Мама

…Чем взрослее дитя, тем многочисленнее опасности, и поэтому мама всегда в напряжении, хотя она покойна и мирна, и словно природа, успокаивающая утемленного путника, мама умеет умирить свое плачущее, испуганное дитя, но в сердце мама всегда обращена к Богу.

Есть одно стихотворение, которое полнее всего вобрало в себя дух и смысл уходящей от нас эпохи, той эпохи, которая именовалась даже официально эпохой безбожия. Как трудно было родителям учить детей заповедям за окнами, закрытыми ставнями и жалюзи. А в некоторых семьях и ставни-то не закрывались, потому сердца матери, отца были словно занавешены, задрапированы неведением, невежеством и неверием. И в тех семьях редких, где мерцала лампада, где умели креститься, молились перед едой, благодарили Бога за прожитый день, в тех редких семьях мамы все равно не имели возможности быть спокойными. Почему? Потому что дитя выйдет на улицу, дитя пойдет в школу, сумеет ли оно там противостоять, сумеет ли быть там в поле воином? И вот это стихотворение в ту эпоху не мог равнодушно читать ни один христианин. Принадлежит оно замечательной матери — Надежде Павлóвич, которая особенно потрудилась в сохранении книжного архива Оптиной пустыни, сохранила для нас повествования многих оптинских старцев, которые, кстати, так хорошо общались с детьми. Сама будучи поэтессой, она обращает, словно от Лица Иисуса Христа, слова к малым детям…

Пожалуй, сейчас труднее воспитывать детей, чем в ту эпоху. Но у каждого времени свои трудности и свои сложности. Верим, что Господь всегда подаст нам и силы, и возможности, и разум сохранить сердце дитяти для Бога и для вечности. А стихотворение это нам расскажет, как тревожно было маме отпускать детей в первый класс. Ведь там дети впервые услышат страшную убийственную фразу: “Бога нет. Не молитесь, небо пусто”. Как они вынесут этот удар: спорить ли им с учительницей или затыкать уши, подвергнуться ли гонениям, стать исповедниками? Но они настолько хрупки, что, может быть, сломаются. Жертвовать ли совестью, впускать ли в нее двоедушие — становиться как все, как взрослые: “под языком мед, а на языке лед”?..

Страшная это была эпоха, и слишком обильную жатву она пожала. Ведь то время действительно воспитывало людей неверующими. Не мы ли из этого забывшего Бога холодного поколения?!.. Это стихотворение мне кажется, настолько жизненно, духовно и высоко, что является уже не художественным произведением, а чем-то большим. Это уже не лирика, не проза, не роман, не художественное произведение. Это — самая жизнь, столько боли, страдания и, одновременно, надежды вложено в него.

***
Наши мальчики, девочки наши,
Вы, идущие в первый класс.
Вас подводят к Христовой Чаше
В многих семьях в последний раз.

Банты белые в русых косах,
Ушки, стриженые вихры…
Мир суровых детских вопросов
Начинается с этой поры.

Что мы скажем глазам открытым,
Совесть слушает наш ответ.
Или руки будут умыты?
— Где Он, мама, или Бога нет?

— Вот стоит Он в белом хитоне,
Обнимает Своих детей,
Не на судбище, не на троне,
А в глубинах души твоей.

Отрекись от Него, и громом
Не расколется небосвод…
Только свет из грешного дома,
Может быть, навсегда уйдет…

И заметишь ты это едва ли,
Все заботы и суета.
Мы не раз уже предавали,
Мы стыдились верить в Христа.

Но глядит Он из дальней дали,
Весь изъязвленный, весь в Крови…
Дети, дети моей печали,
Дети, дети моей любви…

…Как важно детям особенно в отроческом состоянии, уверовать в заповедь: “Чти отца и матерь твою, да благо тебе будет, да долголетен будешь на земле”. Слышите: “Да благо тебе будет”. Вот многие стремятся получить вещественные, материальные блага в этой жизни. Вступают в различные финансовые сделки, операции или махинации, но оказывается, что прибыток, прирост, профит, навар (как называют эти самые блага) приходят в награду за почитание родителей. ”Чти отца и матерь твою, да благо тебе будет”. И полнее всего эта заповедь раскрыта в III главе ветхозаветной книги Иисуса, сына Сирахова, входящей в полный текст славянской Библии. И кто хочет научить своих детей этой мудрости, как почитать родителей, в чем это выражается, пусть дома самостоятельно изучит и раскроет содержание этой главы. Там сказано, примерно следующее:
«Дети, послушайте меня, отца, и поступайте так, чтобы вам спастись, ибо Господь возвысил отца над детьми и утвердил суд матери над сыновьями. Почитаю­щий отца очистится от грехов, н уважающий мать свою — как при­обретающий сокровища. Почитаю­щий отца будет иметь радость от детей своих и в день молитвы сво­ей будет услышан. Уважающий от­ца будет долгоденствовать, и пос­лушный Господу успокоит мать свою. Боящийся Господа почтит отца и, как владыкам, послужит ро­дившим его. Делом и словом почи­тай отца твоего и мать, чтобы при­шло на тебя благословение от них, ибо благословение отца утвер­ждает домы детей, а клятва мате­ри разрушает до основания. Не ищи славы в бесчестии отца твоего, ибо не слава тебе бесчестие отца. Слава человека — от чести отца его, и позор детям — мать в бессла­вии. Сын! Прими отца твоего в старости его и не огорчай его в жизни его. Хотя бы он и оскудел разумом, имей снисхождение и не пренебрегай им при полноте силы твоей, ибо милосердие к отцу не забыто; несмотря на грехи твои, бла­госостояние твое умножится. В день скорби твоей воспомянется о тебе: как лед от теплоты, разрешатся гре­хи твои. Оставляющий отца — то же, что богохульник, и проклят от Господа раздражающий мать свою».

И действительно Библия говорит правду. Поэтому родителям, особенно венчаным, нужно знать: их слова исполнены великой внутренней силы. Даже если дети нас не слушаются, если отмахиваются от наших советов и заветов, наши слова входят в их сердце и живут там, даже если кажется, что это сердце выталкивает слова наши, как вода пробку.

Если слово матери, особенно сказанное без гнева, без раздражительности, с глубоким вздохом невыразимой печали — она чувствует, она не понята — дитя не способно понять и принять сейчас, то обязательно поймет и примет потом. А вот когда — Бог весть.

Бывает, что мать сознает: ее слова, словно падающие при дороге, склевываются тот час же хищными птицами, или подавляются житейскими суетными попечениями, погоней за легкой добычей, за пресловутыми благами. Но все равно слово матери, как некое жизнестойкое растение, обязательно даст корень. Корешок будет сокрыт. Пусть сейчас лучи света не согревают этот корень, но росточек обязательно проклюнется. Может быть, тогда, когда матери суждено будет увидеть эти всходы лишь с неба, будучи за гранью земного бытия. О том, что такое кончина матери в жизни детей, мы скажем вскоре, под занавес, так сказать.

А сейчас о заветах матери детям. Отправляем ли мы детей в путешествие в далекую неведомую страну, или дети уезжают от нас, заводят свою семью, желая обрести собственное счастье, воздвигнуть свой дом и свою крепость, мама всегда найдет слова, пусть не слишком прекрасные, пусть не торжественные, чуждые внешней помпы, но те слова, которые действительно могут стать завещанием. Все мы ходим под Богом. Бывает так, что сказал что-то человек, услышал его другой — и они отозвались эхом в вечности, они стали последними для того, кто говорил, и для того, кто их слушал. И потом с каким напряжением дети будут восстанавливать в своей памяти последние материнские слова, как будут они жадно искать в сердце это эхо, как они оценят, поймут слова матери о добре, о правде, о чести, о любви, о Боге, когда это станет для них насущным. Совесть обязательно проснется, обязательно пройдет разливанное море страстей, развеется мгла грехов, гордыни. Ясный лик матери, словно солнышко, проглянет сквозь эти темные облака, и слово матери зазвучит с невиданной силой, зазвучит тысячекратно усиленный колоколом собственной совести.

Мы знаем поэтов и старинных, и современных, которые запечатлели образ матери, вглядывающейся в дорогу, выходящей на дорогу, ожидающей, ожидающей своих детей, как бы стремящейся прозорливо усмотреть, что там в сердце ребенка, как он там, на чужбине? Не изменил ли тому вечному закону добра, ради которого только и стоит жить. Есть у нас и есенинские знаменитые строки, а есть и сравнительно мало известные строки М.Ю. Лермонтова, которые передают мамины тревоги, мамины слезы, и являются воплощенным на бумаге завещанием матери своему маленькому сыну, завещание, которое дитя, войдя в возраст, должно пронести по всей жизни, словно свечу, дабы эта свеча никогда не угасла, не была задута порывом ветра. Называется это произведение “Казачья колыбельная”.

Андрей Шишкин. Колыбельная

***
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю
Тихо смотрит месяц ясный
В колыбель твою.
Стану сказывать я сказки,
Песенку спою.
Ты ж дремли, закрывши глазки,
Баюшки-баю.
Богатырь ты будешь с виду
И казак душой.
Провожать тебя я выйду —
Ты махнешь рукой.
Сколько горьких слез украдкой
Я в ту ночь пролью…
Спи, мой ангел, тихо-сладко,
Баюшки-баю.
Стану я тоской томиться,
Безутешно ждать.
Стану целый день молиться,
По ночам гадать.
Стану думать, что скучаешь
Ты в чужом краю…
Спи ж, пока забот не знаешь,
Баюшки-баю.
Дам тебе я на дорогу
Образок святой.
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой.
Да готовясь в бой опасный,
Помни мать свою.
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю.

Мы говорили о том, что дети должны черпать особенную радость в помощи матери. Пусть это будет помощь самая скромная, почти что ничего не значащая в об­лег­чении маминых трудов. Но уборка ли дома, приведение жилища в надлежащий вид, помощь ли маме в приготовлении трапезы — все это наполняет сердце дитяти послушанием. А ведь именно от послушания рождается смирение, а от смирения в сердце рождается рассудительность, истинная мудрость. Поэтому, как мы говорим, служение ребенка родителям — основание всей системы воспитания. Главное только, чтобы мама не была излишне требовательной, чтобы не было в ней жесткости, чтобы она относилась к своему ребенку, как Бог к Своим созданиям, веселилась и радовалась о плодах детского усердия, чтобы не пропускала мимо внимания жалкие потуги ребенка послужить матери.

Всем нам известный стихотворец Александр Блок рассказывает в своем стихотворении об участии детей в подготовке праздника. А ведь у христиан, что ни воскресный день, что ни церковное событие, то праздник. Воспоминаем ли, как принесли на московскую землю Владимирскую икону — праздник, и праздник всенародный. Чтим ли Рождество Богоматери, и вновь дети готовятся к причастию, чтобы и о них, малых чадах, возрадовались родители. А если праздник, то должен привести в порядок свою комнату, убрать игрушки. Как хорошо, если дитя позаботится о том, чтобы срезать веточки, поставить их в вазу, на мамин стол. Или, пока мама отвлечена домашним хозяйством, из храма принести просфору, заботливо завернутую — пусть мама вкусит от этой святыни. И все думы, все мысли о маме. Так благословляет Бог.

Но есть особенные праздники. Например, когда мы несем четверговый огонь, возжигаем свечи перед Крестом Спасителя, слушаем повествование о Его страданиях, а затем, прикрывая бережно рукой пламя свечи, приносим домой эту свечу, дабы поставить крест над притолкой. Или радостный праздник Вербного воскресенья. Целое приключение отправиться в близлежащую рощу, срезать эти вербочки, да выбрать попушистее, с сизоватым отсветом кожицы, пушистенькие почки, и опять приподнести маме. Вот давайте и мы с вами вникнем в это весеннее, радостное и святое устроение детской души, которое несет маме домой не столько вербочки, сколько свою любовь, свое желание безкорыстно служить ей, приносить ей радость. И чем более радости дарит дитя своим родителям, тем более радуется само.

***
Мальчики и девочки
Свечечки и вербочки
Понесли домой.
Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.
Дождик, дождик маленький,
Ветерок удаленький,
Не задуй огня.
В воскресенье Вербное
Завтра встану первым я,
Для святого дня.
Дождик, дождик маленький,
Ветерок удаленький,
Не задуй огня.
Воскресенье Вербное
Завтра встану первым я
Для святого дня.

Многие родители ломают голову, что бы подарить ребенку. Дитя и так уже завалено подарками, игрушками, уже потеряло вкус в них. К тому же многие дети превращаются в каких-то маленьких скуперфильдов, начинают жадничать, и тем больше, чем более у них этих самых игрушек. Конечно, мудрые мамы помогают детям устроить круговорот вещей и предметов в природе. Учат дарить самое любимое, самых пушистых, самых плюшевых отдавать и не жалеть о том. И, о чудо! Сегодня я подарил мишку, а завтра получил медведя. Сегодня я отдал машинку, а послезавтра самокат въезжает, словно по мановению некой божественной палочки, в квартиру. Как важно, чтобы дети не прирастали сердцем к тленным игрушкам. Хотя, конечно, вовсе не преступно им иметь игрушки любимые. Но гораздо большую нравственную цену имеют для детей, для их будущности заветные святыни.

Из “Казачьей колыбельной” мы узнали, как мама, предвидя, что дитя станет удалым казаком, завещает ему святой образ, который сохранит бойца от шальной пули. Сколько таких назидательных примеров, если не в нашей жизни, то в жизни святых. Преподобный Серафим Саровский, никогда не расставался и в годы старчества с большим медным крестом, завещанным ему матерью. Сколько таких святынь мы встретим в храмах. Например, в храме пророка Илии, что в Обыденном переулке, неподалеку от новосозидаемого храма Христа Спасителя, мы увидим семейную икону Раевских. Раевский, герой войны 1812 года, прошел все баталии, преодолел все редуты, вошел в Париж и остался живой, потому что на груди носил складенец трехчастной иконы, триптих “Всех скорбящих радость”, которую завещала ему мать. Эту икону вы найдете в правом приделе, она вложена в большой киот иконы “Всех скорбящих радость”.

И, наверное, мудро сделает мама, если она на совершеннолетие ребенка подарит ему Евангелие, и непременно с надписью, с надписью не формальной, но глубоко проникновенной, сделанной маминой рукой, маминым почерком. Рано или поздно эта Книга Священная, спутница нам неизменная, обязательно окажется на руках ее выросшего сына. Так было, например, и в нашей семье, когда она обратилась к Богу. Каждый шел своей дорогой ко Христу. Однажды было извлечено из семейных сусеков Евангелие, принадлежавшее прабабушке. Это Евангелие действительно чудотворное. В нем столько теплоты! Кажется, оно хранит еще некий отпечаток ее рук, ее перстов. Невольно читаешь его глазами дорогого, пусть никогда не виденного тобою лично, но столь близкого сердцу человека.

Именное Евангелие, именная икона — вот это заветные святыни, хранители домашнего очага. Как жалко, если матери оставляют после себя гарнитуры, стекла, хрусталь — все такое хрупкое, все такое бьющееся, и не оставляют после себя заветного Евангелия, семейной иконы, даже фотографии, подписанной собственной рукой. Эти вещи переживают не одно поколение. Они переходят из рода в род, они именуются семейными реликвиями. Эту вещь не заложишь в ломбард. Эту вещь не отдашь за долги. Эта та святыня, через которую Христос Бог Своей благодатью согревает сердца внуков и правнуков.
Откроем произведение, писанное Константином Константиновичем Романовым, замечательным поэтом ушедшей поры XIX-XX ст., который, конечно же, в силу свойственно ему благородства, был прекрасным сыном. Вот мамины уроки, овеществленные любимым Евангелием, дорожным, с которым никогда не расстаешься.

***
Пусть эта книга священная,
Спутница нам неизменная,
Будет везде и всегда.
Пусть эта книга спасения
Вам подает утешение
В годы борьбы и труда.
Эти глаголы чудесные,
Как отголоски небесные
В грустной юдоли земной,
Пусть в ваше сердце вливаются,
И небеса сочетаются
С чистою вашей душой.

Мы приближаемся к концу небольшого нашего повествования о земной матери, которая руководит ребенка к Небесному Отечеству. В этом смысл, задача, цель воспитания — вырастить из дитяти не столько гражданина земного Отечества, сколько соделать его гражданином Небесного Иерусалима, воспитать не для временного, а для вечного. Научить чрез усердное служение земной Отчизне, научить его верности высшему долгу и вечной присяге христианина. И коль столь высоким будет призвание матери, если так глубоко она осознает значение свое в жизни ребенка, то низкое, нехорошее, грешное, совершенное волею или неволею, всегда явлено будет в сознание сына, как тьма, сравнительно с тем ярким светом, чуждым какой-либо нечистоты, светом этого материнского образа.

И пусть мамы уже не будет здесь, но материнские молитвы, материнские заветы, станут главной нравственной силой, формирующей характер, нрав, поведение, самую жизнь и деятельность человека. И, напротив, слепотствующая родительская любовь, тщившаяся угодить лишь капризам и пристрастиям детской души, как быстро она забывается, как она изживает самую себя, как часто дитя черной неблагодарностью платит матери за попечение о теле, и, вместе с тем забвении о безсмертной и разумной душе.

Но, как бы ни были наши родители несовершенны, как бы ни были они праведны или грешны, все равно наступит такой час, когда в совести, сознании, силой Божией воскрешены будут все грехи, большие и малые (если только есть такие малые грехи), совершенные нами в отношении наших близких, особенно родителей. Маска забвения, самолюбия тотчас упадет сама собой, как падает переспевший гнилостный плод, в час кончины наших родителей. Все переосмыслится, все встанет с головы обратно на ноги. Услужливая совесть нам подскажет все из упущенного, недоделанного, все из наших грехов по отношению к родителям. Взгляд, искаженный от злобы, раздраженное слово, брошенное в адрес не в меру настойчивой или назойливой родительницы, непоявление месяцами у материнского порога в угоду жене, нежелание выслушать материнские признания в любви, тогда, когда мама забывает, с чего она начала предложение, и чем ей надлежит кончить, — все подскажет нам душа.

И кто тогда простит? Кто тогда утешит? Кто тогда успокоит нас? Нигде мы не найдем покоя. Будем, как вечные странники, искать и там и здесь теплого уголка, искать взаимопонимания. Но нам не суждено будет его обрести, если не покаемся.

Вспомним мудрое стихотворение В.А. Жуковского, посвященное материнской могиле. Вот действительно тот святой уголок, достигнув которого, мы вдруг успокоимся, отойдем душой, отхлынет от нас власть житейских попечений. Тот уголок, где можно и каяться, и молиться, и признаваться в грехах, рассчитывая на взаимность, в надежде быть услышанным. Именно здесь, на смиренном кладбище, у плиты, под которой скрывается прах горячо любимой родительницы, душа воспомянет все то, что она хотела вложить в наше сердце. Здесь мы переоценим многое, откажемся от того, что жжет совесть сознанием греха. Здесь обретем силы к тому, чтобы вырваться из порочного круга страстей и вновь взглянуть в небеса, в которых мы видим Бога.

“Чти отца и матерь твою” — эта заповедь не прекращается, точнее, мы не оставляем ее даже тогда, когда родители скончались.

В молитве за родителей, в молитве об упокоении их душ мы найдем для себя небесную манну, духовный нектар, который примирит нас с Богом, сделает нас воистину высокими, возвышенными по уму и сердцу. Молясь об упокоении близких, соединяя эти молитвы с воспоминаниями о них, мы действительно отрываемся от земли и входим в те горние чертоги, в которых Господь хранит избранных Своих, мы подлинно вступаем в живое общение с нашими близкими. Нигде, кроме как на кладбище, человек так не приближается к своему Творцу, нигде так властно мысли о вечности не объемлют его сердце. Именно здесь нам дано словно услышать тихий, ненавязчивый, нежный, а вместе с тем строгий голос наших усопших, взирающих на нас с небесной высоты.

***
Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор прекрасный
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом…
Он был последним
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий Ангел:
Твоя могила
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
Звезды небес,
Тихая ночь!..

Все мы взрослеем и любопытно бывает в душе своей считать себя маленьким, ребенком, считать себя молодым, тогда, когда детство, отрочество, младость уже отошли от тебя. Нас окружают люди, которые начинают именовать по имени-отчеству, потом как-то вдруг начинают уступать место (те, кто воспитан правильно). А не осознаем себя веком минувшим, думаем, что мы все еще век нынешний. Быстро, вереницей, годы летят, и, пожалуй, вечным, неизменным остается одно чувство — помимо самого главного — веры, надежды и любви к Творцу, это чувство неоскудевающей любви к матери.

Можно сказать так: чем больше времени проходит, тем более сердце становится способным любить все то, что связано с матерью. Сердце человеческое, как чаша, которая мало-помалу все более наполняется этой чистой и прозрачной влагой — благоуханным миром любви к родителям.

И, наверное, наступает такой час в жизни христианина, когда он может сказать вместе с убиенным Царем-Мучеником: “Кругом трусость, измена и обман”. К сожалению, нет ничего неизменного, все так непостоянно. Дружба оборачивается предательством. Те, кто расписывались в верности, изменяют. Часто человек остается один, совсем один. Бывает, что само горение благочестивой юности, пылкость молитв отходит. Человек хранит вроде бы веру, но все ниже склоняется под бременем болезней, под бременем скорбей. Что останется его путеводной звездой? Что в него вдохнет силы, надежду? Что даст ему силы перенести, пронести этот крест до победного конца? Конечно же, и воспоминания о матери, но вместе и упование, надежду на скорую с ней встречу. Ведь Христос победил ад, расторг узы преисподней, восстал, воскресил плоть Свою, а значит воскресит и души, хранимые в тайниках Божией Премудрости чтоб соединить с телесами, пусть обратившимися уже в прах, пусть уже претворившимися в земные стихии.

Нам с вами даровано не только веровать, но и чаять воскресения мертвых. Мы с вами уповаем не только на платоническое общение душ, мы верим, что некогда нам дано будет, если сохраним верность Богу, прикоснуться к материнской руке, принять от нее благословение, услышать ее слово, слово живое, слово святое. Вот какое светлое упование. Там, на небесах, правда живет, а на земле ее часто не бывает. Там действительно отдохнет человек от земных разочарований, скорбей.

В Небесный Иерусалим ничто нечистое не войдет. Но хочется верить: вслед за матерью и ты войдешь, и ты отдохнешь. И давайте в заключение прочитаем короткое, как само время, несущее нас к кончине, к вечности, маленькое пятистишие А.К. Толстого. Это пятистишие говорит о всепобеждающей любви к Богу и к ближним, а значит, прежде всего к матери. Оно доказывает нам и красотой, и гармонией своей неразрывность уз, которыми Сам Христос связует отцов и детей, матерей и их чад. Это стихотворение словно воплощает в себе надежду христианина на скорую, может быть, даже более скорую, чем нам дано о том помыслить, почувствовать, встречу с нашими близкими, которые остаются путеводными звездами в этой жизни для нас, а прежде всего с матерью, если только ее сердце еще здесь, на земле, было исполнено глубокой, постоянной и живой молитвы за своего ребенка.

***
Но грусти, земное сгинет горе,
Пожди еще — неволя недолга.
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую, как море,
Что не вместят земные берега.

Вот поэтому нам с вами, друзья, не страшно жить и не страшно умирать.

Вот поэтому не должно паче меры скорбеть о кончине близких, будь то самые любимые нами люди — родители наши, или наши дети. А ведь так бывает, что по Божьей воле, первыми идут в вечность те, которые родились последними, т.е. наши дети. Я думаю, что на этом нам уместно будет завершить сегодняшнее повествование. И хотелось бы, чтобы хотя бы некий отзвук от него остался. В сердцах взрослых, конечно, останется, а вот если останется в сердцах детей, это будет для нас радостью. К сожалению, не тотчас и не вдруг сердца современных детей пробуждаются для самого прекрасного чувства, одного из самых возвышенных, что вложено в нашу природу Творцом, — любви к матери.