Интервью с автором книги «Тайна русского слова» писателем Василием (Фазилем) Ирзабековым.

Соседка моя человек категоричный, швырялась словами, как ей вздумается. С мужем ни разу не попробовала сесть и спокойно обсудить проблему, только истерика и крик. В скандалах угрожала мужу тюрьмой, а сына пугала, что выгонит на улицу. Так скоро и случилось. После всего сама сошла с ума. Говорят, от горя. От горя, которое сама каждый день, в каждом слове призывала в свой дом.

Недавно молодая преподавательница Православной школы родила сыночка. Всем плохим диагнозам и медицинским прогнозам назло взяла и родила. Верила, хотела ребенка и всегда всем говорила, что во что бы то ни стало родит. Так и случилось. Не скоро, но случилось.

Таких историй могу вспомнить множество, и все подтверждают таинственную силу наших самых обыкновенных, каждодневно произносимых слов. Мы иногда их не замечаем, как не замечаем воздух, которым дышим. Поэтому и особого внимания не обращаем и даже не задумываемся, что «проговариваем» свою судьбу. И что слова, которые мы так легко бросаем на ветер, материализуются и становятся нашей явью.

Какие они, наши слова? Бранные, лукавые или исполнены Божественным светом? Кидая ругательства в трамвае за то, что нам наступили на ногу, помним ли мы свою ответственность перед Богом за каждое произнесенное слово? Замечали ли мы, что там, где нарушается божественное достоинство человеческого слова, там и достоинство самого человека исчезает?

Азербайджанец по национальности Фазиль (в Святом Крещении Василий) Давудович Ирзабеков все это ощутил так остро, что русский язык стал для него не только его профессией, но и проводником в Православную веру. Все свои наблюдения, открытия и даже таинственные явления с русским языком он собрал в книгу под названием «Тайна русского слова». Там еще есть подзаголовок «Заметки нерусского человека», но, прочитав книгу, мне с ним трудно согласиться. Более русского и Православного взгляда на природу и суть русского языка в популярной литературе я еще не встречала.

С Василием Давудовичем и его семьей я встретилась 5 декабря у него дома. Московская многоэтажка, всему подъезду ставят стеклопакеты на балконы. Старые рамы сняли, а вот новые поставить не торопятся. Василий Давудович обезпокоен, не замерзну ли я, и приглашает попить горячего чаю. Кухня похожа на русскую избу — все из неокрашенного дерева, стены и мебель. Вместо стульев скамья, как полати, у окна красный уголок.

«Писать книгу — стало для меня послушанием»

— Я люблю здесь сидеть, — говорит Василий Давыдович. — Последние страницы книги дописал на кухне, к окну подошел, светало. Все набирало силы, зарождалось, как только что родилась моя книга. Я почувствовал такое облегчение, как, наверное, женщина после родов, и даже слезы на глаза наворачивались. Пока писал, книга меня так мучила, вот сидела во мне и мучила. И когда дописал, то почувствовал облегчение. Я же человек южный, немного ленивый, я бы целый день сидел за этим столом, пил бы чай, заваривал бы и опять бы пил. Азербайджанцы любят чай горячий, они остывший чай не пьют. В Баку пьют чай из особого стакана — армуды, что значит груша. Верх открытый, и чай немного остывает, а вот перемычка посередине стакана не дает чаю остыть внизу стакана. Я бы сидел и пил чай здесь, на кухне, выступал бы с лекциями о русском языке на различных Православных мероприятиях, как уже это делаю последние шесть лет. Но писать книгу — для этого нужна дисциплина. Везде, где бы я ни выступал, подходили священники и говорили: запишите все в книгу. Мне не хотелось. Когда я выступаю, то это живое слово, импровизация. Это такая стихия, которую нельзя записать. Нет двух похожих выступлений, каждая минута общения с аудиторией диктует что-то новое. Мне казалось, что книга потеряет все очарование по сравнению с устными выступлениями. Но в одном городе на Православных чтениях вдруг сам Владыка этой епархии в конце работы заседаний поставил в резолюции: обязать Василия Ирзабекова написать книгу. Все, о чем рассказал, записать и издать книгу. Так что выходит — сесть писать книгу стало моим послушанием.

Писал, боялся расплескать и уйти в формализм, я даже после выхода книги не мог ее читать. Думал, что разочаруюсь, что не будет той книги, которую хотел бы услышать. Но летом возвращались всей семьей с моря, с Анапы. На дороге машины стояли в огромной пробке. Я за рулем, без смены. И в этот момент захотел послушать свою книгу. Она вышла не только в печатном экземпляре, но и на диске. Говорю дочке, чтобы она включила послушать. Пять часов MP3 с музыкой, с текстом, который я уже сто лет не слушал, и я даже немного удивился. Было красиво, я даже немного растрогался, и сразу исчезли все сомнения. Мне удалось передать все, что хотелось передать. Сейчас уже хочется сказать большее, и есть задумка еще написать книгу.

Бакинский школьник мечтал стать… священником

— Православное воспитание вы получили в семье?

— Нет, я ведь родился в мусульманской семье в Баку. Моя любимая бабушка, которая заменила мне мать и отца, фактически была моей семьей. Она была мусульманкой и привела меня в мечеть. Отец бабушки был купец первой гильдии, потом нефтепромышленник, а потом советская власть все конфисковала. Бабушка была удивительным человеком, обладала многими талантами. Могла проснуться и сказать: надо идти купить мясо, сегодня будут гости — и правда приезжали гости. Она могла предвидеть какие-то события и очень любила меня. Я был школьником, мусульманином, но когда проходил мимо Православного храма, всегда туда заходил. Я мог мороженое поесть, зайти в храм и там со сдачи, на оставшиеся копеечки купить свечку. Любил ставить свечки, помню, подсвечника не было, в песок ставил. Не могу сказать, почему мне это нравилось, почему я приходил и сидел в храме. Но я так делал. И всегда еще школьником хотел стать священником. Не муллой, а священником. Видно, я об этом что-то говорил своим друзьям, или они сами замечали мою любовь к храму, но ко мне прилепилось прозвище «митрополит». Бабушка более сорока лет проработала в школе учительницей начальных классов. Была человеком сильной воли и строгой дисциплины, чего мне порой не хватает. Она умерла за составлением плана уроков на завтрашний день. Какой ей план составлять, с ее-то опытом! Но она была настолько дисциплинированный человек, что все равно писала план на каждое занятие. В 65 лет бабушка умерла, она тогда была уже на пенсии, но все работала. И ушла так быстро, как на бегу. Я остался один, учился и пошел работать. Бакинская среда — это сплав азербайджанского и русского, а также и других национальностей, которые там проживают. Учился один год на театральном факультете в Баку, но потом решил быть как бабушка, учителем.

Храм в Крапивниках стал судьбой

— А как произошло ваше крещение, что стало толчком в переходе от мусульманской к Православной вере?

— Я учился на последнем курсе института, был комсоргом курса, но душой стал искать Бога. И как диктовала вера, в которую меня привела традиция нашей семьи, пошел в мечеть. В отличие от церкви, мечеть ночью не закрывается, она открыта круглосуточно. Ночью украдкой я подходил к ее стенам, трогал рукою и целовал. Это не были стены мечети, это были стены двора мечети. Восточная архитектура «трехмерная» — дом, двор и улица. Так вот я целовал стены двора мечети. Мне хотелось какой-то святости. Хотелось чего-то настоящего. Потом я входил в мечеть и читал Коран, но для себя там я ничего не нашел. Сердцем я там ничего не вычитал.

Потом уже я приехал в Москву и устроился на работу. Мой начальник оказался человеком совсем не формальным и любил работать у себя дома. Звонил и со всеми бумагами приглашал меня в гости, там вместо душного офиса, за чашечкой чая, мы с ним разбирали какие-то текущие дела. Я шел к начальнику всегда одним маршрутом. Проходил по улице Никольской, спускался на улицу 25-го Октября, потом Театральная площадь, поднимался по Петровке и сворачивал на Крапивинский переулок, где стоял храм. Это храм во имя Преподобного Сергия Радонежского, он только что был возвращен государством Церкви. Его только открыли, и в этом он был в чем-то так похож на меня — своим становлением. И когда я шел к начальнику, то всегда заходил в этот храм. Я ставил свечи, целовал святыни, а в этом храме святыня — Кийский Крест. Такая святыня в мире одна. Она с частицами мощей более трехсот святых. Крест сделан по благословению Патриарха Никона в память о его чудесном избавлении от смерти.

— Но разве можно было вам, мусульманину, это делать? Что бы сказали ваши родственники и друзья — мусульмане?

— Когда я переехал из Баку, то все связи оборвались. Это случилось помимо моей воли. Слышал, что родственники мои не в восторге от моих духовных поисков, но я нередко совершал поступки, которые не сверял с мнением других. Часто люди смотрят — понравятся они тому, или тому, совсем забывая, понравится ли их поступок Богу. У нас, у Православных, есть одна беда. Мы хотим нравиться всем, мы всех боимся обидеть, только порой не боимся обидеть Господа нашего Иисуса Христа. И делаем это постоянно. Так вот еще задолго до крещения я побывал во многих храмах Москвы, отстаивал всегда Пасхальные службы, но только к храму во имя Преподобного Сергия Радонежского в Крапивниках я прикипел всем сердцем. Тогда там на службе стояло всего шесть человек, все в храме только-только создавалось, как и я создавался. Когда решил креститься, то пошел именно в этот храм. И какая радость, какое счастье, что Господь привел меня сюда! Я попал к тому священнику, который нужен был мне. Я человек южный, горячий, чуть что не по мне, сразу вспыхиваю. Но, слава Богу, батюшка мудрый и все про меня понимает. Я помню его широкие глаза, когда я сказал, что хочу креститься.

— А вы кто? — спросил он меня.

— Я азербайджанец.

— Так это же русская церковь…

— Вы не представляете, как меня это сильно радует, — ответил я батюшке.

И через несколько дней меня окрестили. Началась совсем другая жизнь. Пришлось менять многие привычки. При крещении я купил молитвослов, стал общаться с Православными и стал видеть, как они молятся и живут. Стал приучать себя жить как Православный человек. Поститься, вычитывать правила, учить молитвы. Не заметил, как на Литургии стал подпевать певчим и не только понимать церковнославянский язык, но и ощущать его святость каждой клеточкой своего тела.

— А вот сейчас многие в прессе выступают за проведение служб в храмах на русском языке. Не понимают молодые люди, о чем поется на Литургии. Поэтому, чтобы не оттолкнуть их непониманием, предлагают перевести все на русский язык.

— После крещения во время Богослужений долгое время было мне тяжело. Будучи по образованию учителем русского языка и литературы, я знал старославянский, но тем не менее… Со временем я не стал утруждать себя толкованием каждого слова, но с Божьей помощью я стал чувствовать слова. Я их прочувствовал и услышал. Но не ушами, а сердцем. Вводить русский язык вместо старославянского — это лишать службу таинственности языка Святого Писания.

«Матерные слова — молитва демонам»

— Как получилось, что именно вам, азербайджанцу, удалось создать популярную книгу о русском языке? Может быть, большое видится на расстоянии? Или мы плохо изучаем свой язык?

— Русский надо не изучать, а любить. Мы часто говорим: я его люблю, или ее люблю, но часто это не любовь. Вот с годами понимаешь, что любовь проявляется только в том случае, если бережешь того, кого любишь. Так и с языком, и с Родиной, и с человеком. А не бережем, потому что думаем, что все будет вечно. Так и я к своей бабушке относился, не берег ее, думал, что будет она всегда… И к языку у многих такое отношение.

Вера русская Православная — она многонациональная, многие иностранцы приходят к вере благодаря изучению русского языка. Даль был немцем, всю жизнь занимался составлением словарей. Русский язык стал для него как родной, и умер он как русский человек. За несколько лет до смерти принял Православную веру.

А многие русские, с младенчества крещенные, наоборот, отходят от Бога, забывая свой язык, который свидетельствует о вечности и Царстве Божьем. Была у меня проблема с компьютером, пошел поработать в интернет-кафе. Там сидят молодые парни, играют в игру и все ругаются матом. И никто им не делает замечания. Я встал, как рявкнул на них. Это что, говорю, за язык, на котором вы разговариваете? — нет такого русского языка. Говорите на русском, вы же русские люди. Ребята больше не матерились, и мне показалось, что как-то с уважением посматривали в мою сторону. Часто говорю о мате, когда выступаю перед работниками тюрем. Объясняю, что не следует с заключенными разговаривать матом. Ведь каждый человек — это икона, только иногда разрушенная, порой почти совсем разрушенная. Но не надо эту икону разрушать до самого конца, не надо кричать на заключенных матом, потому что мат имеет страшную разрушающую силу. Ругань именуется инфернальной лексикой, а инферно по-латыни означает «ад». Так кого вспоминают любители крепких словец, к кому они обращаются бранными словами?

После поездок с выступлениями и лекциями о сквернословии я приезжаю домой и сразу заболеваю. Чем сильнее и интереснее проходит лекция, тем я сильнее заболеваю. Вот будто нельзя браться за эту тему и остаться не побитым. Вот какая это мерзость — матерщина. «Благословением праведного возвышается град, а устами нечестивых разрушается» (Притч. 11, 11). Что это, преувеличение мудрого Соломона или подлинная и глубокая истина? Ни одно слово, исходящее из человеческих уст, не теряется в пространстве безследно. Оно живет среди нас и действует на наши сердца, ведь в слове содержится великая духовная энергия — либо энергия добра и любви, либо богопротивная энергия зла. Устами нечестивых разрушается град, потому что злая энергия безудержного языка проникает в сердце и отравляет его. Любой человек, говорящий нецензурно, призывает зло и поклоняется ему. Вот почему в своей книге я написал: «Мат — это молитва демонам».

«Я пришел напитаться от вас радостью»

— Вы много выступаете с лекциями о русском языке, — а бывает такая аудитория, что ее «взять» невозможно, нет никаких способов достучаться до их сердец?

— Недавно мне звонят и спрашивают, не боюсь ли я выступить перед пятнадцатилетними ребятами. Я дал согласие на встречу. А когда вышел на сцену, то некоторое время у меня были сильные сомнения, поймут ли меня. Большой зал — не класс, не комната, а огромный зал, заполненный подростками. Сидят вразвалочку, жуют жвачку, у кого где серьга повешена. Кто на телефоне играет, кто болтает с соседом, и у всех немой вопрос — ну и что ты нам такого скажешь? И я сам тоже думаю: что же мне сказать, чтобы включить их в беседу, а не оттолкнуть? Я выступаю в подряснике, у меня есть благословение на его ношение. Когда я надеваю подрясник, то для меня это очень важно, я немного меняюсь и проникаюсь большой ответственностью за свое выступление. И вот я собрался и начал свое выступление так: «Я пришел напитаться от вас радостью, чистотой и святостью». У них в глазах засветился интерес и возник вопрос — как так, стоит в рясе, а хочет от нас напитаться святостью. И дальше я начинаю объяснять: мне много лет, я уже много согрешил, и у меня мало времени на покаяние. А у вас, ребята, все наоборот. Грехов еще мало, а времени много. Вы не представляете, какие они хорошие, эти наши русские ребята!.. Да, они с проколотыми пупками и страшной напускной вульгарностью, но им так интересно знать о Боге. И они хотят говорить о Нем, только им никто не рассказывал — родителям некогда, в храм к батюшке никто из них сам не пойдет. Вот и живут в своей какой-то жизни, но они очень открыты и сердцем чисты, и жаждут именно живого слова. Живое слово о любви к Богу никого в этом большом зале не оставило равнодушным. Мы говорили пять часов и сорок минут, пока охранник не пришел и не сказал, что закрывает помещение, — у нас бы все длился разговор. Нет таких людей, которым о Господе нашем Иисусе Христе было бы неинтересно узнать. Есть другое: те, кто говорит о Боге с аудиторией, считают себя лучше других, лучше аудитории. Вот когда себя считаешь лучше, откровенная беседа вряд ли получится. Многие, надев подрясник, начинают считать себя лучше других, но каждый из нас грешен и должен считать себя хуже всех.

Самая младшая аудитория была у меня в Братске — с первоклассниками говорил о Христе, потом присоединились родители.

Русский язык созидался Православной верой

— Запомнилось одно выступление в роддоме. Сидели нянечки, врачи, мамочки и беременные женщины. Мне кажется, что самые красивые женщины — это беременные, пузатые. Надо об этом говорить каждый день, чтобы знали, что самые красивые не фотомодели, а беременные. Так вот беседа шла так интересно, рассказывал в том числе о жизни Святителя Луки Крымского, и за три с половиной часа в детском отделении — чудо — никто не плакал. Как потом я пошутил, видно, Святитель Лука детишек качал, чтобы мы могли поговорить.

— Как вы считаете, что составляет сейчас угрозу для русского языка?

— Угрозу составляют некоторые русские писатели, они язык так портят, что просто страшно становится при мысли, что оставим в наследство нашим детям. А русский язык творили святые, и слова русские свидетельствуют о Боге. Вы не замечали, что все слова в русском имеют бытовой и небесный подтекст? Нет вещи насущной, чтобы она не была связана с верой. Стол — вещь насущная, но связана тесно с верой — Престол. Кто может положить ноги на стол, для того и Престол не Престол. Он и туда ноги положил бы… А у некоторых иностранцев есть отвратительная привычка класть ноги на стол… Во всех языках есть слово столица, но только в русском столица имеет значение и небесное — это Первопрестольная. Русский язык вырос из Православия и в нем живет само Православие, и когда оно истребляется из языка, это страшно. Тем более, если это делают писатели, которые по своему призванию должны язык приумножать, но пусть не приумножать — хотя бы не истреблять его.

Русский язык — это великая тайна, через него можно познать весь мир. Так, недавно, выступая в школе моей дочери Лады, через русский язык подвел разговор к сотворению мира, и детей потрясло известие, что они произошли от Бога, а не от обезьяны, как по программе в школе проходят. Даже самый главный хулиган школы сидел тихо-тихо и задавал такие умные вопросы, а потом был так озадачен тем, что он ребенок Бога.

…Вдруг интервью прервал телефонный звонок. Василий Давудович взял трубку и уже хотел попросить позвонить попозже, как вдруг услышал известие, от которого лицо пронзило болью. И не сдержав слез, он вышел из комнаты. Я сидела в недоумении: какое событие могло в таком сильном и мужественном человеке вызвать моментальные слезы? Они текли, как у ребенка, который не может по-другому выразить все переполнявшие его чувства. Я сидела и терялась в догадках.

— Умер Патриарх, сегодня утром… — сказал Василий Давудович, вернувшись в комнату.

Смерть Святейшего Патриарха Алексия II острой болью отозвалась в миллионах русских сердец. А тогда это известие своей неожиданностью словно пронзало острой иглой… Василий Давыдович был в растерянности, и продолжать разговор, говорить какие-то слова, когда просто хочется скорбно помолчать, подумать и пережить — было бы неправильно…

Ольга Круглова

Православная интернет-газета «Благовестъ» (http://blagovest.cofe.ru/)

Читать книгу:
Василий Ирзабеков . Тайны русского слова