Когда мы говорим «православное воспитание», подразумевается, что должна существовать некая система, позиция, методика, своеобразный навык Православия, которые должны использоваться и могут быть неким общим инструментом для воспитания на всех уровнях нашей жизни.

Такого понятия, как «система православного воспитания», не должно существовать. Почему?

Беда в том, что мы сами под системой воспитания часто подразумеваем некую идеологическую установку.

И не собственно воспитание, а именно Православие для многих переходит из образа духовной жизни в некую идеологическую систему взглядов. И когда это случается, когда живая идея – наше Православие – становится некой идеологической системой, в нас возникает масса протестов.

Дело в том, что когда человек помещает себя в некую идеологическую систему, то психологически это довольно легко, потому что человек не несет никакой личной ответственности за свои поступки, за свои мысли, за свои устремления. Все за него расписано. Все для него есть. И он просто «включает» некие идеологемы, которые сами за него должны работать.

К сожалению, наше постсоветское общество возросло до состояния идеологизмов. Надо сказать, что советская система была совершенно идеальной идеологической системой, конечно в искаженном виде, но тем не менее идеальной.

Человек был ослеплен идеалами, начиная от женской консультации, куда приходили будущие мамы, и кончая самыми последними этапами своей жизни. Ветераны, инвалиды, пенсионеры – за них тоже всегда решали всевозможные воспитательные проблемы. Человека воспитывали на всех уровнях общества, везде были общественные организации, народные и товарищеские суды, которые любое проявление антиобщественного – невоспитанного – поведения человека фиксировали: прорабатывали на собраниях, не давали мужьям-алкоголикам зарплату…

Идеологическая система была воплощена в жизнь. Ни при какой власти в мире и не мечтали, что педагогика станет основой государственной политики! И только в СССР так произошло. Это никак не озвучивалось, но реально было именно так и вряд ли повторится еще когда-нибудь.

Народ был воспитуемым от начала до конца. Он был все время в тисках педагогики. Общество делало нового человека… Задача, в общем-то, духовная, но в этой системе человек был абсолютно освобожден от какой-либо ответственности, так как всю ответственность на себя брала партия с ее руководящей ролью. А человеку оставалось в этой машине быть винтиком, колесиком. И все слаженно работало. Человек, не задумываясь, поступал именно так, как требовала власть.

Мы все воспитанники этой системы, хотим мы этого или не хотим, мы все несем в себе определенную нагрузку того самого воспитания.

И теперь нам надо как-то преображать навыки воспитания, которые мы приобрели за годы советской власти – ведь что-то в нас вложили и правильное. Сама система воспитания работала, были в ней положительные элементы – воспитание характера, силы воли и многих других качеств. Но было в той системе нечто однозначно негативное – у людей была возможность не нести ответственность за свою личную жизнь, они могли перекладывать эту ответственность на систему воспитания. На ту самую пресловутую идеологическую базу, которая работала бы сама по себе.

А в православии такой базы нет. Потому что вера Христова – это не идеология. Человек полностью отвечает за все свои слова, за все свои поступки, даже за все свои помышления. Но как только Православие пытаются сделать идеологией, оно сразу теряет Богонаправленность, Богоцентричность и становится антропоцентричной системой, которая направлена на решение социальных проблем, социальных задач, взглядов какой-либо определенной человеческой нации.

Когда мы начинаем относиться к Православию как к некой идеологической системе, то даже правильные вещи, касающиеся воспитания, вдруг начинают давать обратный результат. Это странно, потому что в идеологической системе все должно правильно работать, как и при советской власти.

Получается, что человек из самых благих побуждений пытается прививать ребенку что-то светлое – любовь к молитве, храму, привычку к посту, а все эти вещи дают порой страшный эффект. Вместо того чтобы любить молиться – ребенок от молитвы уходит. Вместо того чтобы любить пост – ребенок пост не любит. Вместо того чтобы любить ходить в храм – ребенок противится этому. Или хуже того – начинает лицемерить. Ведь чего мы больше всего боимся, когда говорим с детьми о Боге? Мы больше всего боимся фарисейства. Не дай Бог, если мы будем говорить с детьми о Боге, а воспитаем безбожников. Это самое страшное. Это Страшный суд, если мы говорим о Боге, а выпускаем в мир безбожников, как это уже было однажды в истории нашего Отечества. И здесь надо понять, почему так может происходить.

А происходить это может, как мне кажется, по нескольким причинам.

Имитация христианского поведения

В чем заключается имитация? Дело в том, что ребенка должны воспитывать мы сами – не православные гимназии, не воскресные школы, не духовник, не священник, а родители.

Причем воспитывать должны ребенка родители совершенно жертвенным способом. Отец Иоанн Крестьянкин в одной своей проповеди говорит: «Мать начинает молиться, она просит Бога о помощи, но не получает ее. Почему же? Да потому, дорогие мои, что нельзя возлагать на Бога то, что мы обязаны сделать сами. Нужен труд, нужно духовное напряжение, нужно всегда помнить о детях, о своей ответственности за них перед Богом. Отцы и матери! Одни, без детей своих, вы спастись не можете! И это надо помнить».

Мать должна не только молиться, но и положить душу свою на воспитание собственного чада. О. Алексий Мечёв говорил матерям, которые жаловались ему на детей, мешающих им ходить в церковь: «Твой ребенок – это твой Киев и твой Иерусалим. Вот твое место молитвы и твое место Богослужения – твой ребенок».

А у нас получается так, что в христианских семьях возникает желание сделать что-то правильное и духовное, но чужими руками. Это происходит от общего теперешнего состояния нашей приходской жизни.

Давайте зададим себе вопрос: для чего мы ходим в церковь?
– Чтобы силы появились?
– Чтобы укрепиться в вере?
– Чтобы Господь помог жить по заповедям?

Каждый задайте себе этот вопрос и постарайтесь ответить честно:
– научиться любить;
– исповедаться;
– чтобы Бога славить и благодарить;
– стяжать мир душевный;
– покаяться, очиститься;
– чтобы легче стало.

К величайшему сожалению, часто мы приходим в церковь, чтобы что-то получить. Идеология получения сейчас главенствует в нашей Церкви.

И эта идеология никогда не делает людей Телом Христовым. Потому что, когда люди приходят для того, чтобы стать Церковью, они приходят для того, чтобы отдать, чтобы служить Господу.

Много раз в ектении говорится «Подай, Господи! Подай, Господи!». А в конце что мы говорим? «И весь живот наш Христу Богу предадим!»

Мы у Него просим частность, а отдаем Ему ВСЁ.

К сожалению, когда такое потребительское отношение у нас возникает к Церкви, к Богу, то и в семьях обычно так же происходит.

Давайте себе представим: пришла семья с детьми в церковь. Как обычно они себя ведут? Папа с мамой стараются как можно подальше от детей отойти и углубиться в молитву. Потому что получать пришли. А дети в это время ведут себя незнамо как – ходят по храму или даже бегают, сшибают свечки, а то зажигают их, мешают другим молиться. Но как малышей судить за такое поведение? Значит, мы должны относиться к ним с подобающим вниманием и лаской, со смирением. Но родители в этот момент все «в небесах» и дети их совершенно не интересуют.

И в эти моменты происходит первое поругание понятия воспитания. Родители ведь считают, что раз они пришли с детьми в храм, то они этих красных, вспотевших, уставших детей, которые час бегали и гоготали, непременно понесут к Чаше. Вот только дети совершенно к Причастию не готовы и воспринимают Таинство уже абсолютно формально. А родители уверены, что они делают очень хорошее дело, потому что дети в храме с Богом.

Действительно, идеология потребления, которая сейчас главенствует, тоже воспитана советским обществом, да и сами по себе мы привыкли к храму относиться как к «месту отправления религиозных потребностей». Все это вложено в нас сталинской Конституцией. И возникает из всего этого имитация православного поведения. Как раз из того, что мы привыкли все время получать и ничего не отдавать.

То же самое и на Исповеди происходит с нами, и на Причастии. Пусть мы пришли взять что-то хорошее, правильное – благодать. Но думаем мы при этом, что все, что нам надо, мы непременно возьмем. А вот что будет с остальными, нас не очень-то интересует.

Это и есть сейчас одна из самых главных проблем нашего церковного сознания.

Имитация православного поведения

У нас ведь как порой происходит? Родители хотят воспитать детей православными. Для этого они используют назидательную литературу. Например, Жития Святых в изложении Димитрия Ростовского, благо сейчас они изданы большими тиражами. Сказки убираются, детская литература отметается под предлогом, что «все это не православное и не христианское» (как исключение оставляют иногда сказки Андерсена). И вот родители вместо сказок начинают читать детям Жития Святых.

Казалось бы, хорошее чтение! Нужное чтение для детей! Нужное, но не вместо сказок. Потому что если вместо сказок читать Жития Святых, то дети начинают к этому относиться как к сказкам. А Жития Святых – это никакие не сказки. Более того – в православных семьях возникает довольно странное отношение к сказкам. Известно, что сказках много всевозможных духов и прочих фантастических существ. Например, у Клайва Стейплза Льюиса в книге «Лев, колдунья и платяной шкаф» и эльфы есть, и скачущие на козлиных ногах рогатые фавны, и небылицы всякие постоянно происходят. Вот тут-то наш православный человек сразу понимает: раз это духи, то они могут быть двух видов – либо ангелы, либо бесы. И делает вывод: значит, все персонажи, что в сказках описаны, – бесы. В том числе и феи. И по этой логике все получается в страшном бесовском смысле. А поскольку детям читать про бесов нельзя, то и сказки им читать нельзя.

Однажды в авторитетном журнале «Православная беседа» я прочел статью. Там одна мама писала о том, что в школе дали сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы был волшебником». И она с гордостью пишет, что ее дочь – православная и поэтому отказалась (это в 5-м классе!) писать это сочинение. Свой отказ она объяснила тем, что волшебницей быть не хочет, потому что все волшебники – колдуны и экстрасенсы. Мать же грозно обличила все сказки (в том числе и вышеупомянутого Клайва Стейплза Льюиса) в том, что кругом идет духовная подмена, детям внушается вера в некие абстрактные духовные силы, которые – суть бесы. И удовлетворенно эту статью закончила выводом: все православные должны это знать и ни в коем случае не прививать детям.

Но давайте подойдем к этому вопросу с другой стороны.

Когда в детстве мы мечтали стать волшебниками, чего мы хотели? Маму вылечить или бабушку воскресить. У детей были хорошие, чистые помышления. Им хотелось, чтобы не было войны, например. Детям важно иметь возможность реализовать свои добрые пожелания, потому что «Сказка – ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок».

А Жития Святых написаны для взрослых, а не для детей.

И написаны с той целью, чтобы взрослые, читая о святых, подражали их подвигу.

А мы, рассказывая детям о подвигах святых, стараемся еще и спросить с них по этому периоду Жития. А ведь там очень мало упоминается об их детстве, потому что со Святым Угодником люди встречались уже в момент его духовной зрелости. И описывали его уже в возвышенном состоянии. А о детстве почти ничего не знали, т. к. люди мало что о себе рассказывали.

О детстве прп. Сергия Радонежского мы знаем больше только потому, что у него было много братьев, семья его была очень известной и родители его были сами угодниками Божиими. Еще о Феодосии Печерском немного знаем. А о других святых в Житиях написано очень шаблонно, практически одно и то же. Здесь, как и в иконе, есть некий канон: преподобный описывается таким-то образом, мученик – другим. А Житие – это как словесная икона.

И вот читаем мы в Житиях, что Феодосий Печерский в детстве с детьми не играл, конфет не ел, да и вообще, все святые были тихими, уединенными детьми, в храме подолгу молились. И мы очень хотим, чтобы с ребенком нашим то же самое происходило. А с ним ничего подобного не происходит, потому что он живет своей собственной жизнью. И это родителей ввергает в состояние некоего недоумения: как же так? При этом они забывают о том, что сами никогда ничего похожего к себе не применяли. Никогда не жили подобным образом. Но на детях своих начинают проводить некий духовный эксперимент. Именно потому, что за себя и за жизнь своего ребенка человек никакой ответственности нести не желает, а хочет, чтобы сработала некая идеологема.

Далее. Из тех же Житий мы узнаем, что прп. Сергий Радонежский плохо читал. Прав. Иоанну Кронштадтскому учение давалось с трудом. И родители делают вывод: если ребенок плохо учится, то надо молиться преподобному Сергию и праведному Иоанну Кронштадтскому. И чем больше будем молиться, тем лучше будет ребенок учиться. И всё!

Но с ребенком, ко всему прочему, нужно еще и заниматься! А у нас чаще возникает не желание что-то делать, а только мысли: кому бы помолиться в данном случае? кому бы молебен заказать? каким образом все сделать, минуя собственное усилие?

Таким образом, возникает некая игра: ребенка нагружают молитвенным правилом, заставляют с детства строго поститься, потому что обо всем прочитано в книгах. Это совершенно несоизмеримо с уровнем развития ребенка!

Я помню, как в нашу гимназию одна женщина привела в 3-й класс сына: «Мой ребенок с 3 лет строго постится», «Мой ребенок (8 лет!) читает полностью утренние и вечерние молитвы».

И когда она узнала, что у нас в гимназии Великим Постом дети получают молоко, она сказала: «Нет, у вас не православная гимназия». И ушла.

Такое ощущение, что над ребенком ставится какой-то духовный эксперимент. При этом совершенно не соизмеряются внутренние возможности ребенка с его духовным ростом. Родители ставят перед ним некую планку и очень хотят, чтобы он до нее дорос. Но сами они эту высоту никогда не брали – ни в детстве, ни в юности.

Они не понимают, что если у них самих хватает сил читать правило и строго поститься, то у детей совсем другие процессы внутри происходят. Детям не надо так сильно поститься и так долго молиться. Потому что они очень быстро начинают играть в эти игры, придуманные для них взрослыми. И вот тогда православное поведение становится имитацией. Когда внешне делается все правильно, а внутренне – совершенное несоответствие. И такое воспитание, которое, к сожалению, часто приходится видеть, приводит к абсолютно противоположному результату.

А еще оно часто приводит к такой вещи, которую можно назвать уже не имитацией поведения, а имитацией самой духовной жизни. Это происходит у детей более старшего возраста.

Имитация духовной жизни

У детей иные представления о грехе, чем у взрослых. И совсем иное отношение к греху. Зная это, Церковь не исповедует детей до 7 лет. Более того: некоторые очень опытные духовники (например, о. Владимир Воробьев, его чада духовные и другие священники) вообще считают, что даже когда ребенку исполнится 7 лет, его не надо исповедовать перед каждой Литургией, потому что ребенок очень быстро приучается к формальной Исповеди.

А родители почему-то думают, что, чем раньше ребенок начнет исповедоваться, тем это будет лучше для него, – он станет лучше, воспитаннее. Это проблема того же корня – родители опять же не хотят брать на себя ответственность за поведение своего ребенка. Они думают, что в Исповеди найдут возможность нового воспитательного процесса, к которому сами не будут иметь отношения либо смогут через эту Исповедь каким-то образом влиять на ребенка.

Почему маленьких детей не исповедуют? Это вовсе не значит, что они не грешат. Августин Блаженный, например, пишет, что уже в младенце замечается зло, когда он кусает грудь матери. Не исповедуют их лишь по той причине, что дети способны рассказать свои грехи, а вот пережить Исповедь как покаяние, после которого должно наступить исправление, – не могут. Дети не в состоянии духовно над собой трудиться, они еще не выросли. Понять свой грех они могут, а исправлению их должны научить родители.

На начальном этапе родители должны проводить с детьми духовническую работу. Если они видят, что ребенок согрешает, они должны говорить с ним, они должны его воспитывать, они должны пробудить в нем голос совести, чувство стыда, чувство страха – через наказание за грех: «Если будешь грешить, то будет и наказание за это». Это – работа родителей и продолжается она довольно долго, даже когда ребенок начинает исповедоваться. Потому что готовить к Исповеди детей тоже должны родители.

Все умиляются, когда маленький ребеночек подходит к батюшке, тот его о чем-то спрашивает, а потом кладет на головку епитрахиль. Да и детям очень нравится играть в эту игру. Но ведь это не игра!

При современной загруженности священника трудно ожидать, что на Исповеди он сможет уделить ребенку достаточно внимания для того, чтобы в нем «покопаться». А дети очень часто не умеют рассказать о своем грехе священнику. И Исповедь превращается во что-то невразумительное: «Ну, маму не слушался, ну, еще что-то там». 2–3 слова – и вроде как всё: «Ладно, иди причащайся».

Еще хуже, когда родители своей рукой записывают детские грехи. Это уж совсем беда…

А бывает и так: ребенок начинает исповедоваться, и родители с радостью готовы отдать его духовнику, считая, что теперь духовник отвечает за его воспитание, а их это уже не касается. Они также часто пытаются использовать духовника в воспитательном процессе: «Батюшка, скажите ему на Исповеди, чтобы он…» или подходят после Исповеди: «А он вам вот про то-то рассказал? А вы знаете, что он такое-то сделал?»

И ребенок теряет доверие к священнику, относится к Исповеди сухо. Она становится для него формальностью. Такой ребенок «потерян» для Исповеди до тех пор, пока что-то, не дай Бог, не случится с ним во взрослом возрасте.

Есть еще один момент – очень важный.

Часто родители ходят на Исповедь к одному священнику, а своего ребенка «подсовывают» какому-нибудь другому батюшке. «Пусть это будет его духовник». И тут сразу нужно сказать, что у детей, как правило, не бывает духовника. Это явление исключительно редкое, так как дети еще не способны к духовному руководству через духовника, ибо у них есть родители. И когда «духовное руководство» отдают священнику, который не знает о проблемах в семье и у которого родители сами не исповедуются, то может случиться следующее: взрослые говорят ребенку одно, а духовник может сказать совсем другое.

И дите не знает, кого слушать. Потому-то духовник у семьи может быть только один.

Мы сейчас живем в ситуации, когда у многих вообще нет никаких духовников. И это не нормально, когда ребенок исповедуется у какого-то священника, называет его своим духовником, но совсем не представляет себе, что такое духовничество.

Поэтому, повторю, его духовники – это родители. Пока он находится в их послушании, он исполняет заповедь «Почитай отца своего и матерь свою». Это продолжается до возраста некой духовной самостоятельности.

И даже если в церковь детей приводит бабушка, все равно отвечают за них родители. Бабушка не может долго быть авторитетом. Возможно, потом, когда-нибудь, во взрослом возрасте, эти посеянные семена добродетели и возрастут, но сколько до того может пройти времени и сколько будет сделано ошибок – нам неизвестно.

Текст подготовили: Тамара Амелина и Ольга Зайцева

Портал «Православие и мир» (http://www.pravmir.ru/)