Весть о смерти известного кинорежиссера Алексея Балабанова разошлась моментально по всему медиа-пространству, при этом все отмечали странное совпадение того, что последнее его интервью, как раз вышло в день смерти. Может быть, это было и не так особо значащим , если бы не тот факт, что в этом интервью, речь как раз шла о его последнем фильме, о поиске счастья, и в контексте этого, он размышляет о смерти и посмертной участи, и о том, что он предчувствует, что фильм «Я тоже хочу» на самом деле последний, хотя он был бы не прочь снять еще фильм. Конечно, в творчестве Алексея Балабанова было много правды и жестокости, но, как и в жизни, мы не совсем любим тех людей, которые говорят нам правду так и в кино на правду нам бывает тяжело смотреть. Фильмы Алексея Балабанова со своей жестокой действительностью, как ни странно побуждают любого человека и верующего и неверующего задуматься о смысле своей жизни. Алексей в своих фильмах буквально наизнанку выворачивает те проблемы, о которых в СМИ говорить не принято и неудобно. Именно по этой причине шквал критики обрушился на него после фильма «Груз-200», заставивший пересмотреть свои отношения с живым классиком даже самых недоброжелательных скептиков, а часть чувствительной аудитории – в ужасе отшатнуться от режиссера как от антисоветского еретика. Сегодня в современном российском обществе немного найдется людей говорящих правду о жизни и смерти. Алексей Балабанов эту правду не только умел сказать, но и воплотить в кинематографе.
В девятый день со дня его смерти мы публикуем два интервью с режиссером, первое Алексей дал в 2010 году порталу Pravoslavie.ru, а второе за день до своей смерти газете «Вечерняя Москва».
Священник Димитрий Фоменко
Интервью порталу Pravoslavie.ru
На просьбу ответить на несколько вопросов Алексей сказал:
— Прости, но я никаких интервью не даю…
– И правильно делаешь. Давай просто поговорим. Давно не виделись. Считай, что я твой попутчик в поезде. Поговорим по душам и выйдем на разных станциях.
– Ну, давай.
– Начнем с детства. Расскажи о нем. Из какой ты семьи?
– Отец у меня был главным редактором Свердловской киностудии. Он сибиряк. Родился в деревне. Через комсомол стал зам. редактора газеты «На смену». Потом главным редактором. А мама родилась в Чите. Она окончила школу с золотой медалью и поехала в Ленинград. А у нее подружка поступила в институт в Свердловске. Она остановилась у подружки. И познакомилась с папой, и никуда дальше не поехала. Вот так я и получился.
– А чему самому важному ты научился от своих родителей?
– Отец не воровал. Всегда жил на одну зарплату. Хотя мог писать сценарии под чужим именем и зарабатывать большие деньги. А мама была директором института курортологии и физиотерапии. И тоже ничего, кроме зарплаты. Мы жили очень скромно. Всей семьей лепили пельмени и квасили капусту. Мои дети очень любят пельмени. А я не люблю. И капусту квашеную не люблю. Голодно было тогда в Свердловске. Квасили целую бочку, ставили в гараж к соседу и ели целую зиму.
– Ты пришел в кинематограф благодаря отцу?
– Нет. Я играл в хоккей и в футбол во дворе, и мне было абсолютно все равно, кем я буду. У нас была школа английская, и я неплохо знал язык. Поступил в Иняз в Нижнем Новгороде. Но уже с третьего курса точно знал, что буду что-нибудь делать в кино. Начал писать рассказы. В 1980 году поехал в Англию, написал там свои зарисовки, из-за которых меня на курсы взяли…
– На какие курсы?
– На высшие режиссерские. Но я уже пять лет ассистентом режиссера отработал. Мой рассказ «Здравствуй, бабушка» всем понравился…
– О чем он?
– Бабушка поехала к сыну в Лондон с двумя мешками. Ее никто не встретил, она стоит с мешками… И не понимает, что делать. Языков она не знает.
– Русская бабушка?
– Русская. Или белорусская, не знаю. Но наша. Я не мог ей помочь, нас встретили и сразу увезли…
– Тема одиночества у тебя проходит через все фильмы…
– Это правда. Каждый человек одинок в этом мире. А кто может помочь? Только друзья или семья… Вот у меня, например, есть друг Сергей Сельянов, продюсер всех моих фильмов. Я знаю, что на него всегда могу положиться, что бы ни случилось. Он не только потрясающий продюсер. Но и замечательный друг.
– А какой должна быть семья?
– Семья должна быть хорошей.
– А что это значит?
– Это значит, что люди должны любить друг друга. Даже если друг или жена что-нибудь сделают нехорошее, нужно простить. Перетерпеть. Мы с женой 12 лет прожили вместе. У нас дети общие. Это главное. А на обиды – тьфу! Я это особенно почувствовал в Америке. У меня товарищ живет в Нью-Йорке, Вадик, с которым мы учились вместе. Он там простой водила… Я приехал к нему, говорю – Вадька, бросай работу, поехали Америку смотреть… Я хочу кино здесь снять. Ну, поехали. Взяли машину напрокат, заехали к моему другу Майклу Минису, который теперь живет в Петербурге на Васильевском, а в Филадельфии у него очень богатая семья… Взяли его с собой и поехали через всю Америку. Этот маршрут мы повторили потом в фильме «Брат-2». Сморим на одно и то же – Вадим говорит: «Какое уродство!», а Майкл говорит: «Это здорово!» И наоборот. Понимаешь? Что одному – красота, другому – кошмар. Мы абсолютно по-разному видим мир. И на стыке русского понимания и американского мы сделали фильм. А теперь вот на таком стыке я хочу сделать фильм о России. Посмотреть на Россию глазами американца.
– А почему этот американец в Петербурге живет?
– Он женился на очень хорошей девушке. У них дочка замечательная. Они счастливы. Он учит русский язык и нам помогает. Мне хочется снять кино, как америка
нец, который был там крутой по всем статьям, приехал к нам и превратился в бомжа. И стал счастливым человеком.
– Да… Русские бандиты, американский бомж… Почему у тебя проблемы решаются в бандитской стилистике?
– А потому, что в России многие так живут. Эта стилистика воспринимается сегодняшней молодежью, как никакая другая.
– Но это не значит, что они правы.
– Абсолютно не значит. Я уверен, что она неверна. Но одно дело – идеология, а другое – кино. Люди смотрят и думают каждый по-своему. Один думает – вот какая крутая жизнь. А другой – какой ужас! Разве можно так жить?
– А как прикажешь относиться к твоему Даниле Бодрову? Он симпатичен, говорит какие-то правильные вещи, рискуя собственной жизнью, помогает другу. При этом хладнокровно убивает «уродов». Кого надо – убью, а потом в баньке попарюсь…
– Не знаю. Я выбрал некую форму условности. И на этом уровне и работал. Если бы я снимал кино про какого-то святого, то это бы было совсем другое кино. Идея была в контрапункте, в этом, как бы, перевертыше. Губошлеп с открытым чистым взглядом. И вот, как он живет, вот, как борется за справедливость.
– Одним словом, Робин Гуд. Боюсь, что найдутся дяди, которые из таких вот вольных стрелков захотят сделать сводный отряд Павок Корчагиных. Не худо бы нам, симпатичным губошлепам, определиться, наконец, с нравственными ориентирами…
– Зритель сам должен определить, герой он или антигерой.
– Прости за занудство. Все-таки никто не отменял нравственность. Кино и телевидение, правда, делают все для того, чтобы человек о ней забыл.
– Я об этом никогда не забываю, но в своих фильмах не давлю на зрителя. Пусть сам разберется. А что касается меня, то я живу по христианским заповедям. Во всяком случае, стараюсь… Я человек православный, хотя и из коммунистической семьи.
– А как ты пришел к вере?
– Я снимал фильм «Счастливые дни» и в Никольском соборе пошел и покрестился. Мне всегда не хватало чего-то… Когда я это сделал, у меня как-то ум раскрылся… С душой что-то произошло. Я, конечно, долго готовился к этому, когда учился на высших курсах. Через «Мастера и Маргариту», между прочим, подошел к Евангелию. Я прочитал сначала Булгакова, а потом Евангелие. И понял, насколько Евангелие мощная и сильная книга.
– А как ты полагаешь, что такое национальная идея? Есть ли она в России?
– Для меня – есть. А вот политика центральная отказалась от нее. Я был сейчас в Иркутске. Там чеченцы рулят вовсю. Держат игорный бизнес. Что хотят, то и делают. Их наши парни боятся. Они кому надо отстегнут, у них все куплено. Китайцы ресторанным бизнесом заправляют и торговлей. А нашим людям места нет. Алюминий или бумагу варить – вот их место. А в школу пойди, у учителей ни зарплаты, ничего. Дети как учатся… В Питере в этом плане гораздо лучше. А там, на востоке, где Россия настоящая, русским нет места.
– Что же делать?
– Когда мы сами пускаем на нашу территорию людей с абсолютно другим сознанием, а оно более рациональное, более сильное, им легче все завоевать. И они завоевывают. Это люди другой структуры. Они другие. Они так устроены. С ними бесполезно говорить. Не договоришься. Перехитрят. Их пускать нельзя. Они победят нас.
– А что же делать?
– Либо сдаваться, либо гнать их отсюда по закону. А по закону никто этого не сделает…
– Расскажи немного о Сергее Бодрове. Как ты с ним познакомился?
– На фестивале. Он был на Кинотавре с фильмом своего отца «Кавказский пленник». Фильм неплохой, но мне не понравился, мне понравился Сережа… Был банкет после фильма, я подошел, говорю: давай с тобой кино вместе сделаем. – «Давай». Я сказал, что денег не будет. Ничего не будет. Я снимал любительское кино. Он на это сразу согласился. Я обрадовался и понял, что классный человек, и после этого мы уже сидели и не говорили об этом, а просто разговаривали, как старые приятели.
– Как ты думаешь, ему уютно было в передаче «Последний герой», про необитаемый остров?
– Нет, ему было очень плохо. Он не хотел туда идти, просто он дружил с Сашей Любимовым и не мог ему отказать. Это же американская программа или какая-то… лицензионная.
– Его не смущало, что он провоцировал людей вести себя так, как они там себя вели, и то, что они реконструировали какой-то страшный обряд с идолами?
– Я не смотрел ее, просто знаю, что, когда он приехал, плевался страшно и сказал, что больше никогда в этом участвовать не будет.
– А в фильме «Война» что за метафору ты пытался создать?
– Никакой метафоры там нет, а хотел показать то, что показал. Это правда. У меня нет никакого подтекста, потому что если что-то начнешь выдумывать, то сразу получается ерунда.
– И все-таки, почему ты решил сделать фильм о войне? Ясно, что это поиск ответов на вопрос «что же происходит в России?»
– Знаешь, я увидел отрезанные головы людей, стоящие на снегу, которые показали по телевизору. Я растерялся. Просто глазам не поверил… Я встретился с ребятами, которые у чеченцев сидели в ямах. Я не собирался про это писать… Сценарий долго не получался. Раньше я писал раз-два – и готово. А «Война» был самый тяжелый.
– Ты часто ездишь на фестивали. Что это тебе дает?
– Раньше я ездил на фестивали очень много. Мне было интересно. А теперь не интересно. Езжу на «Кинотавр», потому что там все друзья встречаются, в Канны или в Берлин, если пригласят. Но мне вообще заграница сейчас не интересна. Мне интересно на восток поехать. В Иркутск или куда-нибудь, в Норильск.
– А кого из своих коллег считаешь единомышленниками?
– Мне нравится Саша Рогожкин. Режиссер очень хороший. А из монстров старой гвардии мне Мельников нравится, который «Начальника Чукотки» снял. Историческое кино делает качественно очень. Культурное приличное кино. Мне вообще в нашем кино больше нравится, чем не нравится.
– А в чем специфика национального кинематографа?
– В том, что он снимает на русском языке. Вот я, например, сейчас собираюсь снять наполовину на русском языке, а наполовину на английском. Но это будет абсолютно русское кино.
– На русском языке очень много антирусского снимается.
– Не в этом дело. Что такое национальное? Нация – это язык. Пока ты говоришь на русском языке, ты будешь русским человеком.
– А как быть с теми, кто говорит по-русски, а все русское ненавидит?
– Чего о них говорить… Главное – это духовное устроение человека. Ощущение себя по-настоящему русским дает Православие. Мы должны правильно славить Бога. Во вторую очередь – это любовь к земле своей, понимание себя как человека, крепко стоящего на своей земле и готового ее защитить…
– Может быть, об этом снимешь кино?
– Даст Бог – сниму.
Интервью газете «Вечерняя Москва» 17 мая 2013 года
— Алексей, фильму «Я тоже хочу» почти год. Изменилась ли за это время ваша картина? С одной стороны, год — это немного, а с другой, — столько всего произошло, в том числе, необъяснимого, мистического?
— Конечно, многое изменилось, и мой фильм тоже. Кино вообще быстро умирает. Вчера я пересматривал фильм «Служили два товарища», который обречен на долгую счастливую жизнь. Там играют великие артисты — Ролан Быков, Олег Янковский, Владимир Высоцкий причем еще молодые, озорные, красивые…Тексты, диалоги гениальные. Говорят, что Алексей Балабанов — мрачный тип, но это не так…Доказательство обратному — «Служили два товарища» — моя любимая картина.
— В вашем последнем фильме «Я тоже хочу» есть надежда на бессмертие. Как вы думаете, только жизнь человека освещена небесным лучиком, или животные тоже воскресают? Моя морская свинка умерла, и я по ней очень тоскую.
— Животные в Господа не верят, а я верю, и поэтому считаю, что после этой жизни мы еще куда-нибудь попадем. А про животных я никогда не думал.
— А вы выбрали место, где хотели бы оказаться в другой жизни?
— Угадайте с трех раз.
— Неужели Алексей Балабнов хочет в рай? Но ведь там может быть скучно, безмятежно?
— Не знают — скучно в раю, или нет. Я папу хочу увидеть. Вы свинку морскую любили, а я — папу любил. И ради папы я готов поскучать в раю.
— В последнее время вы все время грозитесь, что больше не будете снимать кино, но при этом вспоминаете о своих мечтах, среди которы
х экранизация романа «Пан» Кнута Гамсуна?
— Скорее всего, больше не будет фильмов Алексея Балабанова. Почему-то у меня такое предчувствие. Хотя я написал сценарий нового фильма, и он, на мой взгляд, неплохой. Только о чем, — не скажу. Вовсе не потому, что держу интригу, а потому, что «сценарий — это сценарий, а кино — это кино». Хотя я сценарию не пишу, я «кино пишу».
— Все будет хорошо, должно быть хорошо…Уже знаете, кому доверите роли в будущей картине?
— Нет только главного героя. Если я буду снимать фильм по этому сценарию, то в нем будут играть профессиональные актеры (за редким исключением). Еще мой сын попросил написать для него роль в этой картине. Сначала я сказал: «Подумаю». Но подумал, и написал. Пусть сыграет еще раз, если ему так понравилось.
— Объясните, пожалуйста, почему вы больше любите работать с непрофессиональными актерами?
— Профессиональные актеры испорчены театром, ведь их с первого занятия в вузе готовят для сцены…Даже кинематографические вузы ориентируются на театр. Впрочем, это не совсем так, что я не люблю актеров, просто многое зависит от жанра картины. Есть такие жанры, где без актеров не обойтись.
— Фильм «Я тоже хочу» вы снимали в Санкт-Петербурге и в городе Углич…Я видела вас на фестивале «Окно в Европу» в Выборге несколько лет назад, где вы осматривали достопримечательности, бродили по старинным улочкам. ходили в рыцарский замок…Вы всегда так тщательно знакомитесь с городом?
— В Выборге я снял целое кино, причем на два часа, и Выборг стал для меня не достопримечательностью, а родным городом. Единственный раз в жизни я снял такое длинное кино, и это было в Выборге, и больше такого не будет — ни Выборга, ни двухчасовой картины. Не спрашивайте — откуда я это знаю, — просто знаю.
— Любите ли вы Москву? Есть ли места, которые для вас дороги в нашей столице?
— В Москве я жил долго, и, если честно, не люблю ее. Шумный город, суетливый, неприветливый. Да, я и Петербург в последнее время не сильно люблю. Скучаю без звона колоколов, который слушал и в Москве, и в Петербурге. Живу сейчас под Петербургом, и мне нравится, там тихо, никого нет. Покой, гармония…
— Приезжают к вам, в деревенскую обитель, погостить друзья рок-музыканты?
— Всю жизнь дружу с рок-музыкантами. Ведь и сам воспитывался в свердловском рок-клубе. Раньше все музыканты жили у меня дома. Сейчас я поддерживаю дружбу с рок-музыкантами больше по телефону, а не лично, потому что превратился в домоседа. Все старые стали, уже не бойцы, поэтому сил хватает только на телефонное общение.
— Алексей Октябринович, у вас два сына. Наверняка, у вас есть мысли по поводу совеременной молодежи, какая она?
— Думай — не думай, а это поколение совсем другое, причем абсолютно другое. Компьютерные люди — совсем другие. Вот я и не стараюсь вникнуть в мозг, психологию компьютерного человека, потому что все равно там ничего не пойму. Я наблюдаю за ними, но не думаю.
— Хотите сказать, что наши сыновья — как роботы?
— Почему как роботы? При этом они и в футбол играют, и влюбляются. У меня компьютера не было в молодости, а у них есть. Я писал, придумывал, думал, а нынешние молодые писать не умеют, только по кнопкам тычат, растрачивая себя во этой всемирной паутине. Мало кто из них умеет писать, хотя каждый уверен, что он пишет лучше всех.
