Есть вещи, которые принято считать первостепенными — вера, семья, работа, мир во всем мире… Любимы, но второстепенны — все наши увлечения, путешествия, культурная жизнь, организация досуга. Однако не секрет, что многие из нас отдают Церкви всего лишь свое свободное время. Получается, что православие — это просто способ интересно провести выходные, всего лишь хобби?
«Слабый» приход
Едва ли не главная проблема современной Церкви (об этом много пишут и говорят) — отсутствие приходской, общинной жизни. По данным (2011 год) некоммерческой исследовательской службы «Среда», участвуют в ней только 15% православных христиан, причем только 1% — активно. Почти половина (44%) «вообще не хочет участвовать в жизни своих приходов».
В чем причина? Привычное объяснение: советское наследие. Да, приходская жизнь в советские времена была ущербной: и в силу государственного контроля, и по причине того, что церковная среда была искусственно маргинализирована. Но только за 1988–1993 годы количество храмов, количество священников увеличилось вдвое, число монастырей — более чем в десять раз. Статистики по прихожанам нет, ясно только, что их стало на порядок больше. Социальная структура прихода, «качество» церковного люда изменились, начали действовать совсем иные механизмы. Проще говоря, автоматической трансформации «советской» приходской жизни в «российскую» не произошло. Последнюю пришлось строить заново.
Этому препятствовали многие объективные факторы, но целенаправленно Церкви уже никто не мешал. Что говорить: большим прорывом была сама возможность собираться для чтения Священного Писания, не опасаясь, что твой сосед окажется стукачом. Именно тогда, в начале 1990‑х, расцвела общественная жизнь всеми своими здоровыми и болезненными цветами. «Бродила по Москве, — вспоминает Марина Мень. — Посещала разные христианские собрания, которых в то время расплодилось очень много…» Как и большинство созданных в то время политических и общественных организаций, эти христианские собрания (кружки, общины) впоследствии либо умерли, либо «институализировались», превратившись в полноценные приходы со своей бурной жизнью. Собирались, скажем, студенты духовной академии, к ним присоединялись самые разные люди, порой даже неверующие, пили чай, читали Евангелие, спорили. Потом многие участники тех встреч стали настоятелями московских и петербургских храмов. В любом вновь создаваемом приходе складывался свой круг прихожан, община обрастала набором служений: хор, воскресная школа, какая-нибудь социальная инициатива от помощи голодающим до кружка бисероплетения или секции рукопашного боя.
И все же приход очень слаб. Как сформулировал эту печальную мысль протоиерей Алексий Уминский, «за 20 лет возрождения было сделано колоссально много, но не было уделено главного внимания одному — тому, что делает Церковь общиной, общностью. Жизни христианской по Евангелию». Заряженных идеей общинности пастырей можно пересчитать по пальцам, и они почти сразу попадают под подозрение: «Не „кочетковец“ ли?» Не так много можно насчитать и крепких, больших и успешных в общем деле приходов вроде Феодоровского собора или Иоанновского женского монастыря на Карповке. Возможно, причина в действующем уставе, который не дает приходу больших полномочий. Возможно — в том, что постсоветскому обществу коллективизм вообще чужд. Но, думается, не только в этом.
Три грани нецерковной жизни
Согласно той же выборке «Среды», всего лишь каждый пятый из «активно участвующих в приходской жизни» причащается хотя бы несколько раз в год. Разительно несовпадение группы «активных прихожан» и той группы людей, которые, пребывая в Церкви, на первое место ставят Литургию (зримую и ощутимую встречу со Христом). Как показывает опыт, большая часть приходских активистов слабо интересуется богослужением и, следовательно, собственной верой. Тогда что для них Церковь?
На фоне окружающей реальности Церковь выглядит тем пространством, где можно «отдохнуть душой» и по-доброму пообщаться. Для уставшего от рутины офисного работника поход в храм, поездка в монастырь — альтернатива посещению театра или музея. Для школьника и студента — шанс найти друзей, набраться новых впечатлений. Для одинокого, уставшего от невнимания окружающих пенсионера — возможность согреться человеческим теплом, получить какую-то социальную помощь. Для утомленной бытом многодетной мамы — просто способ «сменить картинку перед глазами».
Любой опытный духовник, да и любой вменяемый мирянин скажет, что использовать православие исключительно для «культурного отдыха» опасно: настоящее христианство не может выполнять роль хобби, не может быть чем-то дополнительным, необязательным, второстепенным. Ведь жизнь во Христе (по крайней мере, потенциально) должна поглощать человека целиком.
— Церковь — это то место, куда мы приходим искать общения с Богом, — говорит настоятель храма мучеников Адриана и Наталии в Старо-Паново протоиерей Антоний Витвицкий. — Изначально предполагается, что у человека, переступающего порог храма, имеется тот настрой души, который можно охарактеризовать словом «служение». Не важно, о чем идет речь: о священнослужении или просто о нашем предстоянии перед Богом в молитве. Все равно человек настраивается не на комфорт, не на самоублажение, не на приятное времяпрепровождение, а на самоотдачу.
Это идеал. В реальности тот, кто приходит в храм, руководствуется самыми разными мотивами. Человек не просто сложносоставное существо — дух, душа, тело… Разные элементы этого «состава» враждуют друг другом, претендуя на первенство и на то, чтобы занимать не принадлежащее себе место. Хотя наши потребности изначально четко структурированы и, в общем-то, понятно, что еда для тела, общение для души, а молитва для духа, — жизнь смешивает антропологические карты. Например, очень часто человек ест не потому что хочет есть, а потому что ему одиноко или грустно, и наоборот, беседует с людьми, чтобы заглушить чувство голода. Точно так же «религиозный объект» может служить удовлетворению совсем не религиозных потребностей.
Самое распространенное — восприятие православия на уровне телесном, бытовом. Когда храм для человека — это просто место, где можно посмотреть на красивые росписи, послушать пение. Где ему комфортно, хорошо находиться. В «вопроснике» популярного интернет-ресурса mail.ru один из посетителей задает вопрос: «Верующие, где вам приятней помолиться, — в скромной деревянной церквушке или в золоченом храме, где все блестит?» И получает ответ: «Есть один золоченый храм, куда я изредка хожу. Деревянных церквушек у нас в городе вроде бы нет, а в церквушках поскромнее убранством и поменьше размерами мне как-то было неуютно»… К сожалению, вот так, «культурологически», многие и выбирают храм.
Другой уклон — превращение Церкви в клуб по интересам. Когда человеку важно не столько помолиться и поучаствовать в Таинствах, сколько пообщаться с людьми. Во многих храмах можно встретить бабушек, которые всю Литургию сидят на скамеечке и увлеченно разговаривают друг с другом. Им не важно, что совершает священник в данный момент. Для них Церковь — своего рода ветеранский клуб. Им нравится, что их тут никто не обижает, да еще и после службы можно чайку попить. То же самое с молодыми людьми, которые могут прийти, например, в секцию рукопашного боя при приходе, да так в ней и останутся: может быть, научатся за себя постоять, а вот ко Христу ближе не станут. Но как эти нецерковные люди чувствуют себя в церковной ограде?
— Храм — это тот стержень, который создает общность. Участник приходского кружка, который «не доходит» до Церкви, все равно не чувствует себя здесь вполне своим, — считает отец Антоний. — Если он не уходит, значит он находится «в процессе», в поиске и все равно смотрит в сторону храма. В рамках внебогослужебного общения создаются условия для того, чтобы люди могли знакомиться, дружить, делиться своими знаниями и умениями. На мой взгляд, это выражение естественного желания людей найти «своих», найти близких по духу, желания общаться с ними и извлекать из этого общения пользу. Бывает ведь, что человек внутренне настроен на то, чтобы прийти в храм, но имеет множество стереотипов о церковной жизни. В таком случае внебогослужебное общение может помочь ему от этих мифов избавиться, преодолеть психологические барьеры. Но чтобы оно было эффективно, нужен не просто какой-то интерес ума, не просто любопытство, нужно покаянное движение души. Без этой внутренней перемены все бессмысленно, даже катехизация.
Еще одна крайность, это когда люди свою церковную жизнь ограничивают лишь «сферой духа». Они приходят в храм, стоят на службе и после службы расходятся по домам. Немало храмов, особенно в больших городах, живет в таком режиме. Общения как такового между христианами здесь не получается, не говоря об общем быте. Многие вообще сознательно стремятся к некоему «одиночному» христианству. От них можно услышать такие слова: «Я люблю молиться в храме, когда там никого нет», «я прихожу в храм, чтобы побыть наедине с Богом». В их сознании присутствуют только Бог и они сами, окружающие люди им не нужны.
Возможно, последнюю разновидность прихожан настораживает сама «общинность». Ведь она может стать таким же духовным искушением, как и индивидуализм. И, может быть, инстинктивно многие из современных христиан не хотят менять «шило на мыло», автономную жизнь со Христом на ту жизнь, в которой Его, возможно, и нет, зато есть, как и за церковной оградой, суета, смысловая пустота и лишняя «общественная нагрузка».
Во Христе, а не просто так
Где же та пресловутая золотая середина, которую мы ищем во всех сферах нашей жизни? Кто виноват в разъединении идеального «трехчастного» устроения христианина?
В том, что растет число людей, для которых православие — всего лишь одно из увлечений (или наоборот — нечто, никак не осуществляющееся в реальной жизни вокруг), во многом виновата сама Церковь, которая очень часто «зазывает» людей при помощи второстепенных для подлинной церковности вещей. Церковь стала большой. Точнее, очень возрос «прихожанопоток». Каждого нужно адаптировать, каждого пристроить, найти ему дело. Для этого в Церкви создаются механизмы приходской социализации. (В скобочках заметим: в Церковь часто приходят люди, которые не могут социализоваться за ее оградой.) Но любой хорошо работающий механизм на определенном этапе не нуждается в том, кто его запустил. Между Христом и христианином появляется посредник: вовсе не священник, а тот приходской активист, которого настоятель поставил вести этот кружок или организовать эту спортивную секцию. Хорошо, если этот активист — глубоко верующий человек. Бывает ведь и наоборот. Например, довольно распространенная в православных храмах практика — неверующие регенты во главе церковных хоров.
— На мой взгляд, это вопрос руководства, вопрос организации и того, как мы подходим к подбору людей, — считает отец Антоний. — Если приоритет для настоятеля — функционирование кружка, тогда он ориентируется на профессионализм кандидата, независимо от его внутренних убеждений. Если на первом месте для батюшки формирование общности, то, при всей нужности профессиональных качеств, для него важнее сам этот человек и то, что он несет в себе.
«Покайтесь и веруйте в Евангелие», — говорит Иисус (Мк. 1, 15)… Именно эти слова столетиями будоражили сердца людей по всей земле. Именно они всегда заставляли верных собираться в ограде Церкви. Неужели времена изменились? Почему мы подчас приходим в храм не за Благой вестью, а за вышиванием крестиком и игрой в футбол?
Наверное, всему есть свое объяснение. Спрашивается, а где еще собраться современной непьющей и некурящей молодежи? Где найдет свою «социальную нишу» непризнанный гений, артист-неудачник? Где еще могут отдохнуть душой наши старики? Пожалуй, и хорошо, что все это происходит в храме. В конце концов, у религии есть не только мистическое, духовное, но и конкретно-социальное измерение, и в наше непростое время церковные институты могут не только приводить народ ко спасению, но и восполнять пробелы в социальной политике государства.
Однако не все можно списать на «времена». Для того чтобы вся приходская деятельность существовала не просто так, а во Христе, православным предстоит ответить на многие вопросы. Например, как вышло так, что для интеграции человека в церковное сообщество ему совершенно не обязательно быть не только духовно зрелым, но и просто верующим? Почему положение человека в приходской общине, степень участия его в церковных управленческих структурах подчас никак не соотносится с его личным духовным опытом? Почему вся сила нашего миссионерства зачастую уходит не в спасение душ человеческих, а в чаепитие, театр или футбол? Когда мы разберемся с этими вопросами, то проблема «православие как хобби» разрешится сама собой.
Анастасия Коскелло, Тимур Щукин (www.aquaviva.ru)
