неизвестным правилам. Ты не знаешь, чего ожидать; а вдруг это хуже, чем то, что есть сейчас? Даже если ты привык, что тебя бьют просто так, просто потому что у воспитательницы плохое настроение.

3. Не ждите благодарности и не «давайте шанс»

Ждать благодарности от приемного ребенка – это тупиковый вариант. Если вы делаете ребенку одолжение – лучше не делайте, вы его не спасете.

Если ваша мотивация – дать ребенку шанс и надежду, сделать состоявшимся человеком – ребенок рано или поздно сделает все возможное, чтобы его отдали обратно. Я не видела ни одного усыновленного ребенка, который в подростковом возрасте не провоцировал бы родителей вернуть его. Я и сама не ангел, я убегала из дома.

[Чуть позже Наталья Степина, руководитель Ресурсного центра помощи приемным семьям с особыми детьми, сказала, что Вероника ее убедила: понятие «шанс» может быть дискриминирующим: «Я тебе дал шанс, а ты, неблагодарный, им не воспользовался».]

4. Поймите, почему ребенок не говорит о проблемах

Приемный ребенок, как правило, не говорит новым родителям и не собирается говорить о том, что у него болит. Один раз, когда мне было четыре года, я позволила себе расплакаться – естественная реакция ребенка на то, что меня несправедливо ударили. И тут же вся группа начала смеяться: ах, ты слабачка, ты плачешь, теперь мы знаем, что сделать, чтобы ты заплакала. Так возникает озлобленность. В четыре года я сказала себе, что никто и никогда больше не увидит моих слез. Такой ребенок потом никогда и никому не скажет, что у него болит и что его тревожит. «Вы же все умные, вы же взрослые, – догадайтесь сами. Вы же смеялись, когда мне было больно, а теперь я посмеюсь над вами», – вот его логика.

Мне кажется, приветом из прошлого было мое обостренное чувство справедливости. С ноги выбить зубы старшекласснику казалось мне справедливым. Маленькая я не могла постоять за справедливость, а став подростком, я решила наводить справедливость вокруг себя так, а не рассказывать о проблемах.

5. Пройдите испытания

Моей маме было очень трудно – она вытерпела огромное количество провокаций с моей стороны. Мне очень помогло то, что со мной не сюсюкались.

Четыре года каждому из нас, детей в детдоме, говорили, что он дебил, родился на мусорке и там же подохнет, и там его место. На вопрос, почему за мной никто не приходит, отвечали: потому что ты плохая. Но мое нутро протестовало. Я чувствовала, что я не настолько плоха. Однажды нянечка мне сказала, что своим характером я довела маму до того, что она стала пить и бросила меня. На меня это не подействовало: на меня было невозможно повесить чувство вины, и слава Богу. На многих удалось его повесить – это печально.

После такого опыта, когда я уже была в семье, началась борьба с мамой: кто круче, кто сильнее, что можно, где пределы, где личное пространство, где грань, до которой меня любят? А любят ли, а не выкинут ли, как только я расслаблюсь? Вдруг снова скажут, что я плохая и у меня не тот характер?

«Слушай, Вика, – сказала мне мама, – это было и прошло, тебя бросили, а теперь подобрали – ты в семье. Ты можешь меня доводить – пожалуйста, можешь экспериментировать над моей любовью, но я тебя люблю». Мама была очень смелая – вы не представляете, насколько изобретательны дети в своих провокациях.

6. Помогите ребенку ставить цели

Свет в моей жизни появился вместе с саксофоном. Это был спасательный круг.

Ребенка очень важно переключить с его мыслей на какие-то цели. Иногда этот тумблер срабатывает не сразу. Меня «накрыло» через несколько месяцев занятий.

Через некоторое время и мама, и я понимали, что саксофон станет моей жизнью. Но я любила еще и футбол. А там возможны травмы. Как быть, если я хочу и саксофон, и футбол?

Мама объясняла мне, что у каждого человека бывает момент выбора. Очень вовремя для меня было сказано, что каждый человек становится строителем своей жизни. Я в воображении сразу увидела себя строителем в каске: вот, я строю свою жизнь.

Нельзя жить без цели. У меня было столько целей – одна за одной, и в каждом следующем дне было еще солнце. Мама окунула меня в это, и я сама трудилась и боролась за то, чтобы стоять на сцене с гордо поднятой головой и понимать, что я победила. Я очень хотела для себя счастливой жизни, и сейчас я могу сказать, что добилась того, чего хотела.

7. Не давайте времени на лишние мысли

Важно показать приемному ребенку, что он может чего-то добиться. Пока он предоставлен сам себе, у него есть время обдумывать и «обмусоливать», какой он бедный и несчастный: его бросили кровные родители, обидели в детдоме и так далее. А когда начинается драйв, у него нет уже времени на такие мысли. Подростком я часто кричала маме: «Ты лишила меня детства!», потому что столько учиться, сколько училась я, в принципе невозможно. Зато потом, когда я выросла, я поняла, как здорово, что все случилось именно так. И самое главное, что меня спасло, – инструмент и музыка.

Александра КУЗЬМИЧЕВА

Портал «Милосердие.ру» (https://www.miloserdie.ru/)

Когда ей было три года, родная мать выкинула ее с братом на улицу, потом девочка жила в детском доме, где ее убедили, что ее никто никогда не усыновит. Потом ее забрала приемная мама. Сейчас Вероника – один из лучших саксофонистов в мире.

Это совершенно фантастическая история о девочке-сироте. Когда ей было три года, родная мать выкинула ее с братом на улицу, потом девочка жила в детском доме, где ее убедили, что ее никто никогда не усыновит. Потом ее забрала приемная мама. Сейчас Вероника – один из лучших саксофонистов в мире.

Улица

Трехлетняя девочка и ее младший братик выкинуты на улицу биологической мамой. Это ее первое воспоминание – они лежат на улице и рядом никого нет. А потом был детский дом.

Ей уже пять лет. В голове – вопросы: «Почему это произошло со мной?» «Почему я?» «Что со мной не так?» И ни одного ответа. И агрессия по отношению к миру, к воспитателям, няням, другим детям. Последних девочка считала слабаками, мечтающими о маме и папе, про себя она точно знала – ее не заберут. К пяти-шести годам ей успешно внушили мысль, что таких плохих детей хорошие и добрые родители не забирают.

В шесть лет она поняла, что, наверное, даже не хочет, чтобы ее забирали. Не потому, что в детском доме было хорошо, а потому что к этому возрасту она точно знала, что не умеет врать, лгать и унижаться, она не может пообещать гипотетической маме, что будет хорошо себя вести, что будет послушной, потому ей проще было оставаться в плохом детском доме и быть собой. Так она считала.

И вдруг в семь лет за ней приходит мама. Внутри у девочки, как она признается гораздо позже, был панический страх. Вокруг нее чужие люди, ее куда-то везут, что будет дальше? В детском доме все было привычно и понятно, а тут…

Благо, брат был рядом. Ее мама, кстати, и взяла их, потому что хотела не одного спасти, а нескольких. От девочки ее долго отговаривали, говорили про агрессию, тяжелый характер, но мама не послушалась.

Вспоминает ли девочка детский дом по прошествии многих лет? В общем-то, смутно. Но одна история запомнилась ей хорошо.

Шефы

«Тогда не было такого понятия – “спонсоры”, было слово… шефы. И когда я видела шефов, я понимала, что это какие-то светлые люди. Не знаю, почему. Просто светлые. И что они хотят добра.

Один случай мне запомнился на всю жизнь. Тогда я очень хотела спортивный костюм – не конфеты, не что-то другое, а именно о спортивных костюмах мы мечтали. Потому что стояла осень, даже ближе к зиме. А мы ходили в очень тонких пальто и в одних колготках. Не в капроновых, конечно, но мы мерзли. И когда я увидела, что шефы принесли такие теплые, не помню, какой материал был, спортивные костюмы, я была счастлива.

К сожалению, моя мечта тогда не исполнилась… Все эти костюмы, которые привезли, нам никто не дал. Их унесли на склад и… все. И вот тут во мне заговорил мой бунтарский дух! Я поняла, что так просто я это не могу оставить.

И пошла к нашему завхозу. Пошла, можно сказать, с вызовом на какую-то войну, бороться за справедливость. Это самое главное для меня было.

Я пришла и спросила: “А где наши костюмы?” На что, удивленно посмотрев на меня, эта женщина говорит: “Костюмы? Какие костюмы?! Забудь!” Я говорю: “Но мы мерзнем! Это нам привезли костюмы!” – “Нет. Это не вам… Вот кто вы такие?” Она на меня посмотрела и говорит: “Вы – никто. Вот вы как родились на помойке, там вы и умрете. А это – нормальным детям привезли”, – стала она мне объяснять. Я говорю: “А нормальным – это каким?” – “Тем, которые в семьях! Вот внучке моей, например, племяннику…”

Объяснить те чувства, которые я тогда испытывала, очень сложно. Помню, что это был шок… И какой-то крик, только внутри, о том, что… ну, я не хуже, это точно – “Вы меня не сломаете, вы мне не докажете, что я хуже, чем ваша внучка, там, или, там, племянник, или еще кто-то”.

Я не переношу лжи, не переношу насилия и всегда боролась с этим. Чем, собственно, и мешала этим воспитателям, потому что… Ну как сказать? Я не была такой, как все. Меня невозможно было напугать. Очень много меня наказывали физически, избивали тоже. Это все было, они хотели, чтоб я прекратила говорить, чтобы я замолчала наконец-то. И была, как все. Но я не могла быть, как все. И я понимала, что, может быть, я и не выживу, потому что действительно меня очень сильно били. Однако я понимала, что жизнь отдам, но не буду, как все».

Мама

И вот в семь лет девочку забирает мама. У девочки нет эйфории, она вообще не считает, что жизнь где-то может быть хорошей и светлой. Она никому не верит, наверное поэтому адаптация к семье у нее проходила очень сложно. Даже сейчас, спустя четверть века, ее мама вспоминает, что было очень тяжело.

Девочку пугала забота, ее настораживало, что чужой человек вдруг спрашивал: «Дождик идет, ты сапожки не забыла надеть?»

Наша девочка была к семи годам уже стальной, она никогда не плакала и никому не верила, и эту броню было очень трудно пробить. Приемная мама стала сначала ей другом, а потом уже мамой. Первое, чему мама научила свою дочку: «Знаешь, человек имеет право на то, чтобы поплакать».

Имя мамы – Ирина. Ирина Кожухарова взяла своих первых приемных детей, в том числе и Веронику, 25 лет назад. К настоящему моменту 24(!) бывших детдомовца называют Ирину мамой.

Музыка

Вероника Кожухарова – известный музыкант, саксофонист. Она выступает в лучших залах мира. Если мы начнем перечислять все музыкальные заслуги Вероники, статья растянется до невообразимых размеров. Да и нужды в этом нет, забив в любом поисковике ее имя, читатели смогут узнать все подробности ее музыкальной биографии, дискографии и расписание концертов по всему миру. Мы же расскажем о том, как Вероника пришла в музыку.

В тот момент у мамы Вероники было семеро детей, и она решила, что всех их надо учить играть на фортепиано. В музыкальную школу взяли всех, кроме… Вероники.

Когда учительница попросила Веронику при прослушивании в школу похлопать ритм, она отказалась. Она подумала: «Почему я должна хлопать, как какая-то обезьянка?» И отказалась. Объяснить она этого никому не могла. Даже мама воскликнула: «Вика! Ну опять!? Ну что для тебя это так сложно?»

Маме пришлось очень долго уговаривать учителей, чтобы и Веронику туда взяли. Уговорила. Взяли. Но на одном из первых же уроков учительница решила ударить девочку линейкой. Вероника линейку сломала, учительницу обозвала «дурой», и из музыкальной школы была отчислена.

С игрой на фортепиано не сложилось, но она поняла, что жить без музыки не сможет. Благо, в другой музыкальной школе появились свободные места на духовом отделении, она стала умолять маму отдать ее туда. Но мама наотрез отказалась, опыт с фортепиано был еще слишком свеж.

И тогда Вероника вышла на балкон и стала кричать на весь двор, что мама не пускает ее в музыкальную школу. Прибежали соседи, стали маму упрекать, ругать: «Как вы можете! Кошмар! Что вы за мать!» Мама плакала. Веронике было ужасно стыдно, но своего она добилась, ее повели в музыкальную школу.

Играть она захотела на флейте, но мама сказала: «Нет, Вика! Флейта – это такой инструмент, на котором играют девочки, которые играют в куклы и носят бантики и юбочки». Если играть на флейте, то тогда нельзя будет играть в футбол и войнушку и бегать по крышам. От этого Вероника была не готова отказаться, поэтому вместо флейты мама записала ее на саксофон. По иронии судьбы саксофон девочке категорически не понравился, но тут она уже решила смириться.

Через два месяца она поняла, что это ее инструмент, ей в нем нравилось все, даже то, что она рыжая и он рыжий. Через полтора года Вероника получила свою первую музыкальную награду, в девять лет она исполняла произведения, которые обычно играют в музыкальном училище:

«Вот тогда-то мама вздохнула. Потому что вся моя энергия, все мои мысли, вся моя любовь, вся моя нежность, все, что было заложено во мне, оказывается, его очень много, оно было просто крайне глубоко, просто очень глубоко, вот как бы вытащил, стал вытаскивать саксофон.

Даже в какой-то момент мама как бы даже перестала быть другом для меня, единственным другом, всем моим «я» — это был только инструмент. Я безумно в него влюбилась, когда мне было девять лет, я поняла, что вот это все! Это тот, которому можно доверять. И, самое главное, он не умеет разговаривать, то есть он умеет разговаривать, но его никто никогда не поймет, – подумала я тогда, в детстве, а значит, я могу ему все-все-все тайны открывать и свои секреты, свою печаль, свою радость, чувства, что он никогда никому не расскажет, и только я буду знать, что с ним. Ну, для меня это было вообще сумасшествие, то есть понимаете, меня так накрыло в детстве!.. Именно когда вот появился саксофон. Где-то через два месяца это произошло, как я начала заниматься. Я не знаю, что это – магия, чудо, но что-то такое произошло. Да, и все. И вся моя жизнь вот как бы кардинально изменилась!»

Верника не была усыновленным ребенком, поэтому до 16 лет у нее была другая фамилия, но при получении паспорта она самостоятельно поменяла ее – на фамилию своей приемной семьи. И прославила ее.

Анастасия ОТРОЩЕНКО

Портал «Милосердие.ру» (https://www.miloserdie.ru/)

Протоиерей Павел Великанов о подростковых кризисах веры

В храме меньше всего именно подростков. Как бы ни старались родители вырастить детей в вере, но иногда наступает момент, когда взрослеющий ребенок отказывается идти в храм, исповедоваться и причащаться. Может, это специфика нашего времени, породившего православные семьи, сами не имеющие опыта церковного воспитания?

Или естественный возрастной и духовный кризис, который не просто неизбежен, но даже желателен? Так ли он страшен? И что могут сделать родители, чтобы минимизировать ущерб от разрыва их ребенка с Церковью?

Об этом беседуем с протоиереем Павлом Великановым, кандидатом богословия, настоятелем Пятницкого подворья Троице-Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде.

ПЕРЕДАЕТСЯ ЛИ ВЕРА ПО НАСЛЕДСТВУ?

— Отец Павел, в том, что современные дети в подростковом возрасте могут уходить из Церкви, можно усмотреть специфику времени?

— Я думаю, однозначно можно. Могу предположить, что такой интенсивности церковной жизни, которая наблюдается последние 20-30 лет в России в отношении детей, никогда раньше в нашем государстве и в нашей Церкви не было. Нигде в письменных источниках мы не встречаем свидетельств о том, чтобы детей массово приводили в храм каждое воскресенье, чтобы они каждое воскресенье приступали к Святым Тайнам, участвовали в различных формах внебогослужебной деятельности на приходе, таких, как воскресные школы, кружки, занятия и так далее.

— Казалось бы, в результате всего этого ребенок как раз должен бы прочно укорениться в Церкви!

— Вот именно! А на практике мы видим, что одно с другим может быть особо и не связано. Почему-то количество детей пубертатного возраста в храме в разы меньше, чем других возрастных категорий.

Я думаю, одна из причин вот в чем. Мы, родители, часто хотим, чтобы дети механическим образом усвоили тот личный религиозный опыт, который мы сами получили в результате определенных жизненных исканий, ошибок, падений, обретений по пути в Церковь и который для нас бесконечно дорог. А наши дети оказываются в церковной ограде с младенчества, у них нет мучительного поиска смысла жизни, потому что им этот смысл «по умолчанию» уже передан! Мы наблюдаем своих детей, бьющих поклоны в церкви, исповедующихся, причащающихся, молящихся, и в этом видим некую тождественность тому, что с нами самими происходит. А ведь они просто подражают нам в том, что в них, возможно, еще не родилось, не созрело.

Поэтому ребенок должен отойти, немножко дистанцироваться от того, что принял «по умолчанию». Но для чего? Для того, чтобы вернуться к той христианской закваске, которая в него была заложена, но уже совершенно на новом уровне понимания и переживания. Как подросток не может обрести автономию, независимость и самостоятельность, если не разорвет «пуповину», связывающую его с родителями, от которых он абсолютно зависим, так и тут — ребенку надо от чего-то оттолкнуться. Поэтому мне кажется, что отдаление определенной от Церкви части девушек и юношей, начиная с 12-15 лет, вполне объяснимо. И, я бы не побоялся сказать, иногда даже желательно — особенно когда юный человек «застрял» на своем духовном пути, в его религиозной жизни всё совершается «по обычаю», а вовсе не по велению сердца. И если это с кем-то происходит, то не стоит ударяться в панику.

— Вы имеете в виду уход как переосмысление веры?

— Я говорю об отдалении от Церкви не как о решительном отказе от жизни по христианским заповедям, впадении в различного рода смертные грехи и деструктивный образ жизни. Нет, ни в коем случае! Я говорю о том, что ребенок должен определить сам меру и форму своей связи с Церковью. И главное, чтобы эта связь у него сохранялась.

Кроме того, в подростковом возрасте ребенка очень сильно привлекает то, что для него неизвестно, неизведанно, а если он вырос в церковной среде, для него таким особым интересом и привлекательностью будет обладать мир. Тех, кто с детства имеет иммунитет к жизни в миру, к его радостям и прелестям, — единицы. В большинстве же случаев ребенок таким иммунитетом не обладает. Поэтому, на мой взгляд, нет ничего страшного в том, что значимость Церкви для него в этот период будет ниже, нежели значимость молодежной среды, музыки, новых друзей, каких-то развлечений, приятного времяпрепровождения, хобби и так далее. Главное, чтобы эта значимость вообще сохранялась.

САНТЕХНИК ОТ БОГА

— Многие родители стремятся оградить ребенка от соблазнов, с детства делают все, чтоб мирское было ему неинтересно, вызывало отвращение…

— Тот опыт, который у меня накопился в отношении детей священников, моих друзей, позволяет сказать следующее: сознательная попытка оградить ребенка от светской жизни, от светских ценностей, создание для него такой полноценной оранжереи, в которой он бы вызревал, становился бы сильным, крепким, устойчивым к бушующим волнам этого греховного, страстного мира, не только не срабатывает, а нередко приводит к противоположным результатам. Чаще всего, чем жестче отсекались какие-то «мирские» вещи, тем большую устремленность к этим вещам, жажду — я бы даже сказал, какую-то патологическую жажду — человек потом начинал испытывать. И не мог ее удовлетворить, хотя, казалось бы, уже давно можно было бы остановиться — его прямо прорывало и несло!

И наоборот. В тех семьях священников, где родители прежде всего с большой ответственностью занимались всесторонним развитием своих детей — старались дать им хорошее образование, развить и музыкальные способности, и художественные, и спортивные, и интеллектуальные; где дети не ощущали себя ущербными по сравнению со своими одноклассниками, а в чем-то даже чувствовали себя более продвинутыми — потому что всё делалось с предельной ответственностью перед Богом! — подростки в этих семьях впоследствии не отдалялись от Церкви, а открывали ее для себя заново и потом становились священниками и даже монахами и монахинями. Период юношеского бунта проходил с минимальными потерями.

— Почему так? Высокий культурный уровень действует как прививка?

— Да, это своего рода прививка. К примеру, очень трудно удовлетворить хорошо развитый слух ребенка, окончившего музыкальную школу, дешевой попсой — для него это будет органически неприемлемо, потому что просто пóшло и низкопробно. Он пропитан другими ценностями, у него развит вкус. И такой подход, я думаю, можно перенести на всю область культуры: что ребенок читает, что он слушает, какие фильмы, спектакли, мюзиклы смотрит. Главное, чтó должны развить родители у ребенка, — вкус к настоящему, к красивому и какой-то внутренний иммунитет к пошлому, недостойному, каким бы раскрученным и привлекательным оно ни казалось. Конечно, здесь важно создать правильный культурный контекст жизни, наполненный подлинными ценностями и правильными смыслами: столь популярное сегодня «всеядие» категорически недопустимо. Тогда эти правильные культурные ценности станут для него определенными ориентирами, такими реперными точками, какими они являются и для верующего, и для светского человека.

— Другими словами, правильные ценности закладываются отнюдь не только сугубо православной литературой, православными спектаклями, православными фильмами?

— Совершенно верно. Я бы даже сказал, задача — привить детям настоящие ценности не с церковной обложкой, а, прежде всего, именно за пределами Церкви, для того, чтобы они могли, находясь в миру, чувствовать себя уверенно и всегда знали, на что могут опереться.

Родители должны создавать ребенку условия, наиболее созвучные его духовному устроению, психологическим особенностям и помогать ему развивать эти способности настолько, насколько это возможно. А мудрость заключается в том, что вектор такого развития должен быть, в конце концов, обращен к Богу. Нужно дать ребенку понять, что, по сути дела, любая его деятельность должна быть молитвой к Богу, и любое занятие внутри или вне церковной ограды — определенная форма его духовного служения, его делание и его мера ответственности перед Богом.

— Не могли бы вы привести пример?

— В моем доме работал в свое время один сантехник. Человек, в общем-то не сильно церковный. Но он заставил меня серьезно задуматься, и вот почему. Во-первых, он необычайно ответственно относился к любой мелочи! Там, где другой сделал бы работу за один день и получил бы свою зарплату, этот человек тщательно продумывал, какие последствия будут через такой-то срок эксплуатации, какой лучше соединительный узел поставить и так далее. И во-вторых, он брал за свою работу приблизительно в полтора раза меньше, чем любые непрофессиональные сантехники в нашем городе. При этом он постоянно ездил на разные выставки, был в курсе всех современных технических новинок, проходил какие-то курсы повышения квалификации. То есть человек жил целиком своим делом! И, знаете, столкнувшись с такой глубокой профессиональной порядочностью, я понял, что он, по сути, глубоко религиозный человек. Потому что мотивация его действий — не житейская, а идеальная. С точки зрения мирской выгоды ему надо было бы сделать все то же самое попроще, побыстрее, взять денег побольше и поскорее перекинуться на другой объект. А для него его работа — форма служения ближнему.

И я думаю, дети, которые так относятся к своей работе — пусть они выбрали самую простую профессию, — это счастье и благословение для своих родителей.

НЕТ КРИЗИСА — НЕТ РАЗВИТИЯ

— Вы затронули очень интересную тему: как человек приходит к Богу. Получается, для родителей вера — это выбор, а для детей — передаваемая традиция? Ни поиска, ни выбора, ни страданий? Но обязательно ли для обретения веры проходить через сложные поиски и испытания?

— Знаете, я думаю, духовные кризисы абсолютно неизбежны в жизни любого верующего. Потому что там, где нет кризиса, нет и преодоления. Где нет преодоления, нет и укрепления, развития. Я в своей жизни не встречал такого глубоко верующего человека, который мог бы искренне сказать, что никогда ни в чем не сомневался, никогда не проходил через кризис веры. Даже если он рос в совершенно здоровой, благочестивой, полноценной христианской семье.

Другое дело, что эти кризисы совершенно по-разному происходят внутри Церкви и вне Церкви. Кризисы внутрицерковной жизни — гораздо более тяжелые и острые, нежели когда человек находится в пространстве очевидного греха, неправедности и ненормальности и из него присматривается к Церкви. Проще выйти из греховного мира в Церковь, чем, уже будучи христианином, переживать кризис веры. И тут либо вера минимизируется, сводится к неким внешним проявлениям, которые обеспечивают нормальное существование человека в этой системе координат. Либо она существенным образом углубляется и приобретает другое качество, зачастую приводя к конфликту с реальной церковной жизнью, в которой человек живет.

— Если вера — результат собственного выбора, кризиса, переосмысления жизненных ценностей, то какую роль играет передача родителями детям своего личного религиозного опыта?

— Дело в том, что, как говорил один священник, все дети по природе язычники. В самом прямом смысле! Что такое язычество? Это та религия, которая наиболее понятна, удобна и исполнима с точки зрения человека в его нынешнем падшем, греховном состоянии, в котором мы все находимся. И в целом она ближе к ветхозаветной парадигме закона и воздаяния.

Например, детям говорят: «Надо молиться, потому что, если не будешь молиться, тебя Бог накажет»; «Не греши, потому что тебя Бог накажет, делай добрые дела, постись, трудись, и посмотришь — Господь тебя утешит, порадует». Вот такое «юридическое» выстраивание определенных договорных отношений между человеком и Богом — совершенно нормально для ребенка, понятно и исполнимо: надо причаститься, чтобы было хорошо; причащаться — это правильно. И ребенок спокойно, с радостью идет, выполняет все, что нужно, и действительно испытывает радость. Благодать на детское сердце действует совершенно по-другому, чем на взрослых, обремененных страстями и грехами…

Этот детский религиозный опыт, конечно, ни с чем не сравним. Его ни в коем случае нельзя подменять трансляцией взрослого религиозного опыта на детей. Взрослое восприятие кардинально отличается от детского: последнее — прежде всего позитивное. Для него радость быть с Богом — это нормально и естественно. А для взрослого это уже почти высший пилотаж, потому что нам есть в чем каяться, нам есть о чем жалеть, нам есть за что просить у Бога прощения. И самое ужас­ное, когда я вижу, как родители начинают эту модель своего религиозного переживания транслировать на детей. Заставлять их каяться в тех грехах, о которых они не имеют никакого понятия, из небольшого проступка ребенка устраивать драму мирового масштаба — это глубоко неправильно. Ну соврал ребенок, а кто не врал? Ты сам что-ли никогда не врал в своей жизни? И ребенок, которого таким образом воспитывают, моментально научится играть в «ролевые игры»: разыгрывать из себя кающегося грешника, исповедника, пропитанного мировой скорбью — а как только он выходит за порог храма, такая «броня праведности для родителей» быстро сбрасывается и он становится обычным, нормальным ребенком. И это — не худший вариант; гораздо опаснее, когда ребенок пропитывается насквозь подобными неадекватными его возрасту и сознанию искусственными переживаниями и поэтому начинает ощущать себя «исключительным», «не от мира сего», высокомерно дистанцироваться от сверстников — на радость свежевоцерковившимся родителям и на беду своему душевному здоровью.

— Допустим, закон можно передать как семейную традицию. А личное отношение ко Христу — можно?

— Открытие ребенком христианства как религии Христа — совершенно другое дело. Но для того чтобы он понял Христа как Спасителя и Искупителя, он должен понять, а от чего его, собственно говоря, надо спасать и что именно искупать. А ребенок до определенного возраста осознать этого просто не способен! Поэтому я не вижу большой опасности в том, что дети достаточно продолжительное время живут в пространстве во многом формального соблюдения внешних христианских предписаний, в такой ветхозаветной парадигме, где есть четкий закон, наказание и награда — но с четкой перспективной развития в направлении христианских ценностей.

— Разве в подростковом возрасте, когда человек исследует границы своей свободы, Бог страшный и наказующий и весь закон не будут вызывать протеста?

— Я скорее с Вами соглашусь. Но, если мы говорим о маленьких детях, иной подход будет означать размывание критериев. Грамотные, хорошие, опытные психологи рекомендуют выстраивать свои отношения с детьми так, чтобы те четко понимали, где пространство их свободы, где они условно ограничены и где они абсолютно ограничены, где находится «запретная зона». А если у ребенка этого нет, то он будет думать, в конце концов, что ему все позволено, если только родители не видят.

Понимание того, что правильное поведение — не попытка избежать наказания и заработать дивиденды в Царствии Небесном, а просто единственно нормальная модель поведения, единственно возможное проявление благодарности Христу за то, что Он для нас сделал, — должно в какой-то момент созреть в ребенке. И я думаю, как раз-таки юношеские кризисы — это и есть моменты вызревания этого понимания, как бы прорастание через эту ветхозаветную парадигму религиозной детскости — во что-то взрослое.

Где-то я читал о таком случае: в Великую Пятницу две девочки из воскресной школы, которые ходили в храм и были вполне интегрированы в церковную жизнь, вдруг встали перед Крестом, посмотрели на распятого на нем Христа, и одна другой с искреннем ужасом в глазах сказала: «Подожди, Его что, ради нас убили?» До этих детей вдруг дошло, что Евангелие — не какой-то миф, не какая-то поучительная история, давно случившаяся и никакого отношения конкретно к тебе не имеющая, а что это связано с тобой лично. Все, что они до того слышали о Христе, может быть, работало как некий фундамент, но до души не доходило.

У детей на самом деле своя логика. И у каждого ребенка (да и взрослого человека тоже — речь уже не о возрасте) очень по-разному происходит личная встреча со Христом. И момент, когда вспаханная всеми родительскими усилиями почва даст росток личного отношения ребенка и Бога, и в какой форме это будет — в форме благодарности, в форме преодоления какого-то острого кризиса, острой боли, скорби — от нас совершенно не зависит! Это дело Бога и ребенка.

— Что в таком случае от нас требуется?

— От нас требуется — не мешать, подготавливать условия, ребенка воспитывать, с одной стороны, в благочестии, но, с другой стороны, в здоровой, открытой атмосфере. А все остальное уже сам Господь управит. Мы здесь не должны выступать ни в качестве посредников, ни в качестве трансляторов — это Его дело.

СТРОГОСТЬ — ПРОПОРЦИОНАЛЬНО ВОЗРАСТУ

— Отец Павел, а как Ваши собственные дети относятся к храму?

— Моя старшая дочь живет в другом городе, отдельно от нас, и как раз находится в таком сложном подростковом периоде, но связи с Церковью не теряет — ходит на службы, участвует в таинствах. Не с такой, конечно, частотой и интенсивностью, как мне бы этого хотелось, но ходит. Соблюдает пост, опять-таки, в той мере, в какой это для нее сейчас приемлемо. Я не могу сказать, что абсолютно за нее спокоен, но понимаю, что у нее сейчас активный поиск самой себя. И тех форм поиска, которые бы вызывали у меня решительное неприятие или протест, я не вижу.

Остальные дети — все очень по-разному. Один из моих сыновей может с радостью всю службу отстоять в храме, причем не шелохнувшись, и с радостью, особо не отвлекаясь и выполняя все, что надо — пономарит, например. А другой сын постоит немного, а потом будет маяться, не знать, куда приткнуться, чем заняться, будет ходить из одного угла в другой, с кем-то разговаривать и так далее. Разные личности, разные характеры! Но в целом храм для них — место, куда они бегут с радостью. И пропуск богослужения — это нечто болезненное. Даже когда ребенок болеет, он может и заплакать, расстроиться, если ты его не возьмешь в храм. Думаю, помимо прочего это связано с тем, что у нас очень насыщенная детская программа на приходе: и мультипликационная студия, и уроки каллиграфии, и воскресная школа, и уроки музыки, где они разучивают песнопения, чтобы петь на детской Литургии (служба, на которой алтарничают, читают и поют на клиросе дети. — Ред.), и уроки так называемого практического естествознания, когда они изучают свойства разных материалов или делают открытки с механической или электрической «начинкой».

— Но говорят, что если детей с храмом связывает только тусовка, набор хобби, то подрастая, они все это оставят…

— Возможно, в этом есть определенная правда. Но в любом случае я думаю, гораз­до важнее то, как детьми воспринимается пространство храма. Если это пространство внимания и любви к тебе, а не территория закона и наказания, не столь важно, что именно там происходит. Дети чувствуют, что для них организуют какие-то мероприятия не для того, чтобы отправить в Патриархию отчет, а просто потому, что их любят.

— А насколько детям нужна именно церковная дисциплина? Обязательность молитв, обязательность похода в храм, поста?

— Дисциплинировать детей однозначно нужно. Дети должны жить в каком-то вполне очерченном, обозначенном пространстве, потому что ребенку это помогает структурировать жизнь. Другой вопрос — мера строгости этой дисциплины. Я думаю, она должна быть обратно пропорциональна возрасту ребенка. Чем ребенок младше, тем большая степень дисциплины должна быть. Речь не о том, чтобы принуждать ребенка, а просто в семье должно быть такое настроение: когда, скажем, все идут в храм, других вариантов у нас нет. Мы даже не задаем вопрос: ну что, идем в храм или не идем? Когда ребенок задаст вопрос: а почему по воскресеньям мы ходим в храм? — мы можем объяснить ему, почему.

— А если ребенок скажет: «Можно я в это воскресенье не пойду в храм?»

— Можно, например, сказать так: «Подожди, а куда ты собираешься? Ты будешь спать? Пожалуйста, поспи, а мы пойдем в храм и вернемся радостные и довольные». Я считаю, идеальная ситуация та, которую в свое время описал протоиерей Владимир Воробьев: когда в советское время в религиозных семьях поход в храм еще надо было заслужить! И вот у нас на приходе, я вижу, каким-то чудом выстроилась такая модель участия детей в богослужении и насыщенности приходской жизни, внебогослужебных мероприятий, что дети бегут в церковь. Для них это праздник, а не проблема, головная боль или «потерянное личное время». Не знаю, что будет дальше, когда детки подрастут. Посмотрим!

— Есть такая точка зрения: когда ребенок подрастает и начинает отделять себя от родителей, рядом должен быть значимый взрослый — крестный — который будет для него авторитетом. Что бы Вы на это сказали?

— Вы знаете, мое частное мнение таково: я пока мало верю в институт крестных. Потому что стать для ребенка авторитетом — это большая проблема. А уж стать авторитетом, так скажем, по принуждению, — проблема втройне. Далеко не всякий родитель для своего ребенка авторитет, а чужой человек, внешний человек, который не живет в семье, не общается постоянно с детьми — как он может заработать их доверие? В теории я могу такое допустить, но думаю, это, скорее, исключение, чем общая практика. Реальное воспитание может быть только тогда, когда ты вовлечен в семейную жизнь своего крестника: можешь хотя бы раз в неделю приходить в семью и общаться с ним, брать его погулять куда-нибудь (необязательно в храм). А роль человека, который раз в полгода появился в доме, сомнительна.

Другое дело, что в изменившихся обстоятельствах все может развернуться на 180 градусов. В подростковом возрасте, вполне возможно, ребенок потянется к крестному, захочет подружиться с ним, заручиться его поддержкой. Я бы не стал исключать совершенно возможность участия крестных в жизни своих подопечных в такие кризисные периоды. Но дай Бог чтобы хотя бы в каждой десятой семье оказался такой крестный, который сможет подхватить падающее знамя родительского авторитета и его нести. Я, к сожалению, таким не являюсь.

КИСЛОРОД ВЕЧНОСТИ

— А был ли у Вас кризис веры в подростковом возрасте?

— Меня как раз крестили в этом возрасте, в 17 лет — надо сказать, крестили без катехизации, без всякого объяснения, а просто в силу того, что я был очень болезненным ребенком. Но при этом у меня было какое-то внутреннее согласие на крещение. И через некоторое время я решил прийти в храм: раз я крещеный, православный, то надо узнать, а что же дальше-то делать? Так началась моя церковная жизнь.

Но у меня в этом возрасте уже был опыт жизни вне Церкви: я понимал, чтó останется, если убрать Церковь из жизни. А у детей, воспитанных в вере, такого понимания нет. И им зачастую надо увидеть эту разницу!

Самое страшное впечатление, которое может остаться в душе ребенка от посещения храма, — это жесткое, агрессивное, недоброжелательное отношение со стороны сотрудников храма, со стороны духовника и так далее. И когда ребенок в подростковом возрасте уходит в мир и там находит настоящее мужество, вовлеченность в какое-либо дело «с горящими глазами», подлинную жертвенность, любовь, реальную взаимопомощь, которых он не знал в церковной среде (причем эти качества могут быть даже искусственно выделены, это может быть воспринято сквозь «розовые очки» юношеского романтизма) — вот это самое страшное, что может быть! Потому что тогда у него внутри рождается четкое отвращение к Церкви, представление о том, что там все лживое. Как пел некогда Владимир Высоцкий: «Нет! И в Церкви все не так, все не так, как надо!» И вряд ли такой человек вернется…

А если ребенок «вырвался на свободу», видит, что в миру все круто, но холодно и пусто, и при этом сравнивает со своим предыдущим опытом и понимает, что в Церкви-то теплее, в Церкви почеловечнее, и люди так не говорят, такие подлости не делают друг другу, и ярости, ненависти, злобы такой не встретишь, то после знакомства с миром у него голова постепенно разворачивается обратно в сторону Церкви, и он думает: «Да, а лучше все-таки быть рядом с Церковью!»

Церковь, как в свое время говорил митрополит Филарет (Вахромеев), должна быть наполнена «кислородом вечности», но она должна быть и пространством огромной душевной доброты и тепла. Если в Церкви нет тепла, то я не знаю, что это. Что угодно, но это не Церковь как Живое Тело Христово.

— Получается, так или иначе, а призыв к родителям, к церковным служащим, прихожанам все тот же: следить, прежде всего, за собой?

— Да, но кто про себя может сказать: «Я хороший родитель, я всегда соответствую тому, что говорю»? Надо иметь мужество объяснять своим детям, что мы тоже несовершенны, мы тоже в состоянии борьбы, мы тоже в пути. Единственное родительское качество, в котором дети никогда не должны сомневаться, это родительская любовь. В том, что мама и папа принимают их, в том числе, вне зависимости от того, как они относятся к Церкви. Детские психологи всегда говорят: прежде всего ребенок должен понимать, что родители его принимают таким, какой он есть — и это самое главное! Они могут с чем-то в его жизни не соглашаться, спорить. Но ребенок должен не сомневаться в том, что мама с папой его любят вне зависимости от того, насколько его поведение хорошее или плохое. Любовь не выставляет какие-то свои требования и условия. И в этом-то и проявляется ее сила.

Журнал «Фома» (http://www.intelros.ru/readroom/foma/)

Беседа о том, как правильно и с максимальной пользой определить для себя круг духовного чтения.

— Отец Нектарий, в предыдущей беседе мы затронули тему самообразования, и Вы посетовали на то, что не многие прихожане нашего храма посвящают ему достаточное время. Почему так важно уделять духовному чтению достаточное внимание?

— Когда мы читаем Евангелие, мы видим, что апостолы в нем именуются учениками. И христианская община — это, собственно говоря, община учеников Христовых. А раз мы ученики, то мы обязаны учиться. Учиться жизни по Евангелию, жизни с Богом, жизни в Церкви. И эта учеба предполагает не только какие-то практические навыки, определенный жизненный опыт, но и наличие знаний, которые можно получить теми же самыми способами, которыми они приобретаются в любом учебном заведении.

Что верующий человек должен знать обязательно? Он должен знать основы своей веры, ее истоки, ее историю. Поэтому в первую очередь в круг обязательного изучения нужно внести Священное Писание — Новый Завет и Ветхий Завет, а также толкования на него. Непременно нужно знать, хотя бы в общих чертах, историю Церкви и иметь представление о началах догматического богословия: какие истины мы исповедуем, каковы догматы нашей веры и как они приобрели тот завершенный вид, в котором мы знаем их сегодня.

Православный христианин должен изучать богослужение, знать церковный устав. Ни для кого не секрет, что человек может годами ходить в церковь и вместе с тем понятия не иметь о том, что там читается и поется. В таком случае его ум просто выхватывает какие-то отдельные слова, предложения, но не выявляет для себя никакой закономерности в тех последованиях, которые в храме совершаются. И это, безусловно, образ церковной жизни совершенно неверный.

Церковнославянский язык. И его тоже должен знать верующий. Но вот какая удивительная вещь: можно выучить церковнославянский язык и все равно не понимать того, что в церкви происходит. Причина в том, что все богослужение пронизано отсылками к ветхозаветной и новозаветной истории и отчасти просто к истории Церкви, поэтому только лишь в контексте становится понятен смысл.

Когда человек начинает ориентироваться во всей этой области знаний, жизнь в Церкви становится для него совершенно естественной, понятной, родной. Если же он не стремится ничего узнать, то остается по отношению к Церкви человеком внешним, похожим на какого-то котенка, которого с улицы домой принесли, согрели, а он опять куда-то убежал, побегал, нахватался блох, прибежал снова… Только лишь когда этот котенок начинает понимать, что такое дом, он становится котенком домашним; так же и человек, когда начинает понимать, что такое Церковь, становится человеком воцерковленным.

Естественно, что с этими интеллектуальными знаниями должны быть неразрывно связаны и познания опытного характера, приобретаемые, когда человек учится применять знание Евангелия в своей повседневной жизни. Это все должно соединиться вместе, воедино.

— Каким образом человеку приступить к этому труду самообразования: какие избрать пути, какие инструменты?

— Безусловно, не каждый человек, пришедший в храм, имеет возможность поступить в семинарию или на факультет теологии. Да в этом и нет, по большому счету, необходимости. Существует еще два варианта освоения образовательного минимума, один из них — это так называемая воскресная школа для взрослых, второй — самостоятельное изучение по книгам. Воскресные школы для взрослых сейчас есть при многих храмах, и они могут быть организованы по-разному: на очень простом уровне, на уровне более серьезном или как катехизаторские курсы, где человек получает достаточно фундаментальные знания.

— Насколько мне известно, при нашем храме катехизаторские курсы откроются в будущем учебном году…

— На сегодняшний день на приходе работает воскресная школа для взрослых с достаточно серьезным уровнем преподавания, но к следующему году мы действительно будем переходить в формат церковно-катехизаторских курсов. На них не будут преподаваться церковнославянский язык и богослужебный устав — они изучаются в нашей школе церковного чтения и пения. Но добавятся дисциплины: Священная история Ветхого и Нового Завета, сопряженная с толкованиями, догматическое богословие. И еще планируется введение обобщенного курса воцерковления, который будет включать в себя основы богослужения, знания о Таинствах Церкви — то есть в целом все то, что человека в пространство церковной жизни помещает и снимает те вопросы, которые у него возникают. И конечно, хотелось бы, чтобы в эту школу, а впоследствии на эти курсы ходило как можно больше людей. Потому что когда из храма, в котором на Литургии бывает 250-300 человек, занятия посещает только 17, как сейчас, и притом как на исповеди, так и в общении с людьми постоянно сталкиваешься с незнанием и непониманием в церковной жизни очень многого, это никуда не годится.

— Если человек по каким-то причинам ходить в воскресную школу не может и занимается дома по книгам, как ему выстроить программу обучения, какие книги взять в руки в первую очередь?

— Безусловно, начинать следует с Библии — Новый Завет и затем Ветхий Завет. Одновременно необходимо читать «Закон Божий» протоиерея Серафима Слободского, который на сегодняшний день является и для детей, и для взрослых наиболее универсальным пособием, хотя и назрела уже необходимость в появлении пособия уже более современного. Следующее, с чем хорошо было бы познакомиться,— это «Катехизис Православной Церкви» святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского.

Далее — догматическое богословие. Первоначально я советовал бы познакомиться с семинарским учебником архимандрита Алипия (Кастальского) и архимандрита Исайи (Белова). Он уже многие годы переиздается, и его можно найти в Интернете и в библиотеке. Для тех, кто желает изучить догматику более углубленно, можно порекомендовать книги Владимира Лосского.

Что касается истории Церкви, я бы советовал прочитать «Исторический путь Православия» протопресвитера Александра Шмемана, обязательно найти «Вселенские Соборы» А.В. Карташева, ну и можно познакомиться — это будет уже более сухое изложение, но более последовательное и сосредоточенное на датах и фактах — с книгами «История Церкви» и «История Русской Церкви» Н.Д. Тальберга. Из книг о Таинствах Церкви я бы рекомендовал «Таинства и обряды Православной Церкви» протоиерея Геннадия Нефедова. И наконец, «Новая скрижаль» епископа Вениамина (Румовского).

Это что касается книг образовательного характера. В список обязательного минимума нужно еще непременно внести толкования: лучше всего начинать с «Толкования на книги Священного Писания Нового Завета» блаженного Феофилакта Болгарского. Это не оригинальный труд, компилятивный, но он в себя вобрал достаточно много. Можно взять также «Толкование Евангелия» Б.И. Гладкова. Что касается Ветхого Завета — это прежде всего «Толковая Библия» А.П. Лопухина. Его можно взять в качестве базового, а затем дополнительно смотреть другие толкования — святителя Иоанна Златоуста, преподобного Ефрема Сирина. Причем Ветхий Завет можно читать сразу по «Толковой Библии»: в ней каждый фрагмент Священного Писания сопровождается толкованием.

Помимо этого, стоит прочесть «Введение в святоотеческое богословие» протоиерея Иоанна Мейендорфа и «Пути русского богословия» протоиерея Георгия Флоровского — эта книга многое объясняет в истории Православия в России.

К этой совокупности книг надо прибавить собственно святоотеческую литературу. Во-первых, это творения святителя Феофана Затворника, начиная с тех книг о духовной жизни, которые все более или менее хорошо знают — «Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться?», «Путь ко спасению»,— и заканчивая его толкованиями на Послания апостола Павла и письмами. Рядом с ним в этом списке рекомендуемого к прочтению находится святитель Игнатий (Брянчанинов) — его «Аскетические опыты», «Отечник» и собрание писем. Далее — а может быть, даже еще до того — «Письма к духовным чадам» игумена Никона (Воробьева), они в массе переизданий существуют, «Письма валаамского старца» схиигумена Иоанна (Алексеева), Валаамского подвижника, и многотомное издание «Слов» старца Паисия Святогорца — теперь уже преподобного, прославленного в лике святых. В этот список нужно включить также книгу «Старец Силуан» архимандрита Софрония (Сахарова), письма преподобного Амвросия Оптинского и преподобного Макария Оптинского и книги о деятельной аскетической жизни, такие как «Душеполезные поучения» преподобного аввы Дорофея, «Лествица» преподобного Иоанна Лествичника, «Невидимая брань» преподобного Никодима Святогорца, «Творения» священномученика Петра Дамаскина. И наконец, чуть более сложная книга, с которой надо познакомиться,— «Слова подвижнические» преподобного Исаака Сирина. Вот что я считаю неким минимумом, от которого можно отталкиваться и идти дальше.

— Внушительный минимум…

— Это примерно на год чтения. А дальше человек уже сможет сам сориентироваться: когда он будет читать, к примеру, «Введение в святоотеческое богословие», ему будут запоминаться отсылки — к одному святому отцу, к другому, и все постепенно сложится в некую систему.

Ну и, конечно, по поводу чтения желательно советоваться с тем священником, у которого исповедуешься, потому что, зная духовное состояние человека, его меру, его способности к познанию, священник может посоветовать прочитать именно то, что необходимо в данный момент. Но в принципе этим списком можно руководствоваться, и примерно в той последовательности, в которой я перечислил: начиная с авторов, близких нам по времени, и постепенно переходя к писателям более древним. Святые отцы говорили так: сначала нужно читать книги, относящиеся к деятельной жизни, и потом уже переходить к книгам о жизни умозрительной. Поэтому я ни в коем случае не рекомендовал бы начинать, к примеру, с книги «Видеть Бога как Он есть» архимандрита Софрония (Сахарова) или с «Божественных гимнов» преподобного Симеона Нового Богослова.

— Как обезопасить себя от духовных книг, чтение которых вредно, и в том числе от псевдоправославной литературы?

— Сегодня действует достаточно жесткая система цензурирования, и книги каких-то одиозных авторов или книги явно вне традиции Православной Церкви написанные не попадают в церковную торговлю. А что касается тех книг, которые продаются в храмах, но могут быть не вполне полезны для конкретного человека, повторюсь, нужно искать священника, с которым можно более или менее регулярно советоваться относительно круга чтения. Нормальная церковная жизнь предполагает, что человек у какого-то священника постоянно исповедуется и может ему задавать эти вопросы.

— Как правильно подойти к организации повседневного чтения? Есть ли какие-то универсальные советы на этот счет?

— Универсальный совет такой: хорошо было бы в день, в идеале, час посвящать чтению. И условно делить это время так: полчаса на чтение аскетическо-подвижническое и полчаса на чтение познавательное. Если у человека есть время сверх того, то лучше посвятить его чтению познавательному, потому что читать книги подвижнические сразу помногу не имеет смысла — не происходит усвоение. Преподобный Амвросий Оптинский говорил, что читать желательно в первой половине дня, но это уж у кого какая есть возможность. Самое главное, следуя опять же его совету, потом до конца дня обдумывать то, что ты прочитал, и применять это в своей жизни. Преподобный Амвросий сравнивал это с тем, как корова весь день пережевывает жвачку, получая питательные вещества. Очень важно, читая подвижнические книги, не просто поглощать информацию, а относиться к ним как к зеркалу, в которое мы смотримся, постоянно задаваясь вопросами: «А в моей жизни это как?», «А что я могу на это слово ответить самому себе и данному автору?». Также важно, если мы читаем кого-то из святых отцов, перед прочтением помолиться им, попросить, чтобы они нам помогли уразуметь ими написанное.

— А если времени вообще мало? То есть человек обременен какими-то сложными обстоятельствами и может посвящать чтению ежедневно, допустим, пятнадцать минут…

— Тогда лучше почитать подвижническую литературу, потому что она, помимо всего прочего, создает определенный настрой. Человеку в течение дня необходима духовная беседа, духовное общение. Поскольку собеседников как таковых зачастую нет, нашими собеседниками должны становиться святые отцы.

Подготовили: Ольга Протасова
Елена Сапаева

ЖЖ игумена Нектария (Морозова)
(http://igumen-nektariy.livejournal.com/)

Отпуск — это время, когда мы хотим расслабиться, отключиться от привычных дел. Но можно ли отдыхать от молитвы, служб? Должна ли меняться духовная жизнь в отпуске? Отвечает священник Алексий ПОТОКИН.

– Отец Алексий, в первых главах Библии написано: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих…» (Быт. 2: 2). Но у Бога ведь нет противопоставления «дел» как напряжения и «покоя» как расслабления, как это часто бывает у нас. Что означал седьмой день, когда Бог «почил»?

– Слово «почил» ни в коем случае не означает бездействие, просто завершилась одна часть творческого акта Бога. И на седьмой день Бог радуется красоте и совершенству созданного Им мира, возможности развивать и возделывать его уже в сотворчестве с человеком. Начиная с грехопадения, человек неоднократно предавал это единство, но Бог по Своей безграничной любви дает нам возможность его восстановить. Еще в Ветхом Завете Он призывает еврейский народ к этому единству: «…шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему…» (Исх. 20: 9-10). Четвертая заповедь. Благословляется отдых от повседневного труда, добычи хлеба насущного в поте лица, но не просто для отдыха дан нам этот день, а чтобы душа не забывала о Боге и ближних. Всю неделю я тружусь, чтобы обеспечить себя и ближних самым необходимым, а в этот день должен остановиться, вспомнить, кто они мне, как много значат в моей жизни, что посланы они мне Богом. Это труд души. Седьмой день — собирание сил, чтобы можно было опять творить.

– Но ведь при нынешнем ритме жизни даже любимая работа изматывает. А большинство людей, добывая хлеб насущный, вынуждены заниматься нелюбимым, часто малоинтересным делом, которое уж никак не назовешь творчеством.

– Да, далеко не всегда цели и интересы человека совпадают с тем, что может предложить работодатель. И когда не совпадают, действительно, человек частично приносит себя в жертву. Но в жертву не страстям своим, а ближним. Он занимается делом, которое кажется ему рутинным, нетворческим, чтобы обеспечить себя и свою семью. А пусть представит на минуту, что у него не будет и этой работы, и вообще никакой возможности трудиться. Что лучше: заниматься нелюбимым делом или день и ночь вынужденно отдыхать? Уверен, что мало кто предпочтет второй вариант. Мы привыкли требовать прав: повышения зарплаты, улучшения условий труда, и никого это сегодня не удивляет. А на самом деле, если я могу трудиться, должен уже за саму эту возможность благодарить Бога.

Если человек противопоставляет себя всему миру, он со временем и к любимой работе перестанет подходить творчески, будет лишь стремиться все больше урвать. Это и есть труд на износ, который может привести к печальным последствиям. Прежде всего, к душевному надрыву, внутренней опустошенности. Но кто понимает, какой бесценный Божий дар сама возможность обеспечить своих родных, обязательно найдет радость и возможность для творческой самореализации в любом честном труде. А некоторые еще часть заработанных денег жертвуют на помощь бедным, на храмы.

Но труд — не только профессиональная деятельность, а вся наша жизнь. Встать с кровати — уже труд. Помолиться, настроить себя на покаяние, очистить сердце от обид и зависти, вновь увидеть в ближнем друга, искренне поздороваться с ним, почувствовать, как прекрасен мир, — все это труд. Бог дал нам много талантов, и неправильно развивать только один из них, зарывая в землю все остальные.

– Сегодня многие люди самых разных профессий говорят, что не умеют отдыхать.

– Такие люди не умеют не только отдыхать, но вообще как-то меняться, быть разными. Их жизнь течет по привычке, механически, и малейшее изменение привычного повседневного распорядка для них равносильно сбою в механизме. Но человек — не механизм. Может дружба стать привычкой? Или любовь? Тогда это уже не дружба и не любовь, а ложь. Привычка нужна мне, когда молчит сердце. А если сердце живо, я не устаю удивляться жизни, красоте Божьего мира. Тогда, как бы хорошо ни знал я свое дело, я каждый раз открываю в работе что-то новое, нахожу новые решения. И отдых в том числе нужен для того, чтобы ожили, обновились эти стороны души . А человек, привыкший к однообразной деятельности, пусть даже творческой, поглощенный ею настолько, что у него не остается времени на другое творчество (соединение себя с семьей, с друзьями), на мой взгляд, теряет свою целостность. Конечно, без увлеченности работой, без преданности ей нельзя стать профессионалом. Но если работа — единственный интерес, ты никогда не станешь подлинным поэтом, художником, музыкантом. Для этого нужно вдохновение, а оно черпается в дружбе с ближним, с Богом. На брачном пире в Кане Галилейской сначала было подано вино похуже, и только потом вино доброе, которое Господь сотворил из воды. Надо жить так, чтобы не истощить себя, вино жизни должно становиться лучше, дух оживотворять плоть, труд становиться благословением, радостью, благодарностью, а не проклятием. В этом возрастании весь смысл наших трудов. Почему же многие люди не хотят знать ничего, кроме своей работы? Как ни странно, так проще жить. Погрузился в дело с головой, и уже не надо вникать в чувства и переживания других людей, сострадать, развиваться как личности. Некоторые ведь от переживаний (потерь близких, неразделенной любви, предательства друзей) буквально прячутся в работу. Думают, что от проблем, а на самом деле — от жизни. Односторонность — признак малодушия, и в конце концов она заводит жизнь в тупик, разрушает ее. Жизни можно так испугаться, что работа станет бессознательным самоубийством — человек не понимает своей природы и загоняет себя до того, что не выдерживает душа, надламывается.

– А вам прихожане часто жалуются, что не умеют отдыхать, что работа отнимает все время?

– Очень часто. Человек устает от жизни, от самого себя. Но чем более серьезно человек относится к вере, тем ему легче с этим справиться. Велик соблазн и от Бога спрятаться в работу. Ведь если открыл для себя Бога, надо быть честным перед Ним. А это непросто. Но если мы по-настоящему доверяем Богу, то потихонечку открываемся Ему не только в своих грехах, но и в немощах. Здесь не трудовые навыки помогают, а навыки взаимности с Богом. Скажете: «Господи, я устал. Я изнемог» . Это — исповедь. Господь нас и врачует. Есть две крайности: лень, когда таланты ума и души, которые мне даны, я не ращу в себе. Вторая — ревность не по разуму, когда человек доводит себя до полного истощения. И здесь опять же нужно найти царский путь.

У Максима Исповедника есть такие слова: «Грех — это неправильное использование вещей». Перегрузки могут быть и от переоценки своих сил и своей незаменимости, то есть от гордости. Бог постепенно освобождает нас от этого. Поется же в Херувимской: «Всякое ныне житейское отложи попечение». Вот как надо молиться — обратился к Богу, забудь хоть на эти 10-15 минут про работу, которая не отпускает. Попроси Бога подсказать тебе, как не перетрудиться. Перегруженность души — это ее уже какая-то несытость. Она скажется в работе, ведь человек выносит из души то, что в ней есть, и, работая на пределе, рискует наделать ошибок. Вспомните псалмопевца: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж» (Пс. 126: 1). То есть без Божьего благословения весь труд наш суетен.

Отдых — не безделье, не скука, а новое познание мира, расширение кругозора. Вот об этом и стоит просить Бога: «Господи, дай мне познать Твой мир, увидеть его красоту». Допустим, вы инженер, уверенный, что нет ничего совершеннее ваших конструкций. Так съездите за город, и вы увидите, как прекрасна природа, которую Бог создал без всяких расчетов и вычислений. Или сходите на хороший концерт, научитесь слушать музыку. Больше уделите внимания близким, друзьям, если отношения дали трещину, постарайтесь восстановить их. Уверен, все это поможет и в работе. Человек — тот, кто обращен к вечности.

– Многие в отпуске стремятся уехать подальше от цивилизации, активно занимаются спортом.

– Замечательно. Это восстановление равновесия. Действительно, мы поневоле подчиняемся напряженности большого города. А подчиняться не надо. Ведь если мы приходим к больному, ухаживаем за ним, мы не должны страдать его болезнью. Напряженность большого города тоже болезненна. Съездите на природу, в тишину, восстановите душевное равновесие, а потом старайтесь хранить его весь год.

Если тело измождено сидячей работой, надо хоть в отпуске дать ему активность. Конечно, неумеренными нагрузками можно только покалечить себя. Но для того нам и дан разум, чтобы мы все с рассудительностью делали. Спорт на отдыхе нужен нам не для того, чтобы мы стали телесными, а для восстановления тела — храма души.

Хорош любой отдых, ведущий к расширению кругозора, к восстановлению душевного равновесия, к познанию себя, к обогащению внутреннего мира. Мне, например, трудно понять людей, которые много лет подряд проводят отпуск в одном и том же месте, будь то Сочи или подмосковная дача. Какая-то монотонность в этом есть, а к отдыху тоже надо подходить творчески, стараться в отпуске открывать для себя что-то новое.

– Но хоть как-то расслабиться в отпуске допустимо? Например, почитать легкую литературу?

– Смотря что считать легким чтением. По сравнению со Священным Писанием, святыми отцами и классика легкое чтение, и поэзия. Считаю, что такое чтение полезно не только в отпуске, оно не дает замереть нашим чувствам. Но если вы имеете в виду современные любовные романы… Представьте, что я считаю вас своим другом, но иногда устаю от этого чувства, мне не хочется вас уважать, а хочется посплетничать о вас, покопаться в вашем грязном белье. Допустимо? Нельзя расслабиться от дружбы.

Но если человек привык смотреть только мыльные оперы и читать только любовные романы, бессмысленно его обличать и требовать, чтобы он немедленно прекратил. Можно только посоветовать ему хотя бы добавить в свой круг чтения что-нибудь еще. Отказаться от чего-то можно, только обретя другое сокровище. Если человек полюбит классику, поэзию, ему самому постепенно станет неинтересно читать бессмысленную пустую писанину.

– Можно ли в отпуске сокращать молитвенное правило, пропускать службы, как-то отдыхать от духовной жизни?

– Представьте себе, что я взял да и не поздоровался с вами при встрече, отдохнул так от вас. Вопрос ваш подразумевает, что молитва — повинность, нагрузка, интеллектуальное какое-то занятие, тогда, конечно, можно ее сократить, но и задуматься со смирением, насколько крепка наша вера. Но надо помнить, что Бог — не мститель, и стараться найти свою меру. Ну а если человек возлюбил Бога всем сердцем, вряд ли у него возникнет вопрос, можно ли в отпуске реже общаться с Ним. Ведь молитва — это работа сердца. Бывает, вот без молитвенного правила как-то солнце не так светит… Конечно, например, в походе, деревне или где-то за границей рядом может и не быть православного храма. Ну и что? Разве природа — не храм Божий? В пустыне, куда уходили подвижники, разве были храмы? Христос сказал: «Бог есть дух, и поклоняющиеся ему должны поклоняться в духе и истине» (Ин. 4: 24). И даже если храм есть, но нет сил идти — ничего страшного. Я поехал заняться своим телом, немножко оно изнемогло, верну его, и душа воспрянет, и захочется пойти в храм. В моменты какого-то перенапряжения мы чуть-чуть нагрузку можем смягчать. И здесь можно сказать: «Господи, да я не от Тебя спрятался, я слаб. И в этой слабости мне нужно немножечко себя поправить, я вернусь опять к Тебе с радостью».

– Часто люди годами разрываются между работой и уходом за больными родителями. Наверное, при таких моральных нагрузках человеку тем более необходима передышка? Но многим, несущим такой крест, сама мысль об отдыхе, о том, что можно уехать, уединиться, кажется чудовищной.

– Конечно, если жизнь нашего ближнего в опасности, надо все силы, по совести, мы должны все свободное время посвящать ему. Ну а в остальных случаях… Чем может помочь тяжело больному человеку родственник, который сам измучен, издерган? От такой помощи больше вреда, чем пользы. Конечно, если есть возможность, надо дать себе небольшую передышку, чтобы привести себя в порядок. Господь смотрит на сердце человека. Можно находиться рядом с больным круглые сутки, а при этом «вздыхать и думать про себя, когда же черт возьмет тебя». Такая помощь небогоугодна, лукава. Такие мысли греховны. А можно на отдыхе усердно молиться о здравии болящего и восстанавливаться, чтобы помогать ему с новыми силами, более эффективно. И в этом отдыхе нет предательства. Бог не требует от нас непосильного, не хочет, чтобы мы надломились. Сам Христос удалялся в пустыню, алкал. Он не отдыхал от проповеди, но восстанавливал силы. Если это было необходимо Ему, тем более необходимо нам, грешным.

– У православных мирян есть проблема с отдыхом и в течение года. Пять дней они трудятся, а в субботу-воскресенье ходят в храм, на всенощную и литургию. Многие жалуются, что не успевают ни дела домашние сделать, ни отдохнуть толком. Получается, у православных нет выходных?

– Это опять вопрос о том, что для нас вера: привычка, повинность или радость? Я прихожу в храм, потому что устаю от дружбы, от близких, от труда, от жизни. Церковь, литургия помогает вернуть живое чувство, дает нам, грешникам, силы жить дальше. Но если мы перестраиваемся на фарисейский лад, Церковь может стать для нас мукой. Это сигнал, что в нашей вере что-то не так. Суть веры, покаяния не в том, что я нарушил 10-20-30 заповедей небесного уголовного кодекса, а в том, что я потерял связь с Богом, с красотой, добротой, мудростью и хочу ее восстановить. Найдите свою меру. Приход в храм — не повинность, туда ведет человека любовь. Конечно, и у глубоко верующего человека могут быть обстоятельства, когда приходится пропустить всенощную или даже воскресную литургию. Ничего страшного, главное, чтобы не терялась связь с Богом, душа молилась.

Православный журнал «Нескучный сад» (http://www.nsad.ru/)

– Многие говорят о подростковом возрасте и сложностях, связанных с ним. Как вы видите эту проблему?

Священник смотрит на людей не холодным взором обозревателя, профессионального психолога, отмечающего интересные факты и случаи; он не скользит по лицам равнодушным глазом обывателя, но старается смотреть на подростков глазами их родителей, а стало быть, принимает к сердцу беды, драмы, трагедии человеческие. В отличие от обычного человека, ощущая за спиной «крылья священства», батюшка всегда помолится о приходящих к нему, либо о тех, за кого родственники просят пастыря помолиться и, если можно, вызволить из беды.

Нам, иереям, открываются судьбы подрастающего поколения под знаком вечности. «Жизнь – это миг между прошлым и будущим…». Земная жизнь – это выбор между светом и тьмой, вечной полнотой и радостью бытия, спасением во Христе и вечным мраком, умиранием, страданием, погибелью, в отчуждении от Источника жизни – Бога. Подростковая, юношеская пора включает в себя самые трудные, самые значительные вехи судьбы человеческой… Часто эти не искушенные, не утвержденные в добре души называют бутонами, которым либо суждено завянуть на корню, либо, укоренившись в почве доброй нравственности, раскрыть миру свои прекрасные соцветия. Это время поистине судьбоносно. Его можно назвать залогом, началом победы или поражения, в зависимости от того, что возобладает над душою: добро или зло, служение Богу и Отечеству, либо прислуживание, обслуживание собственных страстишек и порочных навыков. Таким образом, священник, общаясь с подростками, видит поле сражения и всеми силами души желает этих еще необученных солдатиков уберечь, обучив стратегии и тактике духовной жизни; вооружить верой, надеждой и любовью и, если потребуется, повести в атаку для взятия твердыни следующего этапа жизни, когда душе преимущественно должно будет отдавать, а не приобретать. Правда, священник как офицер духовной гвардии может счесть целесообразным вместе со своими питомцами обороняться, отстреливаться, открещиваться от вылазок дерзкого врага. Я разумею те искушения, соблазны и пороки, которые представляют сегодня главную опасность для подросткового возраста…

– Как вы считаете, почему у некоторых подростковый период проходит легко, у других же оборачивается жизненным переломом, даже революцией?

Наблюдая за школьниками светских и православных учебных заведений, за формированием личности наших приходских ребятишек, которых знаешь сызмальства, не рискнул бы сказать, что сегодня найдется хотя бы один отрок, который не испытал бы на себе тяжести и жесткости нашего времени. Есть даже характерное выражение – «болезни роста». Врачи-физиологи, терапевты назовут вам определенные признаки возрастания, созревания телесного организма, и мало-мальски опытный воспитатель может определить, по неуклюжей, угловатой, медвежачьей походке или каким-нибудь характерным прыщикам на лице, примерный возраст внезапно вытянувшейся каланчи, вчерашнего мальчика-с-пальчика. Если так обстоит дело на телесном уровне, то конечно же и душа, незаметно раскрывающая свои свойства (умственные способности, эмоции, волевое начало), в подростковом возрасте ведёт себя совсем не ровно. Однако ребенок, согретый полнотой родительского внимания, зиждущегося на православных принципах воспитания, вспоенный и вскормленный Матерью Церковью, окруженный единомысленными сверстниками, обретший в своей собственной семье все необходимое для его, подростка, становления, (а нынче такую семью встретишь не часто), конечно же гораздо спокойнее, мудрее и взвешеннее, я бы сказал, рассудительнее, будет воспринимать самые разнородные жизненные явления, реакции его будут сбалансированными, он не расстанется совершенно с той гармонией, мирным и радостным состоянием души, которое характерно бывает для чистых, хорошо воспитанных, согретых родительской любовью детей. Напротив, все, что не дополучил малыш в нежные годы, все скрытые язвы его души обязательно проявятся и обнажатся в полной мере в переходном возрасте.

Думаю, что особенно много мог бы сказать по этому поводу, делясь своими наблюдениями, православный врач-психолог. Сегодня большинство детей носят в сердце какую-то тайную драму, иногда невысказанную, невыплаканную, но загнанную глубоко внутрь трагедию. У кого-то это изначальная обида на равнодушный к нему мир взрослых, у кого-то — страх перед агрессивным и жестоким миром, не сулящим, не обещающим юному существу ничего, кроме новых напастей и отрицательных эмоций. У иного — разлом, разлад, раскол между умом и сердцем, по причине непрекращающихся столкновений между отцом и матерью, которых святой Феофилакт Болгарский, толкуя Новый Завет, называет «домашними божествами». Как часто сегодня дети становятся жертвой неумелого, сырого «благочестия», выражающегося более во внешнем стремлении родителей вырастить праведника, притом что внешние строгости и словесные табу, запреты часто находятся в отрыве от сердечности, радушия, умудренности, легкости сердца родительского, преимущественно свидетельствующего о духе Православия. Революция имеет место в тех случаях, когда пружина детской души была сдавливаема авторитарным обращением взрослых: выйдя из периода вынужденного послушания, личность юноши уподобляется жеребцу, уже не сдерживаемому никакими поводьями и привязями. Во всяком случае, мы, священники, педагоги, родители, воспитатели, должны заблаговременно составить понятие о болезненных исканиях подросткового возраста, представлять себе особенности телесного созревания, что прекрасно изложено в книгах православных антропологов, психологов, писателей. Мы должны приготовиться ко многим странностям, чудачествам, трудностям, несообразностям в поведении наших детей, едва лишь только они выйдут из счастливого и спокойного детства.

– Подросток часто легко поддается влиянию сверстников. Плодами такого влияния является курение, алкоголизм, наркомания. Как уберечь ребенка от этого?

Это глубокая тема, хорошо изученная специалистами, православными психологами и врачами. По определению святителя Василия Великого, человек – это животное общественное. Подростки как никто тяготеют к дружественности, общению со сверстниками. Оказавшись в подобной среде, каждый из юнцов пытается обрести в команде свое место, и мы, взрослые, должны бы заранее, общаясь с маленькими детьми, освящать их ум и сердце теми нравственными понятиями, на которых зиждется здоровое и полезное общение. Для христианина неприемлемо добиваться авторитета силой, а уважения (всегда мнимого) – посредством агрессии.

Православный отрок должен заблаговременно осмыслить такие темы, как «Богатство и бедность»; «Родительский авторитет» (который может носить совершенно внешний характер и основываться только на материальном благополучии). Если мальчик не очень развит физически, как важно заранее предохранить его от незавидной роли того мультипликационного шакала, который был неотвязной тенью Шерхана, подголоском этого царя джунглей. Действительно, личность ломается, уродуется подхалимажем, уступчивостью в отношении злой порочной инициативы, лицемерным одобрением безнравственных поступков так называемых неформальных лидеров. Психологи говорят, что детям страшно и неуютно быть белой вороной, а тем паче белой лебедью. Чувствуя давящую обезличивающую силу коллектива, настроенного не на мажор, не на спокойный и мирный аккорд, а на рваный, пугающий своей эксцентрикой ритм гордыни, злобы и похоти, маленький человечек поневоле хочет переменить окраску, слиться с окружающим миром, дабы не вызывать на себя огонь, не быть объектом постоянных насмешек, злобы, издевательства – ведь это жребий того, чей образ мысли и жизнь отличаются от окружающих. То, что под силу не всякому взрослому, оказывается непомерным подвигом для десятилетнего отрока! Вот почему оказывается справедливой пословица: «С кем поведешься, от того и наберешься». Поэтому мы можем сформулируем важное для нас педагогическое теоретическое положение: Среда не определяет, но влияет на человека, и иногда могущественным образом. Апостол Павел дает ценнейшее указание родителям и педагогам в отношении хрупкости нравственного устроения отдельно взятой личности: Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы (1 Кор, 15, 33). В этом смысле, «один в поле не воин»! Нужно обладать исключительной ясностью сознания, силой воли, незыблемыми нравственными основами бытия (а кто похвалится нынче из наших подростков таким богатством?), чтобы, противостоя своим нравственным примером темной упругой среде, выживать и укрепляться в этом противотоянии…

Какой же можно дать совет? Например, следующий: «Доверяй, но проверяй!». Часто священники сталкиваются с весьма интересными явлениями. Матери бывают излишне высокого суждения о нравственном состоянии собственных детей, особенно девушек, говоря: «Кто, кто, а моя девочка не способна ни на какие глупости или неприличности». Но зачастую оказывается, что это совсем не так, а потому приходится делать слишком позднее и потому неприятное открытие о зазорном поведении дочери. Заметим, что, прежде всего, личность самих родителей, образ их жизни являются определяющими в данном вопросе. Если сердце матери сроднилось с живой верой, жертвенной любовью, примеры которых с детских лет видят дети и которыми они бывают покорены, воодушевлены, воспринимая их как программу к действию, – это одно. Совсем другое – скрытые пороки, нажитые и неизжитые страсти, являющиеся для родителей своего рода отдыхом или, как говорят, способом расслабиться в нашей напряжённой жизни. Чему же удивляться? «Яблочко от яблони откатывается недалеко».

Сегодня окружающая среда, как никогда, враждебна в отношении милых детей. Помните, в книге Откровения есть образ багряного дракона, древнего змия, который притаился, готовясь пожрать младенца, рожденного таинственной Женою с крылами за спиной (см: Откр, 12). Вот почему родители ныне должны напоминать таких многоочитых херувимов, имеющих очи не только спереди, но и сзади и даже внутри них самих. Почему? Потому что сегодня никто и ничто не помогает нам в делах воспитания. Парадокс, но даже школа может быть в наши дни рассадником пороков, и притом, самых страшных. Счастлив ребенок, если он имеет старшим другом православного пастыря безупречной нравственности, если отрок с детских лет познал, ощутил, воспринял свет и тепло, исходящие от Матери Церкви, а храм стал ему отчим домом. Но, к сожалению, все перечисленное еще не дает гарантии, что отрок не совратится с прямых путей Господних. Вот почему совесть отца и матери подсказывает им ежедневно вверять своих чад покрову Пресвятой Девы Марии, призывать святых, и, прежде всего, чудотворца Николая, архангела Михаила, небесных покровителей, именем которых названы наши дети, на помощь, защиту, незримое участие в жизни подростков.

Всем известна поговорка: «У занятой пчелы нет времени для скорби». Не случайно же наш народ называет лень матерью всех пороков. Нам хотелось бы особенно похвалить тех родителей, которым удается умело спланировать режим дня своего ребенка, продумав его досуг так, чтобы было с ним по известным выражения: «Делу – время, потехе – час»; «Сделал дело – гуляй смело». Впрочем, сегодня вопрос о гулянии заслуживает особого внимания, ибо улица, открывающая доступ к подростку самых разных лиц, представляется нам мутным потоком, селем, который может и в буквальном, и в переносном смысле украсть нашего ребенка за горы — за долы…

– Что Вы посоветуете родителям, не знающим, как реагировать на выходки своего буйного и непокорного чада? Конечно, все индивидуально, но есть ли какие-то общие принципы?

Думаю, что истерики и эксцессы усваиваются ребенком в качестве средства достижения своих целей ещё в младенческом возрасте. Именно в это время родители должны вырабатывать мудрое отношение к подобным явлениям, не впадать в малодушие и панику, не трястись над своим чадом, которое, дрыгая ручками и ножками, выказывает сопротивление родительской воле, постепенно становясь невротиком, перекочевывая в разряд существ с осложненным психическим развитием. Если же отрок уже достиг возраста пресловутого «вождя краснокожих», то, по большому счету, поздновато начинать размышлять о предмете его выходок. Но ведь бывает и так, что благополучное дитя мало-помалу развинчивается, распоясывается, проявляя нежелательные для родителей черты характера, например, с криком и гвалтом отказывается идти в храм в воскресный день. Забрасывает совершенно чтение молитвослова, Евангелия, духовной литературы, принося все в жертву телевизору, приставкам, компьютеру, развлечениям. Что сказать об этих знакомых нам столь болезненных случаях? Оставить все как есть и отпустить вожжи? Очевидно, что это несообразно с православной педагогикой. Может быть, принуждать и каленым железом выжигать строптивость? Но принесет ли такая тактика желаемые плоды?

Из общих принципов хотелось бы назвать следующие:

1. родительское умение сохранять сердце свое в мире (ни в коем случае не выходить из себя, не кричать, не топать ногой, не хлопать дверью, не обзывать обидными кличками своё чадо, не поминать бесов, торжествующих над Митрофанушкой, ибо всем перечисленным родители показывают свою слабость и как бы признают свое поражение).

2. Не недооценивать силы родительского слова, обращенного к совести ребенка, даже если он затыкает в это время уши (я имею в виду не проклятие и не ультиматум: «Если не пойдешь в храм Божий, на Причастие, – ты мне больше не сын!». Это не метод воспитания; но от полноты любящего скорбного сердца нужно уметь сказать в такой нелёгкий час: «Неужели это мой сын?! Какую будущность ты себе готовишь, подымая пяту на любящих тебя?! Да вразумит тебя Бог, Который всех нас видит и слышит, но не нарушает нашей свободы! Подумай, хотел бы ты видеть своих детей, ведущими себя, как ты? Ведя себя подобным образом, ты думаешь, что поступаешь как настоящий мужчина, рыцарь, тот, на кого можно положиться, доверить себя? Не растеряешь ли ты, милый, всех своих друзей, вот так зарываясь, грубо и дерзко поступая с той, которая носила тебя под сердцем?».)

К сожалению, во время домашних перепалок нам более всего изменяет сердечное спокойствие и умение рассудительно и весомо сказать нечто, но жизненный опыт, а главное, внутренняя молитва, помогают родителям совершенствоваться. Мы, священники, знаем и помним рассказы молодых людей, вернувшихся самостоятельно к церковной жизни о их мудрых матерях, которые весьма часто прекращали споры, как бы предоставляли ребенку утвердиться в его противлении семейной традиции, оставляли его наедине с собственной глупостью, не переставая сердечно, с тайными слезами молиться о нем. Впрочем, не всякой глупости и дерзости подобает уступать, особенно, если речь идет о многодетной семье, где выходки одной «паршивой овцы» противопоставлены общему укладу поведения других детей. Безусловно, всего труднее сейчас воспитать в церковности детей матерям-одиночкам, не имеющим решительно никакой поддержки ни от родни, ни от школы, ни от друзей семьи.

– Как Церковь может помочь подростку в его бедах, проблемах, противоречиях?

Во-первых, сокровенным образом. Никто из нас не ведает, не в состоянии оценить, осознать, подметить, как Бог хранит Своих чад (разумеется сонм православных). Помните, как сказано в одном из псалмов царя Давида: Храняй младенцы Господь… (Пс. 114, 5). И не только их. Обычай часто приобщать детей Святых Христовых Таин прекрасен, несмотря на то, что иные из них через определенное время, вступая в отроческий возраст, теряют благоговение и расположение к Святыне. Христос, сокровенно пребывающий в сердцах мальчуганов и девчат, однако, не отымает в полноте Своей благодати, сокровенно от них самих действующей в их жизни. Острие кинжала, шальная пуля, шприц с наркотиками, разбитая бутылка в руке случайного прохожего… Сколько кошмарных призраков окружает сегодня жизнь подростков! Каждый из взрослых по памяти мог бы перечислить те случаи, когда крестное знамение, материнской рукой начертанное вслед уходящему из дома непокорному сыну, избавляло его от смерти, притом, неминуемой. Разве так просто существует не всем известная пословица: «Не мы носим крест, но он носит нас на себе»?

Говоря о благотворном влиянии Церкви, нужно, прежде всего, упомянуть исповедь, предполагающую внимательное отношение к подростку пастыря. Если такому пострелу посчастливится познакомиться с заинтересованным в его душе священником, то несмотря на фрагментарность подобного общения, эти встречи могут быть путеводными звездочками в жизни юного христианина. Речь идет не только о психологической помощи, ведь иные греховные привычки и страсти, отходят от человека в самый час их исповедания, открытия взору Божию у креста и Евангелия. Воровство и саморастление, привычка к грязным словам, срывы раздражительности и гнева, безотрадное состояние уныния и печали, кошмарные сны, навязчивые помыслы и желания — и не перечислить тех темных, демонических явлений, которые разрушает, истребляет и изживает чистосердечная исповедь.

Убеждён, что многие наши читатели знают: у современных подростков ослаблен жизненный тонус, иногда притуплен инстинкт самосохранения. Заметим, что некоторые разрушительные формы молодежного искусства даже навязывают культ самоубийства. По священническому опыту, скажу, что через исповедь Бог вливает в обезверенную, истосковавшуюся по миру и покою, радости и чистоте душу подростка живительную силу, возвращая юному исповеднику готовность жить, в надежде на лучшее будущее.

– Что интересного для подростков есть в вашей Воскресной школе?

Воскресная школа в Красном Селе предназначена преимущественно для маленьких. Там все интересно: и уроки, которые посещают трехлетние малыши, и непременные чаепития, и совместные игры, и общение родителей между собою. Что касается старших детей, то они учатся у нас в общеобразовательной церковно-приходской школе с полным набором обычных дисциплин и тех предметов, которые соответствуют профилю нашего учебного заведения.

У нас в школе много интересных для подростков кружков и специальных занятий: от балетных до навигационных. Знаю детей, которые очень любят наши уроки труда, столярных занятий. В этом отношении мы руководствуемся рекомендацией Святейшего Патриарха, который говорил, что сегодня приход должен заменить подростку-христианину дом пионеров. Можно поощрить стремление школьников прислуживать в алтаре. Хотя, признаться, нужно не спускать с них глаз, и все время соотносить их церковное служение с поведением в школе и вне храма. Очень много значит для этих юных алтарников благоговейное отношение к службе самого священства и руководство детьми со стороны старших алтарников.

Примечательно, что многие дети вместе с родителями регулярно посещают чаепития для взрослых, которые имеют место в нашей трапезной после праздничных всенощных. Устраиваемые в складчину чаепития интересны для прихожан не только возможностью подкрепиться и утолить жажду, но и пообщаться с батюшками по душам, задать вопросы, послушать рассказы, размышления пастырей, поучаствовать в обсуждении приходских дел, разделить общую радость праздника, почувствовать себя единой семьей, где все друг другу родные, независимо от возраста, звания и состояния. На мой взгляд, это весьма ценно для подростков, привыкающих участвовать самим своим присутствием в собеседовании взрослых, проявлять интерес к духовным предметам, — словом, жить одной жизнью с пастырями и пасомыми.

– Расскажите о себе как о подростке.

Что же, с удовольствием завершу этим рассказом размышление о подростковом возрасте. Прежде всего, отмечу, что нас у мамы было трое. А стало быть, никакого недостатка в общении я никогда не чувствовал. Это делало жизнь наполненной, интересной, живой. Не припомню, чтобы приходилось когда-либо скучать или «убивать» время; хотя телевизоры уже начинали входить в моду, но у нас его не было, а соседские не привлекали. От природы робкий и застенчивый, я несколько тяготился общением со сверстниками. Теперь вспоминаю опасности, которые грозили мне в среде мальчишек. Оговорюсь: наша семья не была воцерковлена и в храм я начал ходить самостоятельно уже студентом. Однако такие пороки, как сквернословие, курение, не говорю о худшем, к нам не прилипали, во многом благодаря бабушке, которая вкладывала в нас всю душу, стремилась возбудить в нас интерес к серьезным занятиям и чтению. Занятия музыкой стали неотъемлемой частью жизни. Несмотря на тяготение к природе, к гулянию на свежем воздухе, мы не росли шалопаями. Сейчас вижу, что любовь к животным, привитая бабушкой с нежного возраста, не дозволяла нам, близнецам, усваивать те грубые повадки, которые мы наблюдали в сверстниках. Откровенно говоря, мы предпочитали быть битыми, чем бить других. С детства я испытывал непреодолимые трудности в том, чтобы ударить человека. И сегодня подростковая жестокость всего больнее отзывается в моей душе как педагога и священника. Стремление заступиться за друга, вызволить братика из беды, готовность вместе в ним переживать и плакать по поводу какой-то неудачи, беды, наверное, оказались самыми важными для формирования моей души. Еще могу сказать, что мы привыкли делиться друг с другом самой простой едой, хотя никогда не голодали и не испытывали недостатка ни в чем; но лишь впоследствии я прочитал в Священном Писании слова: блаженнее давать, нежели принимать (Деян, 20, 35). А ведь с детства нас этому учили взрослые!

Определяющим для моего развития в подростковом возрасте было тяготение к чтению. Сейчас я вижу, что томики диккенсовских романов, сначала прочитанных бабушкой, потом — мной, содействовали развитию моего мышления и словарного запаса. Во всяком случае, уже в подростковом возрасте, как мне кажется, я мог свободно выразить всякую мысль, иногда даже в художественной форме. А это, несомненно, заслуга писателей, произведения которых зачитывались, как говорится, до дыр.

Сложности, с которыми приходилось сталкиваться в переходном возрасте? – Зависть к брату-близнецу, который был много талантливее и одареннее меня, особенно в музыке, впрочем, не до мучений. «Комплекс Сальери» был, по счастью, мне не знаком — присутствовало стремление догнать брата. Но разность наших способностей не повлекла за собой какого-то рокового разделения. Скорее, в юношеском возрасте она дошла до различия темпераментов и вкусов. Отмечу, что наши ссоры носили преимущественно мальчишеский и безобидный характер и никогда не доходили до кровавых сражений. В отношениях преобладали любовь и нужда друг во друге, желание совместно проводить время в отроческих забавах. А еще были страхи перед шпаной, как раньше называли дворовых мальчишек, которым доставляло удовольствие мучить слабых и беззащитных. Впрочем, дом был для нас крепостью, где мы отдыхали душой и быстро забывали все огорчения. Слава Богу, рядом с нами всегда оказывался старший брат, который иногда брал на себя роль защитника, отмщая нашим «гонителям-мучителям», сам, надо сказать, за это получая.

Что больше всего запомнилось? Трагических событий, может быть, не было, хотя опасные случаи, конечно, имели место… Мою душу потрясали те эпизоды, когда брату-близнецу угрожала явная опасность от иных сверстников. Не умея орудовать кулаками, я больше плакал и ныл, находясь неподалеку. И удивительно, мы всегда выходили «сухими из воды»! Теперь-то я знаю, что это было по молитвам бабушки, удивительной женщины, чья кончина была переломным моментом от отрочества к юности. Как сейчас, я помню ее большие глаза на исхудавшем от мучительной болезни лице. Госпиталь, казённая обстановка. Предсмертные слова, которые казались для нас завещанием. Взирая на любимых внуков, в которых она вложила всю себя, она сказала всего лишь одну фразу, но так, что и поныне (а ведь прошло 30 лет с той поры!) я слышу ее слова, звучащие в моей душе: «Мне бы хотелось, — сказала бабушка Любовь, чувствуя близость кончины, — чтобы вы выросли хорошими, добрыми людьми». Удивительное дело, вскоре после ее исхода из земной жизни, я, студент университета, комсомолец, впрочем, не самый идейный, собственными ногами пришел в тот храм, куда она безуспешно пыталась завести меня в моем пионерском возрасте. Думаю, что наше детство и отрочество были счастливыми потому, что нас согревала любовь взрослых; бабушка никогда не отдавала нас ни в какой пионерлагерь, а родители копили средства, чтобы на снятой где-нибудь у Оки или Москвы-реки дачке мы проводили три незабвенных летних месяца, общаясь с водой, воздухом, солнцем и набираясь сил, румянца для девятимесячного пребывания с городе.

Счастливым, полнокровным было отрочество, посвящённое серьёзным занятиям. Единственное, чего были мы лишены, так это сознательной, живой веры в Бога, хотя искорка благодати, видимо, тлела в наших детских душах. Как-то в первом классе, важно вышагивая сентябрьской порой по направлению к английской спецшколе, мы разговорились с братом-близнецом, и он спросил меня: «Тема, как ты думаешь, где Бог?» (еще раз оговорюсь, что бабушка никогда не говорила с нами на духовные темы). И я, посмотрев на желтые кленовые листья, устилавшие землю, на осеннее темно-голубое небо, залитое солнечными лучами, окинул братца любознательным взором и ответил ему: «Бог везде!». На этом и закончился наш первый философский разговор о духовных основах бытия…

Православие.ru (http://www.pravoslavie.ru/)

Использованы работы французского художника Paul Charles Chocarne-Moreau (1855-1931)

Знаменитый марш «Прощание славянки» был написан в 1912 году русским военным музыкантом Василием Ивановичем Агапкиным (1884-1964) во время Первой Балканской войны. Марш приобрел огромную популярность, особенно, в годы Первой мировой войны.

Василий Иванович Агапкин (1884-1964) начинал военную службу в 1894 г. девятилетним воспитанником-корнетистом 308-го Царёва пехотного батальона, стоявшего в Астрахани, а закончил полковником, дирижёром одного из лучших военных творческих коллективов — Образцового оркестра Министерства государственной безопасности СССР. В 1911 г. В. И. Агапкин проходил военную службу в Тамбове в 7-ом запасном кавалерийском полку и там же поступил в Тамбовское музыкальное училище на медно-духовое отделение. В 1918 году Василий Агапкин добровольцем ушел в Красную армию и организовал духовой оркестр в первом красном гусарском полку. В 1920 г. поступил в органы НКВД, где служил капельмейстером оркестра ВЧК в Тамбове. С 1922 г. В. Агапкин вместе с оркестром передислоцируется в Москву в 115-ый отдельный батальон ВЧК, который в 1923 г. переименовывается в 17-ый особый полк ОГПУ. С 1932 г. — капельмейстер Центральной школы ОГПУ (ныне Академия ФСБ РФ). С началом Великой Отечественной войны Агапкину было присвоено звание военного интенданта первого ранга и он был назначен начальником духовых оркестров отдельной мотострелковой дивизии имени Дзержинского. 29 октября 1964 г. В. И. Агапкин скончался. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище, где стоит скромный памятник-стелла, на котором высечены ноты — первые такты марша «Прощание славянки».

Первоначально марш был создан для военного духового оркестра и исполнялся без слов. Позднее появилось множество текстов. Еще в начале Первой мировой войны (в 1914-1915 годы) на основе мелодии марша была написана песня студентов-добровольцев «Вспоили вы нас и вскормили». А также один из первых текстов — «По неровным дорогам Галиции». В годы Гражданской войны марш «Прощание славянки» был популярен в Белой армии. Исполнялся он с текстом «Вспоили вы нас и вскормили», а также в другом, но похожем варианте, Сибирской Народной армии. Именно потому,что марш был популярен в среде белогвардейцев, он долгое время был запрещен в СССР.

В 1937 году на эту музыку была написана польская солдатская песенка «Расшумелись плачущие березы» (автор слов Роман Шлензак), которая около 1943 года, после изменений в тексте, сделанных неизвестным автором, стала популярнейшей партизанской песней польского Сопротивления «Расшумелись плакучие ивы» о том, как девушка прощается с уходящими в лес партизанами.

Существует легенда о том, что будто бы на параде 7 ноября 1941 года исполнялся марш «Прощание славянки». Но этого не было, в архивах хранится точный список всех исполнявшихся тогда произведений. Да этого и не могло быть — ведь марш «Прощание славянки» был запрещен. И только после выхода на экраны знаменитого фильма «Летят журавли» этот марш был реабилитирован. Но это уже 1957 год.

Начиная с конца 60-х годов на музыку марша «Прощание славянки» различными авторами было написано еще несколько вариантов текстов. В программе Ансамбля песни и пляски Советской Армии имени Александрова «Прощание славянки» исполнялся на слова А. Федотова.

Также есть очень хороший текст Александра Галича.

В 1984 году слова на музыку марша написал Владимир Лазарев — поэт, прозаик, публицист, историк культуры, автор текстов нескольких десятков советских песен. По словам Лазарева, он решил написать собственный текст таким, каким его могли бы написать в 1912 году, в атмосфере российского общества того времени. В получившемся варианте оказалась строфа, которая акцентировала религиозный оттенок событий и цензурным соображениям советской эпохи не соответствовала:

Овевает нас Божие Слово,
Мы на этой земле не одни
И за братьев, за веру Христову
Отдавали мы жизни свои.

Для официального исполнения она была заменена на другую:

Нет, не будет душа безучастна —
Справедливости светят огни…
За любовь, за великое братство
Отдавали мы жизни свои.

Самый, наверное, современный текст — слова Александра Мингалева, написанные в 1990-е годы.

Марш «Прощание славянки» (без слов). Исп. — Образцовый военный оркестр Почетного Караула Московского гарнизона

Марш «Прощание славянки». Слова Александра Галича (Снова даль предо мной неоглядная…)

Марш «Прощание славянки». Слова Александра Мигалева (Много песен мы в сердце сложили…) Исп. Татьяна Петрова

Марш «Прощание славянки». Слова Владимира Лазарева (Наступает минута прощания…)

Марш «Прощание славянки». Слова Слова Аркадия Федотова (Этот марш не смолкал на перронах…) Исп. хор Ансамбля Сов. Армии им. Александрова

По материалам официального сайта Алексеевского ставропигиального женского монастыря
(http://www.hram-ks.ru/)

3 июня 2015 года Юридической службой Ростовской-на-Дону епархии было организовано рабочее совещание по вопросам оформления правовых документов на земельные участки и культовые сооружения приходов благочиния Восточного округа г. Ростова-на-Дону.

Читать далее

Любовь, уныние, равнодушие — разные состояния нашей души, но при этом одно связано с другим и влияет на наше настроение, отношение к жизни и окружающим людям, определяет наши мысли и поступки, а значит и наше будущее. Получается, если мы смогли научиться отслеживать эти состояния, когда они готовы овладеть нашей душой, то будущее во многом действительно зависит от нас самих. Что нам мешает научиться этому и стать счастливей?Как победить болезнь XXI века — уныние? Как найти время для добрых дел, которые приближают нас ко Христу? Где граница между равнодушием и смирением? Об этом размышляет насельник Спасо-Прилуцкого монастыря иеромонах Александр (Кораблев).

Возможна ли мирская община при монастыре?

— Отец Александр, вокруг вашего монастырского братства не сложилась приходская община. Можно ли это считать тревожным симптомом современной церковной жизни?

— Если говорить о монастыре, то это совершенно отдельная форма христианского общежития в Церкви. На мой взгляд, в монастыре и не должна складываться церковная община из мирян. Такой задачи у нас нет. В городе есть приходские храмы. Каждый должен заниматься своим делом. Если сотрудники специального подразделения вдруг решат заняться обучением дружинников ДНД, вряд ли будет польза и тем и другим, так как психология и задачи разные. Правда, бывает, что в монастыре живут духовно опытные насельники, ветераны, которым ничто уже не может повредить. И тогда вокруг них собираются духовные чада, из которых и складывается своеобразная (под стать старцу) община. А вот монашеская семья в монастыре сложиться должна, но у нее несколько другие цели, соответственно и подбор средств. Монастырь — это оранжерея по выращиванию «земных ангелов и небесных человеков», из которых и должны выходить архиереи и другие духовные наставники народа Божиего (по словам преподобного Иосифа Волоцкого), и всё, что не помогает этому процессу, необходимо минимизировать. Это мое мнение.

Однако наша жизнь разнообразна и вопрос приходской общины при монастыре, наверное, тема для отдельного исследования. Чтобы серьезно говорить об этом, нужно определиться, что называется приходской общиной. Конечно, первое — это регулярные совместные богослужения, открытие для себя Христа и как производное — стремление людей объединиться для организации взаимопомощи, проведения полезного для души досуга. Не исключено, что началом такой общины в монастыре может стать воскресная школа или к созданию общины может привести какая-то активная деятельность, которую ведет монастырь.

Например, при Новоспасском монастыре в Москве есть воскресная школа, в которой вместе с детьми насчитывается более 70 прихожан монастыря. Их участие в совместных образовательных и паломнических программах воскресной школы естественно предполагает общение, решение общих проблем и посильную взаимопомощь. Или взять Патриарший центр духовного развития детей и молодежи в Даниловом монастыре, с которым связаны клуб «Реставрос», добровольческое движение «Даниловцы» и другие направления деятельности, объединяющие десятки людей разного возраста. Но сколько из них регулярно вместе молятся на совместной Литургии, это большой вопрос (такие богослужения для тех, кто участвует в работе центра, проходят раз в месяц и собирают в среднем до 150 человек. — А. Р.). Хотя взаимная поддержка существует там на уровне дружеских отношений. Эти люди — прихожане самых разных храмов, их объединило общее интересное для них дело, но, по их же собственным словам, говорить о какой-то общине, какие есть на мирских приходах, например, у протоиерея Димитрия Смирнова, у протоиерея Алексия Умнинского или на Свято-Димитриевском приходе, где настоятель епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон, пока рано.

Я слышал только об одном более или менее успешном примере — это мирская община при женском Иоанно-Предтеченском монастыре (Москва). Организовал ее священник Георгий Первушин. В одном интервью он рассказал, что прихожане изучают Священное Писание, читают Псалтирь, поддерживают друг друга. Когда кто-то из родственников или хороших знакомых сильно заболевает или кому-то нужна помощь, они вместе молятся о нем, помогают, и это очень сильно их объединяет. Но посмотрите, руководитель такой общины все-таки не монах. Предполагаю, что монастырь может привлекать мирян и клириков соседних приходов или своего подворья для миссии, образовательной, культурной и другой деятельности. Вокруг этого и может образовываться приходская община.

Мы говорим о приходе в миру, но, если там нет общины — общины как семьи, думаю, это, конечно же, проблема. Как один батюшка сказал, мы сейчас живем не столько по принципу «человек человеку волк», сколько — «человек человеку бревно». Община начинается с личности. И если настоятель прихода любящий активный человек, то вокруг него сложится и община. Должны быть люди, объединенные одной целью, как одна семья. Без семьи как малой Церкви жизнь человека невозможна. Подобно этому семья должна сложиться и на приходе. Но проблема в том, что мы все разобщены. Наши эгоизм и лень формируют человека, замкнутого на себе. Такой вот симптом. Прихожанин одного храма даже стихи написал об этом:

«На заре XXI века,
когда жизнь не подвластна уму,
как же нужно любить человека,
чтобы взять и приехать к нему».

Парадокс в том, что при этом всем людям нужна любовь и душевное тепло. И желание видеть себя необходимым другому человеку. Одни скрывают это, другие — нет, но потребность такая у всех. И всем нужно утешение. А оно может быть только тогда, когда ты делаешь счастливым другого человека. Но это невозможно без семьи. И пример должен показать настоятель или любой другой священник.

Оправдание совести

— Иногда человеку, живущему в большом городе, физически не хватает сил на участие в делах милосердия, хотя есть желание. Как решить эту проблему?

— С одной стороны, нужно научиться планировать свою жизнь, а с другой — постараться подобрать такое дело, чтобы твой труд для другого наполнял твою душу благодатью. И не приходилось бы постоянно наступать себе на горло, чтобы всё было естественно из потребности твоей души. Но у нас может быть и так: дается общественно полезное поручение, человек старается, надавливает на себя, но это всё происходит на морально-волевых усилиях. На этом далеко не уедешь, и в сердце человека будут развиваться тоска, усталость и, как результат, уныние или тщеславие и гордость.

Чтобы этого не было, преподобный Серафим Саровский советует заниматься тем, что тебе больше подходит. Если можешь молиться, молись за других, если можешь давать милостыню, давай и т.д. Это мы сами должны найти в себе, или наставник должен подсказать своему духовному чаду. Например, если человек может стяжать благодать через пост, то не перегружать его физическим трудом. Или тому, кто может милостыню подавать, не давать большого молитвенного правила. Эту идею, логос, способность раскрытия личности, которая вложена в нас Богом, непросто найти. Но если найти, то в этом случае человек живет в гармонии с самим собой. И, отдавая себя другим в тех способностях и возможностях, что ему даны, он видит результат своей работы, поэтому для него это не так трудно. Ему дается оправдание совести, что и заповедь Божия исполнена, и результат есть. Его силы удваиваются-утраиваются, и, жертвуя ради другого человека, он не так устает. Ведь нет более трудной работы, чем работа бессмысленная (когда человек не видит в ней смысла для себя).

— Вы упомянули об эгоизме. Равнодушие — это форма эгоизма? И где проходит граница между равнодушием и смирением?

— Само слово «равнодушие» можно по-разному прочитать. С одной стороны, равнодушный — это самый близкий мне человек, равный по душе. А если в смысле безразличия к другому человеку, то, конечно, форма эгоизма. «Я» центр всего, а что вокруг, меня не касается. Всё зависит от цели: если ты делаешь что-то ради Бога, то тут равнодушия быть никакого не может. Ты поступаешь, как велит тебе христианская совесть, из желания подражать Христу. А смирение в том, чтобы не приписывать себе успехи, а отдавать Богу. Равнодушие как безразличие к другому человеку — это грех. Потому что сказано: друг друга тяготы носите и так исполните закон Христов (ср.: Гал. 6, 2). Сказано, что скорбны будете (ср. Ин. 16,33). Так мы должны решиться на эту скорбь, нести боль другого человека на себе. Я видел и вижу вокруг себя людей, которые жертвуют собой ради других, и хочется быть похожим на них.

Причем они даже не задумываются об этом. Это заложено в их существе, они с утра до вечера помогают другим, жертвуя собой, совсем не считая это каким-то подвигом. Посмотреть хотя бы на ушедшие уже поколения — наших родителей, дедушек и бабушек, у них форма отдыха была переменой деятельности. Не как у нас — полежать на диване, поспать. У меня мама говорила: что-то голова заболела, пойду прополю капусту. Например, пришел человек в дом, она читает молитвенное правило. Оставляет чтение и приглашает гостя, с радостью беседует с ним и не скорбит о том, что ее от правила оторвали. Или кто-то просит помощи, она всегда идет и помогает. Потому что по-другому не может.

— А если взять личные отношения, например двое супругов или родители и взрослые дети. Когда один жертвует ради них своим временем, здоровьем, а другой этого не понимает. И у того, кто жертвует, появляются и раздражение, и обида, а сделать он ничего не может…

— Ну и пусть, это неважно, понимает твой близкий или нет. Главное, чтобы мы не думали, не хвалили себя — вот я это делаю из любви. Мы из чувства долга должны это делать, потому что мы христиане. А то, что дети или супруга, супруг не понимают, ничего страшного: поймут потом. Потому что пока Господь не может дать им такое осознание. Если человек не может осознать, ему ничего не поможет, как ни объясняй. Это от благодати Божией зависит, поймет человек тебя, твое участие в нем или нет. Остается молиться, чтобы Господь согрел сердце наших близких, например детей. Но, если в нашей жизни был такой случай, что наш совет им помог, они всю жизнь будут нам благодарны за это и всегда будут обращаться к нам за советом и не надо будет их к этому побуждать. У нас разный склад души, характер, поэтому человек может внешне не показывать знаки внимания, но быть очень верным и очень любящим. Я знаю людей, которые говорят: «Хочется мне маму обнять, отца приободрить, прижаться к ним, но я не могу переступить через себя. И внешне я смотрю на себя их глазами и вижу, что я очень холоден». Не может человек проявить свою любовь по разным причинам. Потом он будет жалеть, когда родители уйдут из этого мира, и будет говорить, что не всё сделал для своих родителей. Но в данный момент он ничего не может с собой сделать.

Или другой пример. Один человек рассказывал, как дед заставлял его в детстве ржавые гвозди разгибать. Другие ребятишки купались на речке, играли, а он эти гвозди разгибал, разбивая тяжелым молотком пальцы. И однажды случайно подслушал разговор бабушки с дедушкой. Бабушка сказала деду: «Слушай, а внук-то тебя не любит». Мальчика поразил ответ деда: «А мне и не нужно, чтобы он меня любил… сейчас». Этот мальчик вырос, ему сейчас 50 лет, и он изумительный кузнец, кует клинки. Он говорит: «Только сейчас, прожив полвека, я осознал, как дед был прав, хотя и не был каким-то выдающимся педагогом. Но нутром своим знал, что это нужно делать, и заставлял меня работать, думая о моем будущем. И в этом проявилась его любовь». Остается молиться, чтобы Господь согрел сердце наших близких, а нам дал сил преодолеть уныние, если твоя молитва пока не услышана.

Как преодолеть уныние

— Уныние может быть, один из самых распространенных сегодня грехов. Как с ним справиться?

— Мне кажется, с унынием можно бороться так: найти такого человека, которому еще хуже, чем тебе, и помогать ему. А может, и не искать такого человека, потому что в унынии трудно заниматься какими-то поисками, а нужно взять и постараться сделать счастливым близкого человека, того, который рядом. В любом случае с этим нужно бороться молитвенным обращением к Богу и трудом.

Если нам более привычен физический труд, то физическим трудом. Святые отцы советовали: если не знаешь, что делать, возьми камень и ходи с ним вокруг дома. По крайней мере получишь пользу для тела, окрепнешь физически и у тебя появятся некая внутренняя энергия и силы. Или, если можешь, помоги другому. И когда ты мысленно будешь просить Бога: «Господи, вразуми и помоги!», не может быть такого, чтоб Он не помог. Недавно к нам в монастырь зашел один юродивый, не-в-себе-человек. У меня в этот момент было тяжело на душе. А он подошел и говорит: «Знаешь, я что ни попрошу у Бога, Он мне всё дает». И у меня как-то на сердце сразу отлегло. Я даже не знаю его, что он за человек, ни о чем его не спрашивал. А Господь вот через него поддержал меня. Как авва Дорофей говорил: «Если не знаешь, как поступить и не у кого спросить, спроси у ребенка, и Господь через ребенка откроет тебе свою волю, только свою не исполняй».

Если не знаешь, что делать в таком состоянии и как его преодолеть, делай что-нибудь. У десантников есть правило: тебя выбросили на точку и, если ты не знаешь обстановки и что делать — окапывайся. Поможет в любом случае и от мыслей глупых отвлечет, и если враг близко, то у тебя готово укрытие. Все отцы святые советуют: когда у тебя уныние — благодари Бога. Говори ему хвалебные молитвы. Святые отцы говорят, что больше всего людей в рай возводит уныние. Одного монаха спросили, кто тебя научил молиться, и он ответил: «Искушения! Они столько раз подступали ко мне и так мучили, что мне постоянно приходилось обращаться к Богу. И через это у меня появился навык молитвы и искренняя любовь к Богу». Когда молитва обратится в навык, она станет нашей добродетелью. Это тот случай, когда количество перейдет в качество. Когда мы молимся ежедневно, регулярно. И здесь, может быть, применимы принципы педагогики: от легкого к трудному, от простого к сложному. Это также принципы непрерывности, постепенности и увеличения нагрузки. Как в закаливании. Пусть небольшое правило, но оно должно быть постоянным. Для этого необходимы некоторые усилия, но Господь укрепит.

Ведь для Господа особенно ценно, что человек делает то, что нужно, да еще и не получает за это никакого вознаграждения от Него. Это высшая степень любви: я люблю тебя вопреки, люблю ни за что. Такой любовью нас любит Сам Господь. А мы не можем понять это и привыкнуть к этому. Вот я что-то сделал, мне нужно, чтобы меня похвалили и оценили мой труд. Но мы же должны делать добро только потому, что его нужно делать. Мы, когда дышим, не хвалим себя: как я хорошо дышу! Другие через раз, а я каждый раз. Это же естественно для нас — творить добро. И творить добро, ничего не ожидая взамен, должно быть естественно в этой жизни. И когда человек в унынии, он молится Богу, не получая благодатного посещения, ему молиться трудно, ему вообще что-то делать трудно. Но он всё равно исполняет. И для Господа это доказательство, что духовная жизнь у него на первом месте. И Господь обязательно даст таковому Божественное утешение.

В спорте человек исполняет по решению тренера какие-то упражнения тупо и безо всякой пользы, как ему кажется, но за этим же стоит какая-то цель, и тренер ее знает, хотя спортсмен пока не видит. И потом вырабатывается некий навык, духовное качество, и человеку можно дать другое, более трудное задание, поставить более высокую цель. Так и Господь испытывает нас, готовы ли мы понести Его дары. Господь готов дать нам все дары и сразу, но мы не удержим и потеряем их.

— Но ведь бывают ситуации, когда уныние нападает из-за конкретных обстоятельств. Например, человек долго не может найти работу, хотя он профессионал в свое деле.

— Это такая проверка на вшивость. Есть ли у нас надежда на Бога, доверие к Нему? Может быть, нужно род деятельности поменять? Я знаю одну женщину, которая уволилась с очень ответственной работы, потому что видела много несправедливости, много смертей вокруг нее произошло, и ей казалось, что вся жизнь стала унылой и бесполезной. Она не знала, чем заняться, и обратилась к нам в монастырь. Ей благословили в странноприимном доме мыть полы. У нее высшее образование, она десять лет занимала ответственный пост. Но она мыла полы, подметала пол, убиралась, где скажут. Я про нее ничего не знал и предложил ей однажды ухаживать за человеком, который из-за алкоголизма оказался в реанимации и у него было помутнение сознания. Она растерялась, но потом согласилась. Вечером звоню: как дела? Она: «Знаете, батюшка, а мне понравилось. Я уже благодарственный молебен Богу заказала». И так она за ним неделю ухаживала, он поправился, и она вернулась снова к нам мыть полы. И у нее постепенно появилось совершенно иное понимание и видение жизни. Помогая другому, она получила радость, уверенность, что востребована, хотя ей казалось, что она всеми забыта и никому не нужна, что жизнь кончена и никогда никому не было хуже, чем ей сейчас. Уныние у нее прошло, появилась цель в жизни.

Нужно понимать, что уныние может наступить из-за нескольких причин. От объективных — просто физически или морально устал, когда заканчиваются силы. Может наступить в силу неисполненных желаний, греховных или нет. В этом случае необходимо устранить эти причины — усталость или неисполненные желания: когда мы устраняем причины, уныние проходит. Оно может наступить просто по зависти темных сил. В таких случаях святые отцы говорят: закутайся в мантию и спи, только не выходи из кельи. Молиться не можешь, работать не можешь, тебя уныние гонит из дома, в развлекательный центр или куда-то еще, но ты сиди, не выходи. То есть нужно проанализировать свое состояние или посоветоваться с более духовно опытным человеком. Грех начинается с мысли, с помысла, как святые отцы говорят. В частности, преподобный Иоанн Кассиан Римлянин говорил, что есть три начала наших помыслов: от Бога, от диавола и от нас, и нужно учиться их различать. Это мы уже с последствиями боремся, потому что невнимательно живем.

— Вы упомянули о юродивом, который помог вам советом. Юродивые — это признак здорового общества или, наоборот, их отсутствие — признак того, что общество стало здоровым?

— Боюсь давать какие-то оценки, кто я такой? Но можно заметить, что подвиг юродства очень развит был именно на Руси. Ведь во всем православном мире не было такого количества юродивых, как у нас. На Руси было особенное отношение к ним, это говорит о замечательном качестве души русского народа — жалостливости, сострадании: «я тебя люблю» и «я тебя жалею» в нашем языке еще не так давно были синонимичны. Сам подвиг юродства показывает, что человек пренебрегает всем внешним. И раз это так возвеличили наши предки — пренебрежение к материальному миру — это дорогого стоит. Я читал, что наших предпринимателей, купцов, заводчиков на Западе считали немного не в своем уме, юродивыми. Говорили о них: «Эти русские ненормальные, они полагают, что их богатство им не принадлежит». У нас было много меценатов, например наш вологодский купец Христофор Семенович Леденцов (1842–1907). У него было 500 человек крестников, он каждому пенсию назначал, брал их из бедных семей и «ставил на ноги». Много жертвовал на благо России. Душа у него такая была, что не прилеплялась к богатству, не считала его своим, но Божиим даром, которым он должен по-Божиему распорядиться.

А юродивые — это как квинтэссенция, выжимка народной души. И сейчас они есть. Но все духовные дарования настоящие духовные люди скрывают, потому что их сразу начнут хвалить, превозносить. Как говорил поэт Евгений Баратынский: «Не бойся едких осуждений, но упоительных похвал», поэтому и преподобный Дмитрий Прилуцкий сбежал в дремучие вологодские леса из Переславля-Залесского, чтобы избежать превозношения от похвал. И святые отцы предупреждают, что в последние времена святые будут скрывать свои дары. Имеешь дары Божии, сделай что-нибудь смешное, и к тебе перестанут относиться серьезно. Поэтому юродивые есть и будут.

Справка

Иеромонах Александр (Кораблев). Родился в 1970 г. в п. Вохтога Грязовецкого р-на Вологодской обл. Окончил Вологодский педагогический институт. После службы в армии восемь лет работал преподавателем в общеобразовательной школе. В 2002 г. пришел в монастырь. В 2004 г. окончил Вологодское духовное училище, а в 2005 г. принял монашеский постриг в Спасо-Прилуцком монастыре. В 2011 г. окончил Московскую духовную семинарию. В настоящее время насельник Спасо-Прилуцкого монастыря.

Алексей Реутский

Журнал Московской Патриархии и Церковный вестник
(http://www.e-vestnik.ru)

Использованы фотографии с выставки, посвящённой 700 летию Свято-Введенского Толгского женского монастыря