Вознесение Господне относится к числу «двунадесятых», то есть самых великих праздников Православной Церкви.

Христианские праздники похожи на кольца золотой цепи, неразрывно связанные друг с другом. Через сорок дней после Пасхи наступает праздник Вознесения. Через десять дней после Вознесения – праздник Троицы.

Прежде чем говорить о Вознесении, следует остановиться на вопросе о значении и смысле библейской и храмовой символики, о связи Священной Истории с храмовой литургикой. Участвовать в религиозном празднике – это не только вспоминать события Священной Истории, но мистически включаться в них, духовно переживать их.

Через храмовую службу, ее образы и ритуалы, ее символические обряды человек становится реальным участником происходивших в истории мира и повторяющихся в ритмах церковного календаря событий. Вознесение Господне – это сияющее ослепительным светом завершение земной жизни Христа Спасителя. Вознесение – это венец христианских праздников. Это зримая форма возвращения Сына Божия к Своему предвечному бытию. Это раскрытие перед человеком бесконечных далей духовного совершенства.

В своей земной жизни Христос подчинил себя времени и истории, и вместе с тем он стоит над временем и историей, поскольку Он – их Творец и Владыка. Для христианина жизнь Христа из Назарета – не прошлое как прошедшее, а актуальное настоящее и бесконечное будущее. Христианский праздник – это соприкосновение вечного и временного, земного и небесного, это откровение духовного эона на земле в сакральном пространстве храма.

Вознесение Христа имеет онтологическое, нравственное, духовное и эсхатологическое значение. В Евангелии от Марка дана величественная картина Вознесения Иисуса Христа. Но мало иметь и читать Евангелие. Надо еще знать его особый язык, символику и другие средства изображения. Это вовсе не значит, что Евангельская символика превращает события в отвлеченную аллегорию. Нет, Евангелие – истина, но она многогранна и многопланова. В земном – присутствует небесное, в историческом – вечное. Символ не подменяет, а углубляет смысл и открывает сакральный план событий.

Евангелие – это откровение Божественного ума через человеческое слово. Откровение о духовном мире, о вечной жизни, о союзе человеческой души с Божеством, о высшей реалии бытия, находящейся за пределами феноменологии, о том, что не может быть предметом сенсорного восприятия или логического анализа. Оно воспринимается душой только через мистическую включенность, через интуитивное проникновение в мир духовных сущностей, в мир Божественных энергий, в мир сверхлогических категорий. Поэтому Священное Писание употребляет символ, который должен возводить ум от знакомого и привычного к неизвестному и таинственному, от видимого к невидимому.

Библейский символ является духовным звеном между интеллектуальной возможностью человека и бездной Божественного гносиса. Когда мы берем в руки Библию, то становимся перед великой тайной. Соприкоснуться с этой тайной можно только через благоговение к ней.

Сорок дней прошло от Пасхи до Вознесения. Сорок дней Господь пребывал со Своими учениками, уча их Тайнам Небесного Царства. До Воскресения Христа эти тайны были бы для них непонятны и недоступны.

Число сорок символизирует время духовного испытания и земную жизнь. Сорок лет вел Моисей народ по пустыне в Обетованную Землю. Сорок дней постился Иисус Христос перед Евангельской проповедью. Сорок дней после Своего Воскресения Он пребывал на земле, являясь своим ученикам и апостолам, приготовляя их к принятию Божественной благодати и будущей проповеди Евангелия.

Апостольскую проповедь можно представить в виде трех концентрических кругов, трех этапов со все более нарастающим напряжением:

1. Проповедь апостолов, обращенная к своим соплеменникам, во время земной жизни Христа Спасителя.

2. После Воскресения Христа до Его Вознесения – миссионерство во всей Палестине, что требовало больше духовной подготовки и самоотверженности.

3. Всемирная проповедь апостолов после нисхождения Духа Святого, проповедь, которую почти все они окончили мученической смертью.

На сороковой день по Воскресении Господь, окруженный учениками, вышел из Иерусалима и направился к Елеонской горе. В прощальной беседе он говорил о чудодейственной силе, которую дает человеку вера. Некоторые недоумевают, почему теперь явственно не происходят те дивные знамения веры, о которых говорил Христос.

Существуют разные степени веры:

1. Вера, допускающая возможность и вероятность. Это вера рационалистов с подавленным и заглушенным религиозным чувством. Она похожа на мерцающий блеск звезд, которые не делают ночь светлой.

2. Другая степень веры – это убеждение человека, но не согретое любовью сердца. Она похожа на холодный и мертвый свет луны.

3. Наконец, та вера, которая включает в себя и соединяет воедино ум, чувство и волю человека, которая становится главной потребностью души, целью и содержанием его жизни, непрестанным горением его сердца. Такая вера подобна свету солнца, лучи которого несут тепло и жизнь. Такая вера – подвиг души, такая вера чудодейственна и победоносна.

Евангелие повествует о Вознесении Христа на небо. Небо в Священном Писании употребляется в трех значениях:

1. Атмосфера вокруг земли – то, что воспринимается нами как огромный голубой океан, в котором плывет, как корабль, наша земля.

2. Космическое пространство. Это вид необъятного звездного неба, который вызывал вдохновение и трепет не только у поэтов, но и у философов и великих ученых. «Две вещи приводят меня в изумление – звездное небо надо мною и нравственный закон во мне», – писал Кант. Когда Гагарина, возвратившегося из космического полета, спросили, видел ли он в небе Бога, тот ответил «нет». Такой ответ привел в восторг антирелигиозных примитивистов. Гагарин не понял, а скорее не хотел понять, что космический полет был продвижением в физическом пространстве, в «царстве вещества», а к духовному миру отношения не имел.

3. Внематериальная духовная сфера, которая не мыслится в физических категориях, измерениях. Она представляет собой уже другой план бытия. Однако эта сфера – не антимир, не антиматерия, которые гипотетически допускаются наукой, а эон вечности. В системе сакральных библейских знаков и образов видимое небо может только служить символом духовных небес. Таким оно явилось в событии Вознесения – событии, исторически реальном и мистическом.

Вознесение Христа Спасителя имеет онтологическое значение. Сын Божий воспринял человеческую природу, которая в Вознесении вошла в Божественную славу. Вознесение имеет эсхатологический смысл. Оно явилось завершением земной жизни Христа, а Второе пришествие будет завершением цикла земного бытия человечества. Вознесение имеет для нас нравственное значение. Мы должны помнить, что принадлежим не только земле, но и небу, не только времени, но и вечности, не только материи, но и духу. И, живя на земле, стараться мыслями и сердцем подниматься над всем низменным, грубочувственным и греховным. Повествуя о Вознесении Христа, евангелист Марк ввел образ-символ: Иисус Христос сел по правую сторону Бога-Отца. Бог вневременен и внепространственен. Что значит это иносказание, эта антропоморфическая метафора? Когда император избирал себе соправителя, или его сын-наследник достигал совершеннолетия, то совершался особый ритуал: интронизация. Во дворцовом зале ставили рядом два трона. На одном сидел император. К другому подводили соправителя, и он садился по правую руку от императора. Это означало их одинаковое достоинство и единую власть.

Этот образ-символ еще более подчеркивает аксиологическое значение Вознесения. В лице Богочеловека Христа Спасителя все человечество получило возможность бесконечного духовного восхождения.

Иисус Христос вознесся с простертыми в благословении руками. Апостолы и ученики, стоящие у Елеонской горы, представляли собой первую христианскую церковь. Этот образ, полный любви и надежды,– знак и обетование того, что благословение Божие всегда пребывает в церкви и будет хранить Ее во веки.

(http://www.pravoslavie.ru/)

Скачать:
Канон Вознесению Господню (RTF)
Акафист Вознесению Господню (RTF)

«Несомненно, по Божиему усмотрению этот день, 6 мая, в 1945 году совпал с праздником Пасхи и был воспринят всем нашим народом как День Победы», – отметил Святейший Патриарх Кирилл в своем слове по окончании богослужения в день памяти святого великомученика Георгия Победоносца 6 мая 2015 года на Поклонной горе, – «И мы знаем, что 9 мая была подписана капитуляция Германии. За победой нашего народа, 70-летие которой мы будем с вами отмечать, — неисчислимые беды и страдания наших людей. За всю историю человечества не было таких страданий. Ни один народ не отдал на алтарь победы 27 миллионов жизней. И сегодня эти 27 миллионов жизней вопиют к небесам, когда кто-то пытается украсть у них подвиг и украсть у них победу. Мы никогда не забудем, что именно наш народ сломал хребет страшному врагу, перед которым отступила вся Западная Европа и который был сломлен только благодаря мужеству и жертвам 27 миллионов людей, хотя и превосходил нас во много крат своей военной мощью, организацией и международной поддержкой».

«Победа в Великой Отечественной войне — это Божие чудо. Достаточно представить, что буквально в нескольких километрах от места, где мы стоим, стоял враг — и не сумел войти в Москву. Тот самый враг, который покорил всю Европу, который был прекрасно вооружен и обучен! Конечно, мы преклоняемся перед подвигом наших воинов и всего народа, который встал на защиту Москвы и всей России. С человеческой точки зрения невозможно до конца объяснить эту победу. И Церковь, которая взирает на историю человечества сквозь призму религиозного восприятия жизни, свидетельствует о том, что победа в Великой Отечественной войне была Божиим чудом. Но чудеса никогда не совершаются на ровном месте. Никогда бы и этого чуда не произошло, если бы миллионы человеческих жизней не были отданы за победу, если бы весь наш народ не напрягся, отдавая последние силы для того, чтобы победить врага. И мы его по милости Божией победили.

И совершенно неслучайно, что окончание войны совершилось в день Пасхи Христовой и в день памяти святого великомученика и Победоносца Георгия. Как замечательно мы называем этого святого — не просто великомученик, но Победоносец, тот, кто приносит победу. Не только потому, что он одержал победу над злом, победу над своими мучителями в начале IV века, будучи мучим по приказу императора Диоклетиана, последнего римского императора, который гнал христиан, но еще и потому, что с его именем связываются очень многие победы. И замечательно, что на гербе Москвы — его изображение.

Мы верим, что и победа в Великой Отечественной войне произошла, в том числе, по его молитвам за тяжко страдавший народ наш, прошедший в течение первой половины XX века страшными дорогами кровопролития, гражданских конфликтов, революций и войн. Народ, который так бережно хранил веру, казалось бы, эту веру полностью утратил, и нужно было раздаться этим страшным громовым ударам войны, чтобы вера православная во мгновение воскресла в сердцах людей. Множество солдат шли в атаку с именем Божиим. У скольких в форме было молитвословие 90-го псалма, которое бережно зашивали в гимнастерки матери, жены и сестры! Наш народ побеждал с молитвой, с верой. И эта жертва, и эта молитва не могли быть отвергнуты Господом, и невидимо Георгий Победоносец на своем белом коне вместе с нашим воинством вошел в побежденный Берлин.

И всякий раз, когда мы совершаем богослужение в этом храме на Поклонной горе, так связанной с нашими победами, — и в 1812 году над Наполеоном, и в 1945 году над другими завоевателями, — мы особенно молимся Господу и святому великомученику Георгию, чтобы он не оставил Отечество наше, чтобы народ наш никогда не отступал от веры отцов, но чтобы он, опираясь на эту веру, возрастал духом и становился непобедимым», – подчеркнул Святейший Патриарх.

(http://www.pravoslavie.ru/)

---

ПОБЕДА!
(Мысли и чувства христианина)

Исторический год,

В этом. 1945 г. в Светлые дни Пасхи христианской получена радостная весть о Победе на фронтах.

Две Победы…

Победа Христа над смертию: «Смертию смерть поправ», и победа оружия миролюбивых народов над врагом мира.

Пасха христианская — как Воскресение: Христос — Истинам Жизнь (Иоан. 14, 6)—восстанием из мертвых победил зло и смерть, и победа на фронтах — как торжество правды и справедливости, торжество жизни, культуры и прогресса человечества над фашистским насилием и злобою, аморализмом и зоологическим национализмом неметчины.

Две Победы…

Победа Царства не от мира сего (Иоан. 18,36) и Победа земных царств мира сего,— но обе Победы — победы жизни и созидания над смертию и разрушением.

Случайны ли они? Только ли одно время сблизило и сроднило их? Только ли внешняя лучезарность конечных благих целей их влечет к себе одновременно сердца христиан и сердца патриотов Родины?

Из евангельских повествований мы знаем, что Воскресению Христа предшествовали Голгофа, величайшие мучения и страдания, крестное распятие и смерть.

А что было, как не «Голгофа» нашей дорогой Родины, когда враг дошел до Волги и Кавказа, когда родная земля наша обильно полилась кровью замученных отцов наших, жен, матерей и детей, когда сплошной кошмар насилия звериной поступью шагал по городам и весям нашим, все подвергая огню, разрушению и смерти! Это ли было не распятие врагом нашего Отечества!

Но тогда, в Иерусалиме, после позорного креста и смерти Христос воскрес… А теперь, в Берлине, после непомерных мук, страданий и жертв кровавых, водружено знамя воскресения России, знамя нашей славной гражданской Пасхи. Но не случайны и эти совпадения: Голгофы Христа и «Голгофы» нашей Родины, Воскресения Христа и воскресения России.

Христос утверждал, что Он есть не только Истина и Жизнь, но и Путь. И прежде всего Путь…

«Я есть Путь и Истина и Жизнь» (Иоан. 14, 6). Как Всемогущий Бог, Он мог бы одним словом уничтожить своих врагов, не допустить позорной смерти на кресте и чудом спасти человечество.

На этот легкий путь и соблазнял Христа в пустыне сатана перед началом Его общественного служения. «Если Ты Сын Божий», — как бы так говорил Христу искуситель,— то зачем Тебе страдать, подвергать Себя мукам, проливать кровь и умирать на кресте. Поклонись мне, сатане, признай меня, и все будет Твое». Как известно из Евангелия, Христос с негодованием отверг искушения сатаны (Мтф. 4, 8—11) и после сего часто и много учил, что Ему должно пострадать… и быть убитому и в третий день воскреснуть (Мтф. 16, 21). Таков «путь» Христа Бога: сначала подвиг и страдания, а потом уже Победа и радость Воскресения. «Се бо прииде Крестом радость всему миру», — поет Св. Церковь.

Этот же «Путь» Христа есть путь Церкви Православной и путь каждого спасающего себя христианина.

Как известно, Церковь росла и крепла на крови мучеников и подвижников веры, а Своим последователям Христос говорил: «Вы печальны будете, но печаль ваша обратится в радость» (Иоан. 16,20).

Общественная и государственная жизнь есть организация людей для достижения общего блага на земле. Но все земное есть лишь часть целого, вселенского, как временное есть часть вечного; отсюда блага земные — лишь в какой-то степени (положительной или отрицательной) минимум Домостроительства и Царства Божия на земле. А если так, то, ставя себе хотя ограниченные и чисто земные цели в достижениях идеалов человеческих и правды в людях,— государства и народы неизбежно хотят они этого или нет) идут путем Христа: тяжкий труд, муки творчества, страдания и крови, — и только после этого радость достижения, рост в развитии и победы…

Гитлеризм неметчины, поставивший себе дьявольскую цель подчинения себе всего мира во имя сатанинского эгоцентризма, думал молниеносной войной заставить наше Отечество поклониться ему и насилием принудить народы признать власть его. Но в первый же день разбойничьего нападения на нашу Родину, враг получил достойный и грозный ответ советского правительства: «Наше дело правое. Победа будет за нами. Враг будет разбит». С величайшим негодованием народ наш отверг сатанинскую власть насильников,—и началась во имя свободы и правды трудная многолетняя борьба. Тяжелый, подвижнический путь прошел народ наш. Но при самых тяжких испытаниях он все же верил в правоту своего дела и… победил. «Сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1 Иоан. 5,4).

Не склонилась Россия и не склонили миролюбивые народы колени перед звероподобным врагом, а убили зверя…

Правда победила!

И еще существенная деталь.

Победитель смерти Христос, в деле спасения человечества, был в совершенном единении с Отцом Своим. «Я и Отец одно» (Иоан. 10,31). Абсолютное единство Бога христианского — в Троичности Лиц есть идеальный образ и подобие единения человечества в достижении им благих целей. Христос молился: «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они будут в Нас едино» (Иоан. 17, 21). «В единении сила», — говорит и народная мудрость.

И Россия победила, потому что она есть ныне необъятный. Союз наших многочисленных народов, выявивших в эту войну полную монолитность единства. Победили миролюбивые народы, потому что были также едины, ибо были в союзе с нами и между собою.

И теперь, когда победа достигнута, благо нашего Отечества и благо всего человечества будут исключительно зависеть от того, сохранят ли миролюбивые народы единство.

Надо помнить, что единство Бога в Троичности есть вечная норма и прототип человеческого единства, если люди искренно стремятся к добру и миру во всем мире. Как известно, в наши дни истина эта осознана большинством и полагаются уже первые камни в основание общечеловеческого союза.

«Да будут все едино» — молил Христос.

И сие буди, буди!

ПРОТ. ФЕОПЕМПТ КОМИССАРОВ

Публикация «Журнала Московской Патриархии»
№ 6, июнь 1945 года

Сайт Журнала Московской Патриархии (http://www.jmp.ru/)

Замечательно, что память о Победе в Великой Отечественной войне сохраняется, несмотря на то, что естественным образом время, отделяющее нас от дня Победы, становится все более продолжительным.

Мы как Церковь в этот день совершаем памятование о Великой Победе теми средствами, которые соответствуют призванию Церкви. Мы возносим молитву о ветеранах и заупокойную молитву о тех, кто жизнь свою отдал на поле брани, в плену, в заточениях, в горьких работах, кто погиб от голода и холода, как это было в осажденном Ленинграде и в других местах.

Церковь взирает на минувшую войну не так, как смотрят на нее историки или политики. У Церкви особый взгляд, особый угол духовного зрения. Именно Церковь является хранительницей той великой правды, что все в мире проистекает от соприкосновения добра и зла. И когда добро побеждает, то последствия одни; а если зло побеждает, то последствия другие. Мы знаем, что происходило в народе нашем после кровавых событий начала XX века. Сколько же было неправды, зла и человеческих страданий!

Но Господь смыл эту неправду и это зло кровью нашей, кровью отцов наших, как то было не единожды в истории рода человеческого. И потому мы должны проникнуться особым пониманием искупительного значения Великой Отечественной войны — это и есть религиозное понимание. Конечно, у войны были и свои, человеческие причины — злая, безумная воля определенного круга людей. Но ведь и та злая воля была затем проведена через горнило искупления. Пред Богом не исчезает ни одно слово, ни одно дело; и Бог восстанавливает справедливость не только после нашей смерти и не только на Страшном суде. Бог нередко восстанавливает справедливость и в течение жизни одного поколения.

Как же мы должны дорожить подвигом одного поколения! Как мы должны благоговеть перед этой кровью! Как мы должны благодарить Бога за победу, за то, что пролитие крови не обернулось поражением и новыми скорбями, которых уже никогда бы не выдержало наше Отечество! С какой благодарностью мы сегодня должны возносить к Нему свои взоры и свои молитвы за подлинное избавление страны нашей!

Когда какие-то доморощенные историки говорят нам, что здесь, у нас, зло было не меньшее, чем там, они дальше носа своего не видят и за своим весьма примитивным и греховным анализом не видят Божественной перспективы. У них другой угол зрения, чем тот, о котором мы сегодня говорим.

Великая Отечественная война явила нам Божию правду о нас самих. Она наказала нас за грех, но явила нам великую славу и силу нашего народа. Мы победили самого страшного врага, которого никто не мог победить, и этой победой Бог словно говорит нам: «Вы можете. Не грешите. Не склоняйте свою голову перед грехом. Живите по Моей правде, и вы все сможете».

Мы сегодня проходим через какие-то кризисы, какие-то неурядицы — всё это забывается даже не за жизнь одного поколения, а за один месяц или один год. Но ведь всем этим обычным, каждодневным жизненным проблемам мы отдаем сегодня все свои силы и не видим стратегической Божественной перспективы, которую мы как народ должны видеть.

Значение сегодняшнего дня в том, что мы через воспоминание нашей Великой Победы способны обрести то зрение, которое является самым важным. Наша молитва сегодня о том, чтобы мы никогда не теряли своего внутреннего духовного зрения, а те, кто потерял, — чтобы обрели его. И тогда больше не потребуется никаких всенародных искупительных жертв.

Мы имеем силу побеждать, а вместе с ней и великую ответственность не уклоняться от этой исторической обязанности быть победителями.

Из проповеди по окончании Божественной литургии в Храме Христа Спасителя 9 мая 2010 г.

(Журнал Московской Патриархии/5 2015 г.)

«Христос Воскресе!» с пожелтевших страниц

Ровно 70 лет назад, в день Пасхи, совпавшей в победном 1945 году с днем памяти великомученика Георгия Победоносца, Патриарх Алексий I обратился к архипастырям, пастырям и всем верным чадам Русской Православной Церкви с Пасхальным посланием. Давайте сегодня вспомним эти слова, сохраненные пожелтевшими страницами «Журнала Московской Патриархии».

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Приветствую вас, братие, с светлою радостью Воскресения Христова.

Радость этого светлого дня да соделается для вас радостию жизни, всегда возрастающею как жизнь юности, и никогда не стареющеюся как жизнь небесная, и да даст она всем нам и силу Воскресения Христова – живоносную и спасительную.

Ныне отверзается для нас рай и приемлет изгнанных из него; отверзается небо и ожидает избранных.

Да отверзется и сердце каждого христианина, дабы принять великую тайну спасения, и да озарится оно светом Божественным, дабы нам чрез веру соделаться сынами света, к ощущению Царствия Божия, которое внутрь нас есть. Да не затворим сами от себя грехом и неверием того, что для нас отверзает безмерное милосердие Отца нашего небесного.

Возлюбленные о Христе братия и сестры!

Пасхальная радость Воскресения Христова соединяется ныне со светлой надеждой на близкую победу правды и света над неправдой и тьмой германского фашизма, который на наших глазах сокрушается соединенной силою наших доблестных войск и войск наших союзников.

Свету и силе Христовой не возмогли противиться и препятствовать темные силы фашизма, и Божие всемогущество явилось над мнимою силой человеческой.

Продолжим и умножим наши молитвы к Владеющему судьбами человеческими, да продолжит Он милость Свою над нами, и да речет, как некогда в Иерусалиме Ангелу «погубляющему люди»: «довольно ныне, отыми руку твою» (2 Царств 24. 16).

Прославим Господа, не давшего искуситися нам паче, еже мощи, но сотворившего и избытие; простершего над нами сень смерти и разрешившего ее светом жизни.

Возблагодарим Его благость, что мы «впали в руце Господни, яко много суть щедроты Его зело; в руце же человечи не впали» (2 Царств 24. 14).

Преклоняясь пред изумительными подвигами русских воинов, полагающих за наше счастье жизнь свою, и радуясь грядущей победе над исконным врагом русского народа — усугубим эту радость благодарным воспоминанием победы Христа над адом и смертью и дарования нам этой победой вечной радости в невечернем дни Царствия Своего.

И потщимся оказаться достойными пред Богом и этой радости, даруемой нам здесь, на земле, во временной жизни, и той вечной радости, какая уготована любящим Бога и верным Ему даже до смерти – Его искупительными страданиями и Его славным Воскресением.

ВОИСТИНУ ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Публикация «Журнала Московской Патриархии»
№ 5, май 1945 года

Сайт Журнала Московской Патриархии (http://www.jmp.ru/)

Кажется что может быть проще и понятней этого праздника для любого человека. Но, к сожалению, мы слишком поверхностно к нему относимся, не стараясь вникнуть в его глубину, широту и уникальность. Многим из православных христиан конечно же известно событие ставшие основанием для появления праздника. Когда то давно священник-монах, зашедший во время продолжающихся 40 дней пасхальных торжеств, в погребальную пещеру возгласил праздничное приветствие: «Христос Воскрес!». И он отчетливо услышал ответственное: «Воистину Воскрес!». Стремление человека поделиться обретенной радостью о Воскресшем Христе не уместилось только лишь в границах нашего земного существования. И постепенно Церковью был определен и внесен в устав 9 день после Светлого Христова Воскресения, как день в который принято поминать усопших. Вот вроде бы и всё что нам кажется необходимым для понимания Радоницы, но так ли это на самом деле?

К сожалению, в нашем народе все празднования церковные либо исказились полностью, либо получили чудовищный окрас каких-то чуть ли не языческих традиций. Произошло это по многим причинам. Видимо и под властью долго царившего в нашей стране навязываемого и культивируемого в наших душах безбожия, или попросту из-за царящей безграмотности в вопросах веры царящей и по сию пору. Так произошло и с действительно чудесным праздником Радоницы. Нужно отметить что все практические в простонародье так называемые «родительские дни», а правильней сказать «особо установленные Церковью дни поминовения усопших», большей частью из нас воспринимаются до сих пор с неправильным акцентом. Для многих из нас это время «субботников на кладбище». Такая уж наверно наша привычка вросшая в нас с советского прошлого — всякий праздник отмечать трудом. Что здесь плохого? Особо ничего, если правильно расставить приоритеты.

Церковь призывает нас в это время потрудится в первую очередь подвигом молитвы. Молитва о наших умерших ближних стала действительно в последнее время подвигом для современного человека, впрочем как и простое посещение церковных служб. Мы уже здесь не будем затрагивать тему о обдуманном восприятии богослужения и совершаемых на нем Таинствах. Но, ведь стоит отметить, что сейчас давно уже прошли времена гонений на Церковь и запрета религии. И любая информация о православной вере, Истории Церкви, православном богослужении и т.д. доступна для любого человека. Мы можем найти её теперь не только в «церковных лавках», но и даже на просторах интернета. Но мы ленимся, мы привыкли все упрощать и вообще жить «не напрягаясь». В следствии такого то подхода ко всему нас окружающему и трансформировался торжественный церковный день Радоницы в «трудодень на кладбище». Стоит упомянуть, что это одна лишь только грань «простецкого» празднования этого праздника.

Можно ведь действительно прибраться на могиле, но после церковной службы. Принеся радость Пасхи с собой, поделиться ею со своими усопшими, через праздничные молитвословия и песнопения, которыми Церковь возвещает это великое Торжество. Ведь слово «радость» и дало название церковному празднику. Если нет времени в этот день помолиться в храме, то на кладбище стоит всё же первостепенную значимость оставить за молитвой, а не уборкой. Ещё раз повторюсь, что очень легко, при желании найти те молитвы которые приличествуют этому месту в этот день. Ибо, оправдываясь незнанием, мы становимся похожи никак не на христиан ищущих и имеющих всегда с собой Истину, а скорее на неразумных людей, фарисеев и саддукеев, про которых в Евангелии написано как о «имеющих уши, но не слышащих, и имеющих глаза, но не видящих». Но, к сожалению, оправдываться мы любим и умеем, в своем потворстве греху мы порой переходим все дозволенные рамки и нормы. О таких нами же придуманных «допущениях» и пойдет далее речь.  Начну пожалуй с того, что уже давно даже в православной среде поминовения усопшего за «поминальной трапезой» исковеркалось, до такой степени, что можно иногда говорить о том, что от него осталось лишь название, смысл же полностью утерян. Ранее «поминальный стол» служил лишь подкреплением наших телесных сил после церковного отпевания усопшего и его похорон.

Теперь же как говорится «стол полон всевозможных изысканных яств». Да и многие ли из нас теперь действительно все дни после смерти близкого человека пребывают в постоянном молитвословии? Отпевание все чаще совершается на дому и требует времени не больше часа. Но и это не главное. Как было бы прекрасно если бы «поминальная трапеза» была действительно трапезой христиан, трапезой любви и молитвы, которой бы начиналась и заканчивалась. Но нет, же в большинстве своем все у нас превращается в подобие языческой «тризны». Не молитвой нарушается тишина а громкими «тостами за усопшего». Сколько уже раз Церковь буквально слезно через своих служителей умоляла верных своих чад о недопущении спиртных напитков на «поминальной трапезе». И всё напрасно. Святой царь и псалмопевец Давид давно уже произнес: «вино веселит сердце человека»(Пс.103:15), а апостол Павел предостерег «не упивайтесь вином, потому что в нем есть блуд»(Еф. 5:18). Но мы разве слушаем? Мы своей нерадивостью и на кладбища перенесли свои, противные Богу, «традиции». И во время родительских дней, особенно Радоницы, часто кладбище напоминает скорее развернувшееся огромное «летнее кафе», полное всевозможных пасхальных куличей, колбасы, алкоголя и даже порой шумных песен. В такое время, среди этого царящего повсюду греха так и хочется воскликнуть: «Горе нам, называющим себя православные!» «Мы не печемся должным образом о близких наших и этим поступком стали теперь как говорит апостол Павел «хуже язычников»(1Тим.5:8)!»

И в предшествии родительских дней и Радоницы вновь и вновь охота повторить людям спешащим на кладбища с тяпками, кистями, красками, лопатами и огромными сумками провизии: «Вашим родственникам нет дела до цвета оградок и ухоженности цветов на их могиле! Они ждут от Вас другого более для них полезного — молитвы!». Ведь в противном случае мы недолжным своим посещением кладбища напоминаем скорее служителей сатаны. Приходя, только лишь прибраться, покушать, выпить, вспомнить и «вообще нормально отдохнуть» на кладбище, мы приносим огромный вред не только душам усопших родственников, но и сами приближаем себя к погибели.   Главное и действительно самое простое, что требуется нам запомнить на всю жизнь — это важность сугубой церковной и личной молитвы в дни, которые Церковью отмечены как дни особого поминовения усопших. Господь же, видя нашу искреннюю молитву не только усопшего помилует, но и нашей душе дарует всё полезное и ценное для спасения.

Кищук Юрий Федорович

Журнал «Самиздат» (http://samlib.ru/)

Не случалось ли вам гулять по кладбищам? Есть своя, очень своеобразная и жуткая поэзия в этих огороженных, тихих и заросших сочной зеленью уголках, таких маленьких и таких жадных. День изо дня несут в них новых мертвецов, и уже вот весь живой, огромный и шумный город перенесен туда, и уже народившийся новый ждет своей очереди, — а они стоят, все такие же маленькие, тихие и жадные. Особенный в них воздух, особенная тишина, и другой там и лепет деревьев — элегический, задумчивый, нежный. Словно не могут позабыть эти белые березки всех тех заплаканных глаз, которые отыскивали небо между их зеленеющими ветвями, и словно не ветер, а глубокие вздохи продолжают колебать воздух и свежую листву.

Тихо, задумчиво бредете по кладбищу и вы. Ухо ваше воспринимает тихие отголоски глубоких стонов и слез, а глаза останавливаются на богатых памятниках, скромных деревянных крестах и немых безвестных могилах, укрывших собой людей, которые немы были всю жизнь, безвестны и незаметны. И надписи на памятниках читаете вы, и встают в вашем воображении все эти исчезнувшие из мира люди. Видите вы их молодыми, смеющимися, любящими; видите вы их бодрыми, говорливыми, дерзко уверенными в бесконечности жизни. И они умерли, эти люди.

Но разве нужно выходить из дому, чтобы побывать на кладбище? Разве не достаточно для этого, чтобы мрак ночи охватил вас и поглотил дневные звуки? Сколько памятников, богатых и пышных! Сколько немых, безвестных могил! Но разве нужна ночь, чтобы побыть на кладбище? Разве не достаточно для этого дня — беспокойного, шумного дня, которому довлеет злоба его? Загляните в душу свою, и будет ли тогда день или ночь, вы найдете там кладбище. Маленькое, жадное, так много поглотившее. И тихий, грустный шепот услышите вы — отражение былых тяжелых стонов, когда дорог был мертвец, которого опускали в могилу, и вы не успели ни разлюбить его, ни позабыть; и памятники увидите вы, и надписи, которые наполовину смыты слезами, и тихие, глухие могилки — маленькие, зловещие бугорки, под которыми скрыто то, что было живо, хотя вы не знали его жизни и не заметили смерти. А может быть, это было самое лучшее в вашей душе…

Но зачем говорю я: загляните. Разве и так не заглядывали вы в ваше кладбище каждый день, сколько есть этих дней в длинном, тяжелом году? Быть может, еще только вчера вы вспоминали дорогих покойников и плакали над ними; быть может, еще только вчера вы похоронили кого-нибудь, долго и тяжело болевшего и забытого еще при жизни. Вот под тяжелым мрамором, окруженная частой чугунной решеткой, покоится любовь к людям и сестра ее, вера в них. Как они были красивы и чудно хороши, эти сестры! Каким ярким огнем горели их глаза, какой дивной мощью владели их нежные белые руки!

С какой лаской подносили эти белые руки холодное питье к воспаленным от жажды устам и кормили алчущих; с какой милой осторожностью касались они язв болящего и врачевали их! И они умерли, эти сестры, от простуды умерли они, как сказано на памятнике. Не выдержали леденящего ветра, которым охватила их жизнь. А вот дальше покосившийся крест знаменует место, где зарыт в землю талант. Какой он был бодрый, шумный, веселый; за все брался, все хотел сделать и был уверен, что покорит мир.

И умер — как-то незаметно и тихо. Пошел однажды на люди, долго пропадал там и вернулся разбитый, печальный. Долго плакал, долго порывался что-то сказать — и так, не сказавши, и умер. Вот длинный ряд маленьких бугорков. Кто там? Ах да. Это дети. Маленькие, резвые: шаловливые надежды. Их было так много, и так весело и людно было от них на душе, — но одна за другой умирали они. Как много было их, и как весело было с ними на душе! Тихо на кладбище, и печально шелестят листьями березки.

Пусть же воскреснут мертвецы! Раскройтесь, угрюмые могилы, разрушьтесь вы, тяжелые памятники, и расступитесь, о железные решетки!

Хоть на день один, хоть на миг один дайте свободу тем, кого вы душите своей тяжестью и тьмой! Вы думаете, они умерли? О нет, они живы. Они молчали, но они живы. Живы!

Дайте же им увидеть сияние голубого безоблачного неба, вздохнуть чистым воздухом весны, упиться теплом и любовью. Приди ко мне, мой уснувший талант. Что так смешно протираешь ты глаза — тебя ослепило солнце? Не правда ли, как ярко светит оно? Ты смеешься? Ах, смейся, смейся — так мало смеху у людей. Буду с тобой смеяться и я. Вон летит ласточка — полетим за нею! Ты отяжелел в могиле? И что за странный ужас вижу я в твоих глазах — словно отражение могильной тьмы? Нет, нет, не надо. Не плачь. Не плачь, говорю я тебе! Ведь так прекрасна жизнь для воскресших! А вы, мои маленькие надежды! Какие милые и смешные личики у вас. Кто ты, потешный, толстый карапуз? Я не узнаю тебя. И чему ты смеешься? Или сама могила не устрашила тебя? Тише, мои дети, тише. Зачем ты обижаешь ее — ты видишь, какая она маленькая, бледненькая и слабая? Живите в мире — и не кружите меня. Разве не знаете вы, что я тоже был в могиле, и теперь кружится моя голова от солнца, от воздуха, от радости.

Пришли и вы, величавые, чудные сестры. Дайте поцеловать ваши белые, нежные руки. Что я вижу? Вы несете хлеб? Вас, нежных, женственных и слабых, не испугал могильный мрак, и там, под этой тяжелой громадой, вы думали о хлебе для голодных? Дайте поцеловать мне ваши ножки. Я знаю, куда пойдут они сейчас, ваши легкие быстрые ножки, и знаю, что там, где пройдут они, вырастут цветы — дивные, благоухающие цветы. Вы зовете с собой? Пойдемте.

Сюда, мой воскресший талант — что зазевался там на бегущие облачка? Сюда, мои маленькие, шаловливые надежды.

Стойте!..

Я слышу музыку. Да не кричи же ты так, карапуз! Откуда эти чудные звуки? Тихие, стройные, безумно-радостные и печальные. О вечной жизни говорят они…

…Нет, не пугайтесь. Это сейчас пройдет. Ведь от радости я плачу!

Ах, как прекрасна жизнь для воскресших!

---

Комментарий

Впервые, под заглавием «Впечатления» и подписью Л.-ев, — в «Курьере», 1900, 9 апреля, № 99

В этом лирическом наброске, близком к стихотворению в прозе,отразились настроения Андреева, его размышления о жизни и смерти в связи с работой над большим «Рассказом о Сергее Петровиче». 8 апреля 1900 г.Андреев с братом Павлом совершил прогулку по Кремлю, а в первый день Пасхи, 9 апреля, посетил «с братьями» Ваганьковское кладбище. 11 апреля 1900 г. Андреев получил письмо от сотрудника «Курьера», искусствоведа и критика, С.С. Голоушева. «Не могу удержаться, — писал он, — чтобы не послать Вам своего горячего привета за Ваше «душевное кладбище» («Пасхальные впечатления»). Это одна из лучших страниц, написанных Вами. Я их вырезал и вклеил в тетрадку, куда идут вещи мне дорогие…» (Дневник). Рассказ в переводе на английский язык опубликован в сентябре 1910 г. В журнале «Current literature». Включен в сборники рассказов Андреева, вышедших в переводах С. Вермер на немецкий язык (Вена, 1904), С. Перовского на французский язык (Париж, 1908).

(http://andreev.org.ru/)

Первая решительная победа жизни над смертью. Непрерывная война между ними — между живым духом и мертвым веществом — образует, в сущности, всю историю мироздания. Хотя и много насчитывалось побед у духа до Воскресения Христова, но все эти победы были неполные и нерешительные, только половинные, и после каждой из них врагу удавалось под новыми формами торжествующей, по-видимому, жизни утвердить и упрочить свое действительное владычество. Какая великая, по-видимому, была победа жизни, когда среди косного неорганического вещества закишели и закопошились мириады живых существ, первичные зачатки растительного и животного царства. Живая сила овладевает мертвыми элементами, делает их материалом для своих форм, превращает механические процессы в послушные средства для органических целей. И притом какое огромное и всевозрастающее богатство форм, какая замысловатость и смелость целесообразных построений от мельчайших зоофитов до великанов тропической флоры и фауны. Но смерть только смеется над всем этим великолепием: она реалистка; прекрасные образы и символы ее не пленяют, предчувствия и пророчества не останавливают. Она знает, что красота природы — только пестрый, яркий покров на непрерывно разлагающемся трупе. Но разве природа не безсмертна? Всегдашний обман! Она кажется безсмертною для внешнего взгляда, со стороны, для наблюдателя, принимающего новую мгновенную жизнь за продолжение прежней. Говорят об умирающей и вечно возрождающейся природе. Какое злоупотребление словом! Если то, что сегодня рождается, — не то же самое, что умерло вчера, а другое, то в чем же здесь возрождение? Из безчисленного множества мимолетных смертных жизней ни в каком случае не выйдет одна безсмертная.

Жизнь природы есть сделка между смертью и безсмертием. Смерть берет себе всех живущих, все индивидуальности и уступает безсмертию только общие формы жизни: это единичное растение или животное обречено неизбежно погибнуть после нескольких мгновений; но эта форма растительности или животного, этот вид или род организмов остается. Божья заповедь ко всем живым существам: плодитесь и размножайтесь не для того, чтобы расширить, упрочить и увековечить свою жизнь, а для того, чтобы поскорее исчезнуть, чтобы было кому сменить и заменить вас, наполняйте землю своими смертными останками, будьте только мостом для следующего поколения, которое, в свою очередь, станет лишь мостом для своих преемников, и т. д. Вместо жизни и безсмертия — этот нескончаемый ряд мостов. Правда, они строятся недаром, правда, по этому мертвому пути идет творческий дух к предустановленной ему цели. Но почему он должен непременно идти по забитым гробам, и если его цель добрая, то зачем это дурное средство: постоянно возобновляющийся обман смертной жизни?

Нет! Эта кажущаяся жизнь есть только символ и зачаток истинной жизни; организация видимой природы не есть решительная победа живого духа над смертью, а только его приготовление для настоящих действий. Начало этих действий обусловлено появлением разумного существа над царством животным. Благодаря способности отчетливого, обобщающегося мышления в человеке жизнь перестает быть только целесообразным процессом родовых сил и становится, сверх того, целесообразною деятельностью сил индивидуальных:

Все, что колеблется в явлении текучем,
Вы закрепляйте помыслом могучим.

Война между жизнью и смертью вступает в новый фазис с тех пор, как ведется существами не только живущими и умирающими, но, сверх того, мыслящими о жизни и смерти. В этих мыслях еще нет победы, но в них — необходимое оружие победы. Герои человеческой мысли, великие мудрецы Востока и Запада подготовляли победу. Но они не были победителями смерти: они умерли и не воскресли. Достаточно назвать только двух величайших. Учение Будды было, собственно, отказом от борьбы, он проповедовал равнодушие к жизни и смерти, и кончина его не была ничем замечательна. Сократ не отказывался от борьбы, он вел ее доблестно, и его смерть была почетным отступлением в область, не доступную для врага, но трофеи победы остались все-таки у этого врага.

Если сила физическая неизбежно побеждается смертью, то сила умственная недостаточна, чтобы победить смерть: только безпредельность нравственной силы дает жизни абсолютную полноту, исключает всякое раздвоение и, следовательно, не допускает окончательного распадения живого существа на две отдельные части: безплотный дух и разлагающееся вещество. Распятый Сын Человеческий и Сын Божий, почувствовавший Себя оставленным и людьми, и Богом и при этом молившийся за врагов Своих, очевидно, не имел пределов для своей духовной силы, и никакая часть Его cущества не могла остаться добычею смерти.

Мы умираем потому, что наша духовная сила, внутри связанная грехами и страстями, оказывается недостаточною, чтобы захватить, вобрать внутрь и претворить в себя все наше внешнее, телесное существо; оно отпадает, и наше естественное безсмертие (до того последнего воскресения, которое мы можем получить только чрез Христа) есть только половинное, безсмертна только внутренняя сторона, только безплотный дух. Христос воскрес всецело.

«Когда же они это говорили, сам Иисус стал посреди них и сказал им: мир вам! Они же в испуге и страхе думали, что видят духа. Он же сказал им: чего смущаетесь, и зачем такие помышления входят в сердца ваши? Видите руки Мои и ноги Мои — что это сам Я. Свяжите Меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите Меня имеющего. — И, сказав это, показал им руки и ноги. А как они от радости еще не верили и дивились, говорил им: есть ли у вас здесь что-нибудь съестное? Они же дали Ему часть печеной рыбы и сотового меда. И, взявши, ел перед ними» (Ев. Луки, 24:39-43).

Духовная сила, внутренне свободная в Христе от всяких ограничений, нравственно безпредельная, естественно освобождается в Его воскресении и от всяких внешних ограничений, и прежде всего от односторонности бытия исключительно духовного в противоположность бытию физическому, воскресший Христос есть больше, чем дух, дух не имеет плоти и костей, дух не вкушает пищи, как дух, навеки воплощенный, Христос со всею полнотою внутреннего психического существа соединяет и все положительные возможности бытия физического без его внешних ограничений. Все живое в Нем сохраняется, все смертное побеждено безусловно и окончательно.

Будучи решительною победою жизни над смертью, положительного над отрицательным, Воскресение Христово есть тем самым торжество разума в мире. Оно есть чудо лишь в том смысле, в каком первое новое проявление чего-нибудь, как необычное, невиданное, удивляет или заставляет чудиться. Если мы, забыв о результатах всемирного процесса в его целом, будем только следить за различными новыми его стадиями, то каждая из них представится чудом. Как появление первого живого организма среди неорганической природы, как затем появление первого разумного существа над царством безсловесных было чудом, так и появление всецело духовного и потому неподлежащего смерти человека — первенца от мертвых — было чудом. Если чудесами были предварительные победы жизни над смертью, то чудом должно признать и победу окончательную. Но то, что представляется как чудо, понимается нами как совершенно естественное, необходимое и разумное событие. Истина Христова Воскресения есть истина всецелая, полная — не только истина веры, но также и истина разума. Если бы Христос не воскрес, если бы Каиафа оказался правым, а Ирод и Пилат — мудрыми, мир оказался бы безсмыслицею, царством зла, обмана и смерти. Дело шло не о прекращении чьей-то жизни, а о том, прекратится ли истинная жизнь, жизнь совершенного праведника. Если такая жизнь не могла одолеть врага, то какая же оставалась надежда в будущем? Если бы Христос не воскрес, то кто же мог бы воскреснуть? Христос воскрес!

13 апреля 1897 г. Светлое Воскресенье. С. Пустынька.

(предание)

Равнина еще цепенеет, но среди глубокого безмолвия ночи под снежною пеленою уже слышится говор пробуждающихся ручьев. В оврагах и ложбинах этот говор принимает размеры глухого гула и предостерегает путника, что дорога в этом месте изрыта зажорами. Но лес еще молчит, придавленный инеем, словно сказочный богатырь железною шапкою. Темное небо сплошь усыпано звездами, льющими на землю холодный и трепещущий свет. В обманчивом его мерцании мелькают траурные точки деревень, утонувших в сугробах. Печать сиротливости, заброшенности и убожества легла и на застывшую равнину, и на безмолвствующий проселок. Все сковано, беспомощно и безмолвно, словно задавлено невидимой, но грозной кабалой.

Но вот в одном конце равнины раздалось гудение полночного колокола; навстречу ему, с противоположного конца, понеслось другое, за ним — третье, четвертое. На темном фоне ночи вырезались горящие шпили церквей, и окрестность вдруг ожила. По дороге потянулись вереницы деревенского люда. Впереди шли люди серые, замученные жизнью и нищетою, люди с истерзанными сердцами и с поникшими долу головами. Они несли в храм свое смирение и свои воздыхания; это было все, что они могли дать воскресшему Богу. За ними, поодаль, следовали в праздничных одеждах деревенские богатеи, кулаки и прочие властелины деревни. Они весело гуторили меж собой и несли в храм свои мечтания о предстоящем недельном ликовании. Но скоро толпы народные утонули в глубине проселка; замер в воздухе последний удар призывного благовеста, и все опять торжественно смолкло.

Глубокая тайна почуялась в этом внезапном перерыве начавшегося движения, — как будто за наступившим молчанием надвигалось чудо, долженствующее вдохнуть жизнь и возрождение. И точно: не успел еще заалеть восток, как желанное чудо совершилось. Воскрес поруганный и распятый Бог! воскрес Бог, к которому искони огорченные и недугующие сердца вопиют: «Господи, поспешай!»

Воскрес Бог и наполнил Собой вселенную. Широкая степь встала навстречу Ему всеми своими снегами и буранами. За степью потянулся могучий лес и тоже почуял приближение Воскресшего. Подняли матерые ели к небу мохнатые лапы; заскрипели вершинами столетние сосны; загудели овраги и реки; выбежали из нор и берлог звери, вылетели птицы из гнезд; все почуяли, что из глубины грядет нечто светлое, сильное, источающее свет и тепло, и все вопияли: «Господи! Ты ли?»

Господь благословил землю и воды, зверей и птиц и сказал им:

— Мир вам! Я принес вам весну, тепло и свет. Я сниму с рек ледяные оковы, одену степь зеленою пеленою, наполню лес пением и благоуханиями. Я напитаю и напою птиц и зверей и наполню природу ликованием. Пускай законы ее будут легки для вас; пускай она для каждой былинки, для каждого чуть заметного насекомого начертит круг, в котором они останутся верными прирожденному назначению. Вы не судимы, ибо выполняете лишь то, что вам дано от начала веков. Человек ведет непрестанную борьбу с природой, проникая в ее тайны и не предвидя конца своей работе. Ему необходимы эти тайны, потому что они составляют неизбежное условие его благоденствия и преуспеяния. Но природа сама себе довлеет, и в этом ее преимущество. Нет нужды, что человек мало-помалу проникает в ее недра — он покоряет себе только атомы, а природа продолжает стоять перед ним в своей первобытной неприступности и подавляет его своим могуществом. Мир вам, степи и леса, звери и пернатые! и да согреют и оживят вас лучи Моего воскресения!

Благословивши природу, Воскресший обратился к людям. Первыми вышли навстречу к Нему люди плачущие, согбенные под игом работы и загубленные нуждою. И когда Он сказал им: «Мир вам!» — то они наполнили воздух рыданиями и пали ниц, молчаливо прося об избавлении.

И сердце Воскресшего вновь затуманилось тою великою и смертельною скорбью, которою оно до краев переполнилось в Гефсиманском саду, в ожидании чаши, ему уготованной. Все это многострадальное воинство, которое пало перед ним, несло бремя жизни имени Его ради; все они первые приклонили ухо к Его слову и навсегда запечатлели его в сердцах своих. Всех их Он видел с высот Голгофы, как они метались вдали, окутанные сетями рабства, и всех Он благословил, совершая Свой крестный путь, всем обещал освобождение. И все они с тех пор жаждут его и рвутся к нему. Все с беззаветною верою простирают к Нему руки: «Господи! Ты ли?»

— Да, это Я, — сказал Он им. — Я разорвал узы смерти, чтобы прийти к вам, слуги мои верные, сострадальцы мои дорогие! Я всегда и на всяком месте с вами, и везде, где пролита ваша кровь, — тут же пролита и Моя кровь вместе с вашею. Вы чистыми сердцами беззаветно уверовали в Меня, потому только, что проповедь Моя заключает в себе правду, без которой вселенная представляет собой вместилище погубления и ад кромешный. Люби Бога и люби ближнего, как самого себя, — вот эта правда, во всей ее ясности и простоте, и она наиболее доступна не богословам и начетчикам, а именно вам, простым и удрученным сердцам. Вы верите в эту правду и ждете ее пришествия. Летом, под лучами знойного солнца, за сохою, вы служите ей; зимой, длинными вечерами, при свете дымящейся лучины, за скудным ужином, вы учите ей детей ваших. Как ни кратка она сама по себе, но для вас в ней замыкается весь смысл жизни и никогда не иссякающий источник новых и новых собеседований. С этой правдой вы встаете утром, с нею ложитесь на сон грядущий и ее же приносите на алтарь мой в виде слез и воздыханий, которые слаще аромата кадильного растворяют сердце Мое. Знайте же: хотя никто не провидит вперед, когда пробьет ваш час, но он уже приближается. Пробьет этот желанный час, и явится свет, которого не победит тьма. И вы свергнете с себя иго тоски, горя и нужды, которое удручает вас. Подтверждаю вам это, и как некогда с высот Голгофы благословлял вас на стяжание душ ваших, так и теперь благословляю на новую жизнь в царстве света, добра и правды. Да не уклонятся сердца ваши в словеса лукавствия, да пребудут они чисты и просты, как доднесь, а слово Мое да будет истина. Мир вам!

Воскресший пошел далее и встретил на пути Своем иных людей. Тут были и богатеи, и мироеды, и жестокие правители, и тати, и душегубцы, и лицемеры, и ханжи, и неправедные судьи. Все они шли с сердцами, преисполненными праха, и весело разговаривали, встречая не воскресение, а грядущую праздничную суету. Но и они остановились в смятении, почувствовав приближение Воскресшего.

Он также остановился перед ними и сказал:

— Вы — люди века сего и духом века своего руководитесь. Стяжание и любоначалие — вот двигатели ваших действий. Зло наполнило все содержание вашей жизни, но вы так легко несете иго зла, что ни единый скрупул вашей совести не дрогнул перед будущим, которое готовит вам это иго. Все окружающее вас представляется как бы призванным служить вам. Но не потому овладели вы вселенною, что сильны сами по себе, а потому, что сила унаследована вами от предков. С тех пор вы со всех сторон защищены и сильные мира считают вас присными. С тех пор вы идете с огнем и мечом вперед; вы крадете и убиваете, безнаказанно изрыгая хулу на законы божеские и человеческие, и тщеславитесь, что таково искони унаследованное вами право. Но говорю вам: придет время — и недалеко оно, — когда мечтания ваши рассеются в прах. Слабые также познают свою силу; вы же сознаете свое ничтожество перед этою силой. Предвидели ли вы когда-нибудь этот грозный час? смущало ли вас это предвидение за себя и за детей ваших?

Грешники безмолвствовали на этот вопрос. Они стояли, потупив взоры и как бы ожидая еще горшего. Тогда Воскресший продолжал:

— Но во имя Моего воскресения Я и перед вами открываю путь к спасению. Этот путь — суд вашей собственной совести. Она раскроет перед вами ваше прошлое во всей его наготе; она вызовет тени погубленных вами и поставит их на страже у изголовий ваших. Скрежет зубовный наполнит дома ваши; жены не познают мужей, дети — отцов. Но когда сердца ваши засохнут от скорби и тоски, когда ваша совесть переполнится, как чаша, не могущая вместить переполняющей ее горечи, — тогда тени погубленных примирятся с вами и откроют вам путь к спасению. И не будет тогда ни татей, ни душегубцев, ни мздоимцев, ни ханжей, ни неправедных властителей, и все одинаково возвеселятся за общею трапезой в обители моей. Идите же и знайте, что слово мое — истина!

В эту самую минуту восток заалел, и в редеющем сумраке леса выступила безобразная человеческая масса, качающаяся на осине. Голова повесившегося, почти оторванная от туловища, свесилась книзу; вороны уже выклевали у нее глаза и выели щеки. Самое туловище было по местам обнажено от одежд и, зияя гнойными ранами, размахивало по ветру руками. Стая хищных птиц кружилась над телом, а более смелые бесстрашно продолжали дело разрушения.

То было тело предателя, который сам совершил суд над собой.

Все предстоявшие с ужасом и отвращением отвернулись от представившегося зрелища; взор Воскресшего воспылал гневом.

— О, предатель! — сказал Он, — ты думал, что вольною смертью избавился от давившей тебя измены; ты скоро сознал свой позор и поспешил окончить расчеты с постыдною жизнью. Преступление так ясно выступило перед тобою, что ты с ужасом отступил перед общим презрением и предпочел ему душевное погубление. «Единый миг, — сказал ты себе, — и душа моя погрузится в безрассветный мрак, а сердце перестанет быть доступным угрызениям совести». Но да не будет так. Сойди с древа, предатель! да возвратятся тебе выклеванные очи твои, да закроются гнойные раны и да восстановится позорный твой облик в том же виде, в каком он был в ту минуту, когда ты лобзал Предаваемого тобой. Живи!

По этому слову, перед глазами у всех, предатель сошел с древа и пал на землю перед Воскресшим, моля Его о возвращении смерти.

— Я вам указал путь к спасению, — продолжал Воскресший, — но для тебя, предатель, он закрыт навсегда. Ты проклят Богом и людьми, проклят на веки веков. Ты не убил друга, раскрывшего перед тобой душу, а застиг его врасплох и предал на казнь и поругание. За это Я осуждаю тебя на жизнь. Ты будешь ходить из града в град, из веси в весь и нигде не найдешь крова, который бы приютил тебя. Ты будешь стучаться в двери — и никто не отворит их тебе; ты будешь умолять о хлебе — и тебе подадут камень; ты будешь жаждать — и тебе подадут сосуд, наполненный кровью преданного тобой. Ты будешь плакать, и слезы твои превратятся в потоки огненные, будут жечь твои щеки и покрывать их струпьями. Камни, по которым ты пойдешь, будут вопиять: «Предатель! будь проклят!» Люди на торжищах расступятся перед тобой, и на всех лицах ты прочтешь: «Предатель! будь проклят!» Ты будешь искать смерти и на суше, и на водах — и везде смерть отвратится от тебя и прошипит: «Предатель! будь проклят!» Мало того: на время судьба сжалится над тобою, ты обретешь друга и предашь его, и этот друг из глубины темницы возопит к тебе: «Предатель! будь проклят!» Ты получишь способность творить добро, но добро это отравит души облагодетельствованных тобой. «Будь проклят, предатель! — возопиют они, — будь проклят и ты, и все дела твои!» И будешь ты ходить из века в век с неусыпающим червем в сердце, с погубленною душою. Живи, проклятый! и будь для грядущих поколений свидетельством той бесконечной казни, которая ожидает предательство. Встань, возьми, вместо посоха, древесный сук, на котором ты чаял найти смерть, — и иди!

И едва замерло в воздухе слово Воскресшего, как предатель встал с земли, взял свой посох, и скоро шаги его смолкли в той необъятной, загадочной дали, где его ждала жизнь из века в век. И ходит он доднесь по земле, рассевая смуту, измену и рознь.

Русская виртуальная библиотека (http://rvb.ru/)

В нашем человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресенья. Он это чувствует живей, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, – те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье на лицах, – он чувствует грусть и обращается невольно к Малороссии. Ему кажется, что там как-то лучше празднуется этот день, и сам человек радостней и лучше, нежели в другие дни, и самая жизнь какая-то другая, а не вседневная. Ему вдруг представятся – эта торжественная полночь, этот повсеместный колокольный звон, который как всю землю сливает в один гул, это восклицанье «Христос воскрес!», которое заменяет в этот день все другие приветствия, этот поцелуй, который только раздается у нас, – и он готов почти воскликнуть: «Только в одной Малороссии празднуется этот день так, как ему следует праздноваться!»

Разумеется, все это мечта; она исчезнет вдруг, как только он перенесется на самом деле сюда или даже только припомнит, что день этот есть день какой-то полусонной беготни и суеты, пустых визитов, умышленных незаставаний друг друга, наместо радостных встреч, – если ж и встреч, то основанных на самых корыстных расчетах; что честолюбие кипит у нас в этот день еще больше, чем во все другие, и говорят не о воскресенье Христа, но о том, кому какая награда выйдет и кто что получит; что даже и сам народ, о котором идет слава, будто он больше всех радуется, уже пьяный попадается на улицах, едва только успела кончиться торжественная обедня, и не успела еще заря осветить земли.

Вздохнет наш бедный человек, если только все это припомнит себе и увидит, что это разве только карикатура и посмеянье над праздником, а самого праздника нет.

Для проформы только какой-нибудь начальник чмокнет в щеку инвалида, желая показать подчиненным чиновникам, как нужно любить своего брата, да какой-нибудь отсталый патриот, в досаде на молодежь, которая бранит старинные наши обычаи, утверждая, что у нас ничего нет, прокричит гневно: «У нас все есть – и семейная жизнь, и семейные добродетели, и обычаи у нас соблюдаются свято; и долг свой исполняем мы так, как нигде в Европе; и народ мы на удивленье всем».

Нет, не в видимых знаках дело, не в патриотических возгласах и не в поцелуе, данном инвалиду, но в том, чтобы в самом деле взглянуть в этот день на человека, как на лучшую свою драгоценность, – так обнять и прижать его к себе, как наироднейшего своего брата, так ему обрадоваться, как бы своему наилучшему другу, с которым несколько лет не видались и который вдруг неожиданно к нам приехал.

Еще сильней! еще больше! потому что узы, нас с ним связывающие, сильней земного кровного нашего родства, и породнились мы с ним по нашему прекрасному небесному отцу, в несколько раз нам ближайшему нашего земного отца, и день этот мы – в своей истинной семье, у него самого в дому. День этот есть тот святой день, в который празднует святое, небесное свое братство все человечество до единого, не исключив из него ни одного человека.

Как бы этот день пришелся, казалось, кстати нашему девятнадцатому веку, когда мысли о счастии человечества сделались почти любимыми мыслями всех; когда обнять все человечество, как братьев, сделалось любимой мечтой молодого человека; когда многие только и грезят о том, как преобразовать все человечество, как возвысить внутреннее достоинство человека; когда почти половина уже признала торжественно, что одно только христианство в силах это произвесть; когда стали утверждать, что следует ближе ввести Христов закон как в семейственный, так и в государственный быт; когда стали даже поговаривать о том, чтобы все было общее – и дома и земли; когда подвиги сердоболия и помощи несчастным стали разговором даже модных гостиных; когда, наконец, стало тесно от всяких человеколюбивых заведений, странноприимных домов и приютов.

Как бы, казалось, девятнадцатый век должен был радостно воспраздновать этот день, который так по сердцу всем великодушным и человеколюбивым его движеньям!

Но на этом-то самом дне, как на пробном камне, видишь, как бледны все его христианские стремленья и как все они в одних только мечтах и мыслях, а не в деле. И если, в самом деле, придется ему обнять в этот день своего брата, как брата – он его не обнимет. Все человечество готов он обнять, как брата, а брата не обнимет.

Отделись от этого человечества, которому он готовит такое великодушное объятье, один человек, его оскорбивший, которому повелевает Христос в ту же минуту простить, – он уже не обнимет его. Отделись от этого человечества один, несогласный с ним в каких-нибудь ничтожных человеческих мненьях, – он уже не обнимет его. Отделись от этого человечества один, страждущий видней других тяжелыми язвами своих душевных недостатков, больше всех других требующий состраданья к себе, – он оттолкнет его и не обнимет.

И достанется его объятие только тем, которые ничем еще не оскорбили его, с которыми не имел он случая столкнуться, которых он никогда не знал и даже не видел в глаза. Вот какого рода объятье всему человечеству дает человек нынешнего века, и часто именно тот самый, который думает о себе, что он истинный человеколюбец и совершенный христианин! Христианин! Выгнали на улицу Христа, в лазареты и больницы, наместо того, чтобы призвать его к себе в домы, под родную крышу свою, и думают, что они христиане!

Нет, не воспраздновать нынешнему веку светлого праздника так, как ему следует воспраздноваться. Есть страшное препятствие, есть непреоборимое препятствие, имя ему – гордость. Она была известна и в прежние веки, но то была гордость более ребяческая, гордость своими силами физическими, гордость богатствами своими, гордость родом и званием, но не доходила она до того страшного духовного развития, в каком предстала теперь. Теперь явилась она в двух видах. Первый вид ее – гордость чистотой своей.

Обрадовавшись тому, что стало во многом лучше своих предков, человечество нынешнего века влюбилось в чистоту и красоту свою. Никто не стыдится хвастаться публично душевной красотой своей и считать себя лучше других. Стоит только приглядеться, каким рыцарем благородства выступает из нас теперь всяк, как беспощадно и резко судит о другом.

Стоит только прислушаться к тем оправданьям, какими он оправдывает себя в том, что не обнял своего брата даже в день светлого воскресенья. Без стыда и не дрогнув душой, говорит он: «Я не могу обнять этого человека: он мерзок, он подл душой, он запятнал себя бесчестнейшим поступком; я не пущу этого человека даже в переднюю свою; я даже не хочу дышать одним воздухом с ним; я сделаю крюк для того, чтобы объехать его и не встречаться с ним. Я не могу жить с подлыми и презренными людьми — нежели мне обнять такого человека как брата?»

Увы! позабыл бедный человек девятнадцатого века, что в этот день нет ни подлых, ни презренных людей, но все люди – братья той же семьи, и всякому человеку имя брат, а не какое-либо другое. Все разом и вдруг им позабыто: позабыто, что, может быть, затем именно окружили его презренные и подлые люди, чтобы, взглянувши на них, взглянул он на себя и поискал бы в себе того же самого, чего так испугался в других. Позабыто, что он сам может на всяком шагу, даже не приметив того сам, сделать то же подлое дело, хотя в другом только виде, – в виде, не пораженном публичным позором, но которое, однако же, выражаясь пословицей, есть тот же блин, только на другом блюде.

Все позабыто. Позабыто им то, что, может, оттого развелось так много подлых и презренных людей, что сурово и бесчеловечно их оттолкнули лучшие и прекраснейшие люди и тем заставили пуще ожесточиться. Будто бы легко выносить к себе презренье!

Бог весть, может быть, иной совсем был не рожден бесчестным человеком; может быть, бедная душа его, бессильная сражаться с соблазнами, просила и молила о помощи и готова была облобызать руки и ноги того, кто, подвигнутый жалостью душевной, поддержал бы ее на краю пропасти.

Может быть, одной капли любви к нему было достаточно для того, чтобы возвратить его на прямой путь. Будто бы дорогой любви было трудно достигнуть к его сердцу! Будто уже до того окаменела в нем природа, что никакое чувство не могло в нем пошевелиться, когда и разбойник благодарен за любовь, когда и зверь помнит ласкавшую его руку!

Но все позабыто человеком девятнадцатого века, и отталкивает он от себя брата, как богач отталкивает покрытого гноем нищего от великолепного крыльца своего. Ему нет дела до страданий его; ему бы только не видать гноя ран его. Он даже не хочет услышать исповеди его, боясь, чтобы не поразилось обонянье его смрадным дыханьем уст несчастного, гордый благоуханьем чистоты своей. Такому ли человеку воспраздновать праздник небесной любви?

Есть другой вид гордости, еще сильнейший первого, – гордость ума. Никогда еще не возрастала она до такой силы, как в девятнадцатом веке. Она слышится в самой боязни каждого прослыть дураком.

Все вынесет человек века: вынесет названье плута, подлеца; какое хочешь дай ему названье, он снесет его – и только же не снесет названье дурака. Над всем он позволит посмеяться – и только не позволит посмеяться над умом своим. Ум его для него – святыня. Из-за малейшей насмешки над умом своим он готов сию же минуту поставить своего брата на благородное расстоянье и посадить, не дрогнувши, ему пулю в лоб.

Ничему и ни во что он не верит; только верит в один ум свой. Чего не видит его ум, того для него нет. Он позабыл даже, что ум идет вперед, когда идут вперед все нравственные силы в человеке, и стоит без движенья и даже идет назад, когда не возвышаются нравственные силы. Он позабыл и то, что нет всех сторон ума ни в одном человеке; что другой человек может видеть именно ту сторону вещи, которую он не может видеть, и, стало быть, знать того, чего он не может знать. Не верит он этому, и все, чего не видит он сам, то для него ложь.

И тень христианского смиренья не может к нему прикоснуться из-за гордыни его ума. Во всем он усумнится: в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в боге усумнится, но не усумнится в своем уме. Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не из-за личных ненавистей – нет, не чувственные страсти, но страсти ума уже начались: уже враждуют лично из несходства мнений, из-за противуречий в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений еще не имевшие – и уже друг друга ненавидящие.

Поразительно: в то время, когда уже, было, начали думать люди, что образованьем выгнали злобу из мира, злоба другой дорогой, с другого конца входит в мир, – дорогой ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду.

Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить ложь противу собственного убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, из-за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке — уже одна чистая злоба воцарилась наместо ума.

И человеку ли такого века уметь полюбить и почувствовать христианскую любовь к человеку? Ему ли исполниться того светлого простодушия и ангельского младенчества, которое собирает всех людей в одну семью? Ему ли услышать благоухание небесного братства нашего? Ему ли воспраздновать этот день? Исчезнуло даже и то наружно добродушное выраженье прежних простых веков, которое давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку.

Гордый ум девятнадцатого века истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир. Дух гордости перестал уже являться в разных образах и пугать суеверных людей, он явился в собственном своем виде. Почуяв, что признают его господство, он перестал уже и чиниться с людьми.

С дерзким бесстыдством смеется в глаза им же, его признающим; глупейшие законы дает миру, какие доселе еще никогда не давались, — и мир это видит и не смеет ослушаться.

Что значит эта мода, ничтожная, незначащая, которую допустил вначале человек как мелочь, как невинное дело, и которая теперь, как полная хозяйка, уже стала распоряжаться в домах наших, выгоняя все, что есть главнейшего и лучшего в человеке? Никто не боится преступать несколько раз в день первейшие и священнейшие законы Христа и между тем боится не исполнить ее малейшего приказанья, дрожа перед нею, как робкий мальчишка.

Что значит, что даже и те, которые сами над нею смеются, пляшут, как легкие ветреники, под ее дудку? Что значат эти так называемые бесчисленные приличия, которые стали сильней всяких коренных постановлений? Что значат эти странные власти, образовавшиеся мимо законных, – посторонние, побочные влияния? Что значит, что уже правят миром швеи, портные и ремесленники всякого рода, а Божьи помазанники остались в стороне?

Люди темные, никому не известные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мненьями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила, – и мир это видит весь и, как очарованный, не смеет шевельнуться?

Что за страшная насмешка над человечеством! И к чему при таком ходе вещей сохранять еще наружные святые обычаи церкви, небесный хозяин которой не имеет над нами власти? Или это еще новая насмешка духа тьмы? Зачем этот утративший значение праздник?

Зачем он вновь приходит глуше и глуше скликать в одну семью разошедшихся людей и, грустно окинувши всех, уходит как незнакомый и чужой всем? Всем ли точно он незнаком и чужд?

Но зачем же еще уцелели кое-где люди, которым кажется, как бы они светлеют в этот день и празднуют свое младенчество, – то младенчество, от которого небесное лобзанье, как бы лобзанье вечной весны, изливается на душу, то прекрасное младенчество, которое утратил гордый нынешний человек? Зачем еще не позабыл человек навеки это младенчество и, как бы виденное в каком-то отдаленном сне, оно еще шевелит нашу душу? Зачем все это и к чему это?

Будто не известно, зачем? Будто не видно, к чему? Затем, чтобы хотя некоторым, еще слышащим весеннее дыхание этого праздника, сделалось бы вдруг так грустно, так грустно, как грустно ангелу по небе. И, завопив раздирающим сердце воплем, упали бы они к ногам своих братьев, умоляя хотя бы один этот день вырвать из ряду других дней, один бы день только провести не в обычаях девятнадцатого века, но в обычаях вечного века, в один бы день только обнять и обхватить человека, как виноватый друг обнимает великодушного, все ему простившего друга, хотя бы только затем, чтобы завтра же оттолкнуть его от себя и сказать ему, что он нам чужой и незнакомый.

Хотя бы только пожелать так, хотя бы только насильно заставить себя это сделать, ухватиться бы за этот день, как утопающий хватается за доску! Бог весть, может быть, за одно это желанье уже готова сброситься с небес нам лестница и протянуться рука, помогающая возлететь по ней.

Но и одного дня не хочет провести так человек девятнадцатого века! И непонятной тоской уже загорелася земля; черствей и черствей становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Все глухо, могила повсюду. Боже! пусто и страшно становится в твоем мире!

Отчего же одному русскому еще кажется, что праздник этот празднуется, как следует, и празднуется так в одной его земле? Мечта ли это? Но зачем же эта мечта не приходит ни к кому другому, кроме русского? Что значит в самом деле, что самый праздник исчез, а видимые признаки его так ясно носятся по лицу земли нашей: раздаются слова: «Христос воскрес!» – и поцелуй, и всякий раз так же торжественно выступает святая полночь, и гулы всезвонных колоколов гулят и гудут по всей земле, точно как бы будят нас?

Где носятся так очевидно призраки, там недаром носятся; где будят, там разбудят. Не умирают те обычаи, которым определено быть вечными. Умирают в букве, но оживают в духе. Померкают временно, умирают в пустых и выветрившихся толпах, но воскресают с новой силой в избранных, затем, чтобы в сильнейшем свете от них разлиться по всему миру.

Не умрет из нашей старины ни зерно того, что есть в ней истинно нашего и что освящено самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развозвестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее – и праздник светлого воскресенья воспразднуется, как следует, прежде у нас, чем у других народов!

На чем же основываясь, на каких данных, заключенных в сердцах наших, опираясь, можем сказать это? Лучше ли мы других народов? Ближе ли жизнью ко Христу, чем они? Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» – вот что мы должны всегда говорить о себе.

Но есть в нашей природе то, что нам пророчит это. Уже самое неустройство наше нам это пророчит. Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней.

Что есть много в коренной природе нашей, нами позабытой, близкого закону Христа, – доказательство тому уже то, что без меча пришел к нам Христос, и приготовленная земля сердец наших призывала сама собой его слово, что есть уже начала братства Христова в самой нашей славянской природе, и побратанье людей было у нас родней даже и кровного братства, что еще нет у нас непримиримой ненависти сословья противу сословья и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие непреоборимое к соединению людей и братской любви между ними.

Что есть, наконец, у нас отвага, никому не сродная, и если предстанет нам всем какое-нибудь дело, решительно невозможное ни для какого другого народа, хотя бы даже, например, сбросить с себя вдруг и разом все недостатки наши, все позорящее высокую природу человека, то с болью собственного тела, не пожалев самих себя, как в двенадцатом году, не пожалев имуществ, жгли домы свои и земные достатки, так рванется у нас все сбрасывать с себя позорящее и пятнающее нас, ни одна душа не отстанет от другой, и в такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды – все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся страна – один человек.

Вот на чем основываясь, можно сказать, что праздник воскресенья Христова воспразднуется прежде у нас, чем у других. И твердо говорит мне это душа моя; и это не мысль, выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются.

Внушеньем Божьим порождаются они разом в сердцах многих людей, друг друга не видавших, живущих на разных концах земли, и в одно время, как бы из одних уст, изглашаются. Знаю я твердо, что не один человек в Малороссии, хотя я его и не знаю, твердо верит тому и говорит: «У нас прежде, чем во всякой другой земле, воспразднуется Светлое Воскресенье Христово!»

Портал «Азбука веры» (http://azbyka.ru/)

Все еще он звучит, этот животворящий возглас — Христос Воскресе! В смутное наше время — как бы напоминает нам: не забывайте о Свете в хаосе дней!

Дни наши — черные. Народы на распутьи. Чувствуется тревога всюду — куда идем? Ждут перемен и потрясений. Падает сила права, бестыдство уже не прячется под маской. Узнали мы много-много; повидали, можно сказать, историю: цену международной нравственности знаем, «братство народов» знаем… — чего только не знаем! Глушат нас шумы. Слышим ли еще в ушах этот внешумный возглас — Христос Воскресе? Жив ли в нас тонкий духовный слух, различим ли внешумный возглас? Отзовемся ли на него — Воистину!?

Ваше дело — трудящихся христиан — ответ: Воистину Воскресе! Иначе не может быть, ибо мы — русские: вера в Христово Слово, в животворящий Свет, в вечную Правду Божию[1] — в нас издревле, от светлой культуры нашей. Божье — самое основное в ней. Правда Божия — вот чудесный маяк, по которому, пусть сбиваясь, направляла свой путь Россия, хранила свое богатство, вечно живую Правду, Христово Слово, принесенное на брега Днепра неистовому и светлому народу. Этой Христовой Правдой питалась культура наша. Пусть мы теперь в чужом, но родное нетленно в нас.

От духовных стихов, народных, от пушкинского «Пророка» — …«и Бога глас ко мне воззвал: «Восстань, Пророк, и виждь, и внемли, исполнись волею Моей! И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей!» — от гоголевскийх провидений судеб России, от некрасовского «Власа», богоборцев, провальников и голубиных душ Достоевского — до его каторжан из «Мертвого Дома», до судорожных исканий Правды Толстым, до мягких образов русских у Короленки, до баб немых у костра, вешней студеной ночью, у Чехова, и всюду, в чистой литературе нашей, все — действительно сильное и глубокое — пронизано лаской, светом, стоит на Христе — на Правде Божией. Это — цветы, набиравшие силу от корней родины. Так слагалось все лучшее, что жило в душе России. Или эти цветы померзли, перестали благоухать? В душу свою глядите — узнаете.

В великом сонме Святых, кого своими нарек народ, вы признаете дух единый, родной и нам; и в Сергие Радонежском, и в Тихоне Задонском, и в Серафиме Саровском, для кого немолчно звучал животворящий возглас — Христос Воскресе! А теперь — разве они чужие? Наши они — всегда, навечно. А если наши, не затеряется в шумах возглас — Христос Воскресе! Святые наши — хранители Идеала нашего, Правды Божией. Это искание Правды, неутолимое русское стремление строить жизнь с Богом и по-Божьи, взыскание Града-Божия, Китеж-Града, сокрывшегося от Зла, — разве попало в нас? Не вы ли его искатели, этого Града-Божия, потерявшие «град родимый», ныне трудящиеся во имя Града? Самое бытие ваше здесь, на пути христианском, не продолжение ли пути заветного? И не вам ли звучит так ярко этот бесшумный возглас — Христос Воскресе?! Не с ним ли идете в мир? Не с ним ли работаете в шахтах, на фабриках, на полях, на виноградниках, на дорогах, свидетельствуя о Вечном Свете? Им освещайте жизнь, Им заглушайте шумы, Им пробуждайте ч е л о в е к а, созданного по образу Господню. Это высокий подвиг, выпавший нам на долю, принятый нами Крест и благословение, иго и бремя. И не забудем сего: «иго бо Мое благо и бремя Мое легко есть»[2].

Скажут: легко сказать… а вот, нести это иго и это бремя в таких условиях! Да, не легко. Это — голгофа наша, маленькая голгофа, но — голгофа. И все мы ее несем, за редчайшими исключениями «непомнящих». Так сложилась судьба России. Не можем мы отказаться от бремени и ига, на нас возложенных. Кем? Всем прошлым — праведными путями и грехами, исканьями и порывами прошлых лет. И — Злом, которое зрело в нас, и которое… отрезвляет души. Мы теперь его видим все. Видим — и познаем. И теперь еще ярче Свет, никогда в нас не погасавший, ныне нас оживляющий неумирающим возгласом — «Христос Воскресе!»

Все мы слышим его, Его: «Да отвержется себе и возьмет Крест свой и по Мне грядет!» Не к смерти, — к жизни. К обновлению Правдой Божией. Это ли не высокий подвиг? Это ли — умирание! Воистину — это воскресение во Христе. Тяжкий камень лежит на жизни — на мировой жизни, не только на русской жизни. Работникам во Христе дается от Бога сила — отвалить этот камень от гроба — и жизнь воскреснет. Жизнь по Правде, по-Божьи, та жизнь, о какой искони мечтала душа народная, о какой и мы все тоскуем. И если мы все проникнемся нашим извечным долгом, которому вольно или невольно изменили отцы и мы, если мы будем будить друг в друге неутолимую жажду Христовой Правды, вести ее в жизнь неутолимо, — придет неведомый срок, когда победительно воспоют изведенные из земного ада:

«Пасха нетленная — мира спасение!»

---

[1] Но ныне, независимо от закона, явилась правда Божия, о которой свидетельствуют закон и пророки, 22 правда Божия через веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих, ибо нет различия… (Рим. 3:21-22)

[2] Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; 29 возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; 30 ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11:28-30)

Клуб православных литераторов «Омилия» (http://omiliya.org/)

Сегодня, возлюбленные братья и сестры, мы празднуем Благовещение Божией Матери. Чтобы не только понять, но и восчувствовать значение этого великого праздника, нам необходимо устремить свой внутренний взор к тому моменту, когда первому человеку после его грехопадения было дано обетование о том, что семя жены сотрет главу змия. Церковь Христова возвещает, что день Благовещения положил начало нашему спасению. И то, что некогда являлось тайной, в этот день было приоткрыто человечеству. Эта тайна была сокрыта в Промысле Св. Троицы, предрешившей создать человека, который, в силу Божественной помощи и в силу своих дарований, восходил бы по ступеням духовного совершенства и, наконец, достиг с помощью Божией обожения. Но Святая Троица предведала, что даже самый благонамеренный человек не может устоять в истине. Тогда и было предрешено послать в мир вторую Ипостась Св. Троицы, Сына Божия, для того, чтобы спасти человечество от греха.

Вот в чем заключалась великая тайна. Эту тайну частично открыл Господь первозданному человеку, предуведомив его, что семя жены сотрет главу змия. И человек ожидал того благодатного времени, когда откроется в совершенстве эта величайшая тайна. Должен был явиться Сын Божий на землю, восприняв естество человеческое.

Необходимо было, возлюбленные братья и сестры, чтобы само человечество подготовило жилище для Бога Слова. Необходимо было подготовить такого человека, который бы вместил в себе совокупность всех добродетелей, а наипаче смирения.

В первозданном человечестве, в его потомстве еще не родился такой человек. Рождались великие мужи ветхозаветной Церкви, но не рождалось жен, которые были бы достойны стать вместилищем Божества. Для этого, очевидно, нужно было не одно поколение людей. Проходили десятилетия, сотни лет, тысячелетия, появлялись мужи, которые все более приоткрывали завесу тайны Божией. Явился пророк Исайя, который возвестил, что наступит время, когда Дева зачнет во чреве и родит Сына, и нарекут Ему имя Еммануил, что значит «с нами Бог». И люди по-прежнему продолжали ожидать исполнения обетования Божия. Ожидали они долго — 5508 лет. И вот, наконец, наступил тот великий день, когда радостная весть снизошла на землю. Эта весть была возвещена Пречистой Деве Марии, Которая была подготовлена Духом Святым к величайшей миссии.

Итак, наступил великий день. Пречистая Дева Мария находилась тогда в Назарете, в доме праведного Иосифа, совершая путь Господень. Архангел Гавриил, по повелению Божию, явился в Ее келью и с любовию возвестил: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!» Он возвестил, что Дух Святый найдет на Нее, потому и рождаемое от Нее наречется Сыном Божиим.

Пречистая Дева Мария не усомнилась в том, что сказал Ей Ангел, но Она не могла поверить великому радованию, поверить той миссии, к которой Она призывалась. Слишком великой казалась для Нее, немощного человека, эта миссия. Кроме того, небесная весть Архангела Гавриила не совсем была понятна человеческому разуму. Ведь рождение происходит от мужа и жены. Но как это может совершиться, недоумевала Пречистая Дева, когда Она не знала мужа?! Вот какой вопрос волновал Пречистую Деву Марию. И тогда, чтобы примирить человеческий разум с Божественной силой, Архангел Гавриил возвестил Ей, что Дух Святый найдет на Нее и сила Всевышнего осенит Ее, т. е. то, что произойдет, превзойдет человеческое естество, совершится по силе и действию Св. Духа. И тогда Она всецело предала Себя воле Божественной и сказала: «Се раба Господня, да будет Мне по глаголу Твоему». В этих словах Пречистой Девы Марии мы видим полное согласие с волей Бо-жией, желание служить имени Господню, домостроительству Бо-жию, спасению человечества.

Вот, возлюбленные братья и сестры, какое великое событие мы с вами сегодня вспоминаем. Поистине великая это тайна — начало Боговоплощения, которое совершилось ради спасения всего человечества и каждого из нас.

Возблагодарим же Господа за Его великую к нам милость, за Его великую любовь! Возблагодарим и Пречистую Деву Марию, Которая послужила величайшим орудием нашего спасения. Будем просить, чтобы Ее молитвами Господь укрепил нас на спасительном пути, чтобы сохранить нам веру непорочно и сподобиться вечной блаженной жизни, вечного радования, которое уготовал Господь любящим Его. Аминь.

Портал «Азбука веры» (http://azbyka.ru/)