Давно замечено, и все православные пастыри испытывают на себе эту трудность и с ней сталкиваются: теперь в храмах появилась особая струя приходящих к церкви людей, чаще женщин, конечно, бывают и мужчины, которых приводят в Храм беспокойства, страдания и просто трагедия, которая связана с их детьми. Первый вопрос, который они задают с мольбой и надеждой, звучит так: «Что мне делать с моим сыном?» или «Что мне делать со своей дочерью?». И этот вопрос задается всегда в такой форме, что ответить «Не знаю,» — это ввергнуть человека в пучину отчаяния, потому что в храм приходят люди, как в последнюю инстанцию. Что происходит? Почему возникает вновь такая проблема, хотя не одно столетие существуют трудные дети, если обратиться к недалекой истории прошлого века, позапрошлого или в более древние времена. Но такого вопля о том, что делать с трудными детьми, из более далеких эпох не слышно, он к нам не доносится. Почему?
Может быть, такой проблемы не было, может быть, она решалась сама собой, каким-то более простым и естественным способом или просто, может быть, о ней никто никогда не говорил?
И вот, размышляя на эту тему, можно высказать такую гипотезу, что не так давно большинство жителей нашей земли жили более естественной жизнью; то есть человек, трудясь на земле непосредственно, себя кормил и других и так жило абсолютное большинство: от плодов своего труда. 
Сейчас людей, кормящих других, меньшинство, а большинство людей совершенно оторвано от того, чтобы выращивать хлеб, овощи, зерно, скот…
И вот, когда-то жизнь большинства людей земли была связана с тяжелым трудом добывания себе пищи, и 80% русских людей были крестьянами. Весь этот строй трудной жизни с работой от зари до зари мы назовем естественным. Он приводил к тому, что каждая семья была заинтересована в скором рождении большого количества детей, и дети возрастали и очень быстро включались в общую семейную работу. К этой мысли я пришел, бывая в деревне, наблюдая одну-единственную оставшуюся семью в деревне. Я понял, что так было, наверное, и всегда: и 50 лет, и 100 лет назад, когда деревня была вполне крестьянской и там были сельскохозяйственные работы и к ним привлекалось все подрастающее поколение.
Уже лет с 5 маленькие детки начинают выполнять какие-то простые вещи. Например, напоить мелкий скот или поворошить сено. Крестьянский труд очень разнообразен, он требует больших навыков и большого ума, сообразительности, потом весь инвентарь, конечно, проще, чем электро — или бензино-моторные агрегаты, но, тем не менее, нужно обладать некоторым ремеслом, потому как его нужно чинить, нужно изготовлять сломанные детали. Так что крестьянский труд предполагает, что занятые им должны быть и плотниками, и аграриями, и скотоводами, и кровельщиками, и столярами, и стекольщиками, в общем, начиная от маляра и кончая пекарем. Поэтому этот труд человека очень развивал интеллектуально. И включенность в эту работу с детства. По мере роста ребенка занятость увеличивалась и все более сложной становилась деятельность и постепенно, когда он вырастал, он попадал в ту же самую среду, которая его воспитала. Он либо отделялся от основной большой у семьи и с помощью обретенных навыков строил себе дом, сам заводил скотину и без всяких специальных образовательных учреждений мог продолжать заниматься сельским хозяйством. Он становился традиционным крестьянином. И единственное, что мешало — это отсутствие достаточного количества пахотной земли. Поэтому возникали проблемы: уехать куда-то кому-то, или тот, кто имел какие-то особые склонности к ремеслу, начинал заниматься кузнечным делом, кто больше тяготел к церковной службе — а в каждом селе был храм — постепенно становился на путь церковного служения, а потом может и священнослужения и, таким образом, возникали традиционные династии и роды. И это естественный строй в жизни.
И дитя было занято и вовлечено в общий труд. Поэтому таких проблем, что ребенку скучно или ему нечем себя занять, не было. И вот все большая и большая урбанизация нашей жизни и не связанность наших трудов с пропитанием приводит человека работать где угодно, лишь бы были деньги. И предполагается, что труд должен быть как можно легче и как можно больше за этот труд получать. И очень еще желательно, но это, к сожалению, не всегда получается, чтобы этот труд был еще и интересен. Но непосредственно с жизнью это не связано, и та
кая жизнь понуждает родителей, заставляет и отца и мать часто покидать свое дитя и зарабатывать деньги, с помощью которых можно жить.
Раньше ребенок в избе только обедал и спал, а вся остальная жизнь протекала по кругу: двор, поле, луг, лес, река. Современное дитя зажато в квартиру. Стремление детей на улицу вполне естественно чисто биологически. Но пока единственное наше спасение в том, что существуют школы, которые имеют своей задачей тоже заточить дитя в искусственное пространство, в «массовую перенаселенную квартиру». Но в то же время, совершенно понятно, что школа, детский сад, еще какое-то учреждение, семьей воспринимается как некий отстойник, куда помещается дитя, где оно пребывает до того момента, когда родители придут усталые домой и будут отдыхать. И ребенок совершенно не вовлечен в их жизнь. И вот не знаю, прав я или нет, но мне кажется, что психологические причины ухода наших детей из семьи на улицу во всякую мерзость исходят из-за нарушения строя естественной жизни детей. Совершенно понятно, что мы не сможем разрушить города, вернуть всех в сельское хозяйство, начать жить всем около живой земли.
Поэтому всегда Россия вынуждена догонять технический прогресс, и мы постепенно приходим к тому, что нам нужно перенимать тот опыт, противоестественный опыт современной цивилизации, совершенно противоестественный потому, что та жизнь, которую мы ведем, не здоровая — и в смысле питания и в смысле физической нагрузки и так далее. Поэтому, когда рождается современный человек, на него заводят медицинскую карту сразу! Современная цивилизация идет двумя путями. Первый путь — развитие медицины, чтобы человеку было не больно жить и чтобы он смог жить долго. А вторая часть — сократить количество населения. Для этого вводится планирование семьи, планирование только в одну сторону — сокращать, не допускать рождения, а если все-таки ребенок зачат, то его убивать. Как можно больше, чтобы это было безболезненно и чтобы это никаким образом не повлияло на здоровье того, который его убил. И огромные миллиардные средства служат этому. Говорят, у Международной организации планирования семьи, годовой бюджет около 400 миллионов долларов. Сейчас есть Российская организация планирования семьи и ее задача: бюджетные средства получить, то есть на средства налогоплательщиков убивать детей. Какое это отношение имеет к социальному служению Церкви и воспитанию, и воцерковлению молодежи? Я дерзаю предложить одно из лекарств, потому что члены Церкви, действительно озабочены тем, что делать с нашими детьми и ищут выхода. Наши школы, наши кружки, наши детские театры, наши ежегодные акции празднования Рождества и Пасхи, наши Воскресные школы — это есть некоторое лекарство. Потому 
что в то время, когда наши дети заняты этим, то занято и то пространство, которое они могли использовать на то, чтобы сжечь кнопки в лифте, исписать подъезд, с кого-нибудь снять куртку, или разбить кому-то стекла, проколоть шину автомобиля. Мы все понимаем пользу этих всех мероприятий, а также занятий спортом. Ребенок — это существо полноценное. И если ребенок еще не умеет выразить свою мысль, и если он не может эти мысли даже сформировать в своем уме — это не значит, что он глуп. Как крестьянин, который, может быть, не сможет так изящно выражать свою мысль, как Иван Сергеевич Тургенев, но который совсем не глупее Ивана Сергеевича Тургенева. И если Иван Сергеевич Тургенев может писать хорошие рассказы или романы, то крестьянин может делать много из того, что не может делать Иван Сергеевич Тургенев. И это требует от него ничуть не меньше ума, просто у него другие навыки в его жизни. И хотя у людей умственного труда — а это известно из аскетики, что ум надмевает — создается такое впечатление, что те, кто не занят преимущественно умственным трудом, то это люди, может быть, и недалекие. Но это большое заблуждение, потому что у людей, которые занимаются ремесленным трудом, такое же отношение к тем, кто занимается умственным трудом. Что это неумехи, не могут гвоздя забить и, вообще, нелюди. Что такое писать стихи? Это просто не серьезно. Ты скажи — кем ты работаешь? Тут существует такая проблема, но это от недоумения, от недостаточной наблюдательности. И тот же Тургенев, я не даром привел его в пример, прекрасно понимал, что крестьянин совсем не более глуп, чем он сам, так как, конечно, был человек очень широкий, и умный, и образованный.
Так вот, дитя — существо такое же умное, как и мы с вами, и его ум совершенен. Мы наблюдаем в детях, даже иногда в маленьких, удивительные прозрения, которые поражают взрослых: они говорят такими меткими фразами, занимаются таким словотворчеством, которое просто удивительно. Как Чуковского это поражало, он даже книгу написал, какие замечательные бывают перлы словесные. Более того, я наблюдал явления настоящей прозорливости у детей, и бывают у детей пророчества, которые потом, конечно, утрачиваются с потерей чистой души.
Может быть, Господь отчасти и это имел в виду, когда говорил: «Будьте как дети». К Евангельским тайнам мы можем более или менее приближаться. К тому, чтобы это понять. Но насколько мы это понимаем? Нужно все-таки признать, что во всей полноте Евангелие, как мы ни были бы умны и образованны, понять и адекватно воспринять не сможем. Только можно свидетельствовать, что если человек действительно воспринял слово Божие, то оно чист, он свят. Если этой святости не наблюдается, то все это понимание Евангелия чисто рационально, внешне, поверхностно и неглубоко. И в Церкви принято такое правило: принимать только то толкование, которое исходит из уст человека святого, которых мы чтим и слушаем: Святых отцов, учителей Церкви. Хотя христианская жизнь должна нас приводить к тому, чтобы мы приобрели и внутренний алгоритм восприятия истины, а не просто основываясь на внешнем авторитете. Так вот, дитя — существо высокоумное. Особенно это поражает, когда учитель впервые входит в класс, новый учитель. Достаточно двух секунд — и все дети в классе абсолютно понимают, кто перед ними стоит и что можно при этом человеке делать, и они заранее знают, как он будет на это реагировать. И все дети прекрасно приспосабливаются к одному учителю, к другому, третьему и знают, что им за это будет. И это знают абсолютно все учителя на собственном опыте. Откуда у детей такая способность физиономизма
— вошел человек, а они его <рассекают>. Взрослый человек, сложный — а он для дитя совершенно прозрачен. Как? Почему? Вот вопрос!
Так вот, ребенок умен. И ребенок, хотя и не может это сформулировать, но прекрасно понимает, чувствует, что ему предлагают в кружке, что ему предлагают в спортивной секции, в школе и дома. Это не жизнь. Это есть суррогат. И не все дети согласны этот суррогат воспринимать как настоящую жизнь. Мы их называем <трудными>, они бунтуют. Причем сейчас я имею в виду детей из семей более-менее благополучных. Неблагополучие семей тоже провоцирует детей на бунт. Дети уходят на улицу и вообще отказываются учиться, и вся энергия их души направлена на то, чтобы делать такие вещи, которые взрослыми воспринимаются как какая-то гадостная месть. Потому что они нарочно все портят, они слушают ту музыку, которая у взрослых вызывает головную боль, они одевают одежду, которую ни в одном цирке не увидишь, они делают такие прически, которые их делают больше похожими на демонов, чем на людей и т.д., и т.п. Они начинают видеть удовольствие в том, чтобы издеваться над взрослыми людьми, которые воспринимают себя нормальными, а дети как бы говорят: вот вы считаете, что вы нормальные, а мы создает совершенно другой мир. А какой они могут создать мир? Поэтому естественно, что взрослые воспринимают поведение своих мальчиков и девочек как абсолютное беснование. Что и во внешней форме проявляется даже в дьявольской символике. Сейчас все подъезды покрыты свастикой, числами 666, подросток пишет гадости… Почему? Потому что знает, что вызовет чувство боли, и он хочет его вызвать, для этого и пишет. Все нарочно, чтобы осуществить свое мстительное желание.
А причина в том, что взрослые не верят в то, что дети умные. Взрослые согласны с ребенком говорить на языке сюсюкания, и взрослые серьезно в свою жизнь детей не пускают — ограждают детей, и обычная реакция взрослого на ребенка: отстань, не мешай, я устал. Хорошо еще, если уроки вместе делают, это единственно, в чем состоит общение. Если родители делают уроки с детьми, тогда их союз каким-то образом выявлен, дети чувствуют вовлеченность в общее. И когда родители занимаются уроками с детьми, тогда все-таки связь не прекращается, т.к. начинается общая жизнь.
А детям нужно настоящее серьезное дело, как мне кажется. Я совершенно не настаиваю на этом утверждении. Мы только п
одходим к этому опыту. Попробуем создать не какую-то игровую модель, чтобы детям дать играть и чтобы они в этой игре имитировали взрослую жизнь, а дать им настоящее дело. И вот этим настоящим делом для нас, людей церковных, я думаю может и должно стать то, что теперь так некрасиво называется социальным служением Церкви. Это как-то очень официально, резко. Церковь из начала, как она была создана Господом нашим Иисусом Христом, важным делом считала заботу о вдовах, сиротах, больных, престарелых. И Святейший Патриарх все время к этому призывает — чтобы мы проснулись от летаргии и вышли немножко за рамки храма и поняли, что церковная жизнь не ограничивается только богослужением, хотя богослужение — это ее центральная часть, сердце нашей жизни. Но человек состоит не только из сердца, у него есть руки и ноги. И вот, если бы мы потрудились и создали бы для наших детей возможность такого служения. Потому что дети сами организоваться не могут, у них нет для этого опыта. А вот мы с вами можем помочь и организовать их в такой труд. Этот труд был бы настоящий. И в этом труде будут участвовать и взрослые. Дети будут вовлечены в общую жизнь. Они будут воспринимать свою работу как нечто важное и высокое, потому что это по-настоящему церковное служение, и они прекрасно это понимают. У детей сердца чище наших, их чувства сильны, но не глубоки, но дети, несмотря на всю духовную и душевную неразвитость, понимают, что такое страдание и сострадание. И через эту организацию ухода за больными и престарелыми, лежачими больными и патронажной службы, включающей в себя и детей, которые имели бы в этом смысле настоящее взрослое послушание. Нужно показать детям, что такое настоящее христианство. Это могло бы дать им ту необходимую вовлеченность во взрослую жизнь, которая им необходима для того, чтобы им нормально вырастать во взрослых мужчин и женщин, а не отторгаться от нее и не воевать против отцов и матерей.
Протоиерей Дмитрий Смирнов
