«Как ты, дочь столь уважаемого священника, можешь так поступать!» Последний раз эти слова были брошены мне в спину всего полгода назад. Первый – уже и не вспомню когда. Через препарирование, непрерывное отслеживание и обсуждение поступков, действий, даже намерений проходит жизнь детей священников.
Всю мою жизнь мне снятся два сна. То один, то другой. Я голой сижу на Красной площади на горшке, а люди идут мимо и смотрят. Либо перехожу дорогу, но спотыкаюсь, нога подворачивается, и я никак не могу встать. Да еще ночная рубашка – байковая, в нелепый цветочек – задирается. И я ползу по проезжей части, одновременно пытаясь и встать, и одернуть рубашку. На меня надвигается машина, я уворачиваюсь, откатываюсь под колеса другой. А люди идут мимо и смотрят.
Совершенно не претендуя на роль доктора Фрейда, я не собираюсь анализировать мои сны. И даже не утверждаю, что они никогда бы мне не приснились, появись я в семье художника, слесаря или министра образования. Замечу, также, что речь не о том, насколько в действительности хорошими или плохими вырастают у священнослужителей их дети. Но что я знаю совершенно точно, это та каста, которой по праву рождения отказано в возможности жить согласно своим установкам, правилам, жизненным принципам. Причем, отказано не отцом и матерью, а обществом. И православным и светским.
Не знаю, какой процент священников осознает, что едва они решили «жениться и размножаться», они обрекают и жену и детей на жизнь полностью подчиненную его миссии. Его семья как говорящая собачка, сидящая в клетке и не имеющая возможности укрыться от чужих расчетливых взглядов нигде и никогда. Не верите, проведите простой эксперимент: «проговоритесь» в разговоре с незнающими вас людьми, что вы из семьи православного батюшки. И мгновенно во взгляде собеседника появится счетчик. Он постарается на глаз определить ваш уровень интеллекта, оценит, насколько натурален цвет волос и достаточно ли благообразна их длина. Защелкает калькулятор, оценивающий, стоимость одежды, взгляд поползет вниз – брюки или юбка…
Некоторые приятельствующие со мной матушки никогда не ходят на службы в храм, где служит ее муж, предпочитая приходы, где их никто не знает. Они поступают так, стараясь оградить себя и детей от чрезмерного любопытства, преследующего их неотступно: во что дети одеты, с кем они дружат, как ходят, в какой школе (и как) учатся, какой выбрали институт, мужа – все рассматривается под микроскопом. И – практически всегда их поступки, жизнь несовершенны, недостаточно хороши.
И нельзя сказать, что их обсуждение началось вчера. Разговоры длятся годами, десятилетиями. Буквально на прошлой неделе 35-летняя дочь священника рассказывала мне, как она с детства запомнила: пока ее мама исповедовалась, за ее спиной шушукались, обсуждали ее семью. И сегодня ситуация не стала лучше. Напротив, в отношении к семье священника, в интонациях, в словах появилось куда больше благоприобретенной в последнее время «свободы».
Парадокс заключается в том, что какими должно быть детям священника знают все. И другие священники (они тоже непременно выскажутся про его детей), и либерально, прогрессивно настроенные православные, и даже люди к религии относящиеся индифферентно, либо агрессивно настроенные атеисты. С каким сочувствием они относятся к рассказу: «Я пришла в церковь в брюках (без платка, в красных колготках, накрашенная), и меня оттуда выгнала бабка», с одобрительным пониманием кивают головой в такт такому рассказу. Но стоит измениться ситуации, смениться игрокам на поле, и, сами не замечая того, они с презрительной брезгливостью рассказывают о дочери священника: «Она, жирная, размалеванная, пришла в короткой юбке, из кармана сумки торчал бульварный роман». Получается, что детям священников отказано даже в праве не иметь вкуса и стиля, не соблюдать диету, не желать приобщаться к высокой культуре. И уж несомненно им отказано в праве закрытости личной территории.
Они – как та самая несчастная жена Цезаря – обязаны быть самыми идеальными. Впрочем, как выясняется, в современном демократическом российском обществе, взращенном на осколках коммунистической коммуналки, где каждому соседу есть дело до того, сколько мяса ты положил в свой борщ, дети отвечают не только за грехи, но даже и за их добродетели. И в том редком случае, когда (по мнению христиан) батюшке с матушкой удастся воспитать детей замечательных, их примутся укорять в чрезмерной правильности. Такое не раз случалось.
А еще, оказывается, тавро поповича (дочери или сына священника) горит во лбу до смерти. Так что ничего удивительного нет в том, что я по сей день слышу у себя за спиной, а то и в лицо: «Как ты, дочь уважаемого священника, посмела…».
www.prichod.ru
