Месяц: Март 2015

У каждого человека есть, должен быть, свой уголок пространства, жизни, в котором бы он чувствовал себя в безопасности, защищённым от других. Но как часто мы бестактно пересекаем эти священные границы другого, переезжая их на танке самости. Чтобы понять насколько мы, люди, близки друг другу и насколько далеки друг от друга, достаточно задуматься о границах личного жизненного пространства человека и о том, как часто мы их преступно нарушаем.

* * *

В автобусе давка, люди, пытаясь втиснуться, лезут чуть-ли не на голову друг другу. В таких обстоятельствах человек зажат со всех сторон. Недоволен, конечно, но терпит. Даже если ему наступили нечаянно на ногу — старается терпеть, уворачиваясь, если только он не хам. Жизненное пространство отдельно взятых людей — пассажиров автобуса — сведено к минимуму, и все согласны с этой в общем-то неприятной ситуацией. Почему? Потому что ехать надо всем, и потому, что автобус — не принадлежит никому из пассажиров.

* * *

Другая ситуация. Человек ночью включает на всю громкость радио, предварительно выставив его динамиками в открытое окно, и покидает свой дом. Радио орет на всю улицу несколько дней и ночей подряд, мешая спать жителям близлежащих домов. Здесь уже раздражения больше, чем в автобусе. Ещё бы! Находясь у себя дома люди терпят насилие — переживают грубое вторжение в своё законное жизненное пространство: в свой дом и свой сон. Чем тоньше внутренняя организация людей, тем они более чувствительны к подобной агрессии, более ранимы.

* * *

Две соседки поссорились «не на жизнь, а на смерть». Одна просилась к другой на кухню, чтобы печь куличи: у себя, значит, занять духовку своими куличами и у соседки. Но та отказала, сказала, что сама будет печь в этот день, и что «соседкино нашествие» на кухню ей будет сильно мешать. Страшная злоба поселилась в душе обиженной отказом. А ведь её обида — незаконна, преступна, иными словами — грешна. «Я хочу!», «Мне надо!» — единственное, что движет этой женщиной, и ни малейшей мысли о другом человеке, о его праве отказать, о его праве распоряжаться по своему усмотрению собой и своим. Нет понимания того, что в чужое жизненное пространство врываться — преступно. Что только крайняя нужда может стать оправданием просьбы (но ни в коем случае не требования!) о нарушении «священных границ» другого человека.

Мы не понимаем этого простого правила: существует чужое жизненное пространство, и оно — неприкосновенно! Культура поведения как раз и состоит в умении уважать другого: его интересы, его права, его границы — его свободу, в конце концов.

Вспоминается шутка: «Эгоист — это тот, кто любит себя больше, чем меня». Как часто этот шутейный принцип лежит в основе вовсе не шуточных конфликтов между соседями, сослуживцами, родственниками. Каждый блюдет свой интерес, забывая о праве другого блюсти свой.

Культурным же людям не свойственно посягать на жизненное пространство других, и они хранят своё собственное от вторжений и посягательств с куда большим вниманием, чем хамы, не умеющие уважать ни себя, ни других.

* * *

Сосед любит покурить на балконе. Дело-то житейское, обычное. Но его смрадный дым летит в ближайшее окно, а там живет человек, больной аллергией, табачный дым вызывает у него приступы удушья. Сколько ни просил он соседа не травить себя, результатов никаких.

А в подъезд зайти — всё равно, что накуриться. Неужели даже законодательный запрет на курение в общественных местах не работает в наших условиях? А как же совесть?

Да, причинять страдание другому человеку — обычное дело в нашем бескультурном обществе. Ситуация тупиковая. Большинство не пытается даже казаться культурными и вежливыми. Хамство — норма нашей жизни. И при этом мы разглагольствуем о высоких материях, о путях цивилизации, об Истине и Боге. Смешно, право. Мы не научились самому элементарному — уважать человека: в себе и в другом. Мы не умеем быть человеками. Мы — рабы низости и пошлости, ибо «свободный человек — это человек, чуткий к свободе другого, и потому он свободно и непринужденно самоограничивается» (Фазиль Искандер).

* * *

Соседский мальчишка всё время мучает дворовых животных. Он не причиняет вреда людям, но творит насилие над беспомощными братьями меньшими: отрезал уши коту, выколол ему глаз — из любопытства. Сломал собаке лапу и хвост. Он не трогает лично никого из соседей, «не наступает никому на ногу», как при давке в автобусе, но он всё равно вторгается в жизненное пространство других, ведь нормальному человеку невыносимо, невозможно смириться с насилием над беззащитными животными — это бесчеловечно!

Но его никто не останавливает, потому что боятся его папы. Папа неадекватен и зол, у него большие связи и много денег.

* * *

Зато никто не боится обидеть единственного сына убогой матери-одиночки: только залезет он на дерево, сразу слышен ор «Ты куда полез, негодяй?». Сядет в песочнице играть — его тут же гонит хор бабушек «Иди отсюда, не мешай маленьким!». Сядет на скамейке у подъезда — вновь мешает. Просто тем, что есть на этом свете: беззащитный, безопасный, убогий.

И невдомек бабушкам, что этот двор принадлежит ему не меньше, чем им. Что он — ребенок, за которого некому заступиться, имеет своё жизненное пространство, и никто не имеет права на него покушаться.

* * *

Новые жильцы делают ремонт в квартире, устанавливают двери. Местные бабушки посылают шпионку-разведчицу, чтобы узнать кто именно и какие двери ставит, сколько платит. Бабушки не смущаются тем, что этаж — четвертый, без лифта. Главное — увидеть! А потом долго судачат о том, откуда у новых жильцов деньги. Потом переходят на замеченные шероховатости в отношениях супругов, говорят о том, что дети их — курят, не слушают родителей. Когда приезжает машина со стройматериалами, набрасываются на водителя, что не там машину поставил, на грузчиков, что не так груз носят и так далее и тому подобное. А ведь это тоже — чужое пространство. Уважать его умеют только те, кто уважает себя, кто имеет понятие об уважении к человеку и его жизненному пространству.

Светлана Коппел-Ковтун

Клуб православных литераторов «Омилия» (http://omiliya.org/)

Известный актер театра и кино рассказал «Рублеву» о том, что в его детстве повлияло на его воцерковление уже в сознательном возрасте, как воспитывать детей в православной вере и о восприятии современной культуры.

— Андрей, в каком возрасте вы стали регулярно ходить в храм, причащаться, исповедоваться? Что повлияло на вас?

— С детства я помню иконы, они стояли у обеих моих бабушек. По папиной линии бабушка была глубоко воцерковленным человеком, просто жила в церкви. Я тогда ничего не понимал, видел только, что она возвращалась к полудню с гостинцами, которые доставались мне — в виде дефицитных тогда еще конфет. При этом бабушка меня не водила в храм, это всегда была какая-то тайна. Возможно, в конечном итоге это сыграло более удивительную роль в моей дальнейшей жизни. Было бы гораздо хуже, если бы она могла меня этим испугать. А вот эта тайна ее воцерковленности — она меня немножко тревожила. Эти конфеты от нее были совершенно удивительными — я знал, что эти конфеты не от нее, а откуда-то оттуда.

Бабушка Маша… Она носила черное всегда, и ее образ был для меня таким: она могла сказать одно слово, и это было для меня грозным словом. Ей было очень много лет, по современным меркам она была долгожительница. Дедушка уже тогда ушел, и я общался с бабушкой. Она была одиночка: не то чтобы ей было не нужно общение с внуками — конечно, она рада была нас видеть, — просто это проявлялось не так, как мы привыкли. Это было не сюсюканье, не желание погладить по головке. И на моей памяти только один диалог у нас случился, и он был фактически накануне ее ухода.

Она сидела в саду, был июнь. Начало каникул, только окончилось весеннее цветение… Бабушка сидела в самом углу сада. Я даже не знал, что я там ее встречу, я просто прогуливался. Бабушка ничего не делала по хозяйству, она просто сидела покойно на травке, сложив руки. Тогда у людей были другие руки, не так, как у нас сейчас у городских. Я даже лица ее так не помню, как помню руки — дедушки и бабушки, потому что они были удивительно харизматичные. Вся их биография, вся история этих людей была у них на их руках. И я подсел к ней и стал рассматривать ее руки, а она взяла мои руки в свои. И мы стали говорить о руках. И она тогда сказала мне свое видение, что у меня будет впереди. Я, к сожалению, не могу им поделиться, потому что это слишком личное. Но то, что она сказала, гладя мои руки и мои вены, меня вдохновило тогда на всю жизнь. Она сказала очень важные слова для жизни. И я очень уверенно живу теперь. Живу этими словами. И вскоре она ушла.

А вторая бабушка, Аня, по маминой стороне — с ней было детство, связанное с веселостью, с лихостью. Бабушка Маша жила в Воронежской области, а Аня — в Вологодской, и когда я туда приезжал, там было настоящее шумное детство — много двоюродных сестер и братьев. И в этом доме тоже стояли иконы, о которых мы спокойно разговаривали. С другой стороны, о воцерковленности бабушки я ничего не знал, не знал, когда они ходят в храм. И молитва ее была тайной — ночью, когда мы уже спали, или рано утром, когда мы еще не проснулись.

Да, иконы были во многих домах, и многие в ту эпоху верили «на всякий случай». Но на самом деле это было время, когда наша великая культура еще не могла погибнуть. 70 лет, как бы ни пугали, — это еще не тот период, за который можно было погубить то достояние, которое старцы нам передали. Какой бы могучей ни была рука власти, ее размах. Но мы, слава Богу, устояли и пришли к вере косвенными путями. И в данном случае акт передачи знаний произошел не вербальным путем — из уст в уста, — и даже не то чтобы мы что-то видели и слышали — но простые иконы, которые были, они после смерти бабушек перешли в наши квартиры, и я их видел с детства, и это во многом повлияло на тот период, когда я уже в сознательном возрасте стал искать путь к храму.

— Как вы начали ходить в храм?

— Сначала я был захожанином, как это сейчас называется. На Пасху мы ходили всей семьей, но только на крестный ход. Он впечатлял тем, что много людей идут со свечами. Конечно же, в то время, когда не было такой иллюминации, как сейчас, обилие свечей поражало, и все ходили именно за этим впечатлением. Храмов было мало: был храм в Тарасовке (это конец 1980-х), где собиралось очень много людей, и потом свечи оставляли на заборах, везде, где можно было их закрепить, и они продолжали гореть. В храм мы только заходили — посмотреть, что там такое. Так что тогда для нас это был просто очередной праздник, когда мы могли собраться вместе и повеселиться.

А по-настоящему серьезно это произошло, когда у меня стали появляться первые осознаваемые грехи. Я человек очень искренний, у меня никогда не было секретов от родителей. Но в какой-то момент я начал сталкиваться с удивительными вещами, о которых не мог сказать друзьям и точно не мог признаться родителям. И это новое состояние росло и копилось, я не знал, что с этим делать. При своей открытости я не мог понять, с кем я мог бы этим поделиться. Моя мама ездила в Троице-Сергиеву лавру. Для нее это было нормальным, но она ездила сама, одна.

Я услышал, что там проходит исповедь. Какое-то зерно попало в душу, и однажды я тайком поехал туда один на электричке, попал в эту обитель и получил следующий опыт: это не место, связанное с моими хотениями, желаниями. Пришел бы я или не пришел — это такой огромный корабль, который прекрасно движется вперед и без меня. Я это понял чуть позже, а тогда у меня были такие мысли, что там как поликлиника: я пришел, у меня болит, тут регистратура и меня должны обслужить. (Смеется.) А то, что, образно говоря, при входе надо ноги вытирать, то есть существует целая культура, которую я еще не знаю, и лезть напролом не надо, — мне это в голову не приходило.

Отстояв большую очередь — совершив, как мне казалось, маленький, но подвиг, — я попал на исповедь. Конечно, священник, к которому я попал, был со мной достаточно строг. Это были не такие времена, как сейчас, когда прихожан гладят по голове и радуются, что ты, слава Богу, хотя бы захотел зайти в храм, то есть когда поощряется уже само твое желание прийти. Тогда еще была своеобразная система защиты — боялись, что могут зайти очень «другие» люди. И не то чтобы они испугались меня, просто была культура, которую они хранили, и эта культура была достаточно сурова — как моя бабушка Маша. И я со своими болячками, возможно, был тогда прекрасен. Но я был в храме в первый раз, и ряд вопросов, которые мне задали — как готовился, что делал, когда в последний раз причащался, — меня обидел. Я воспринял это так: вот я такой хороший, у меня болит, а мне сказали — идите домой и готовьтесь. Когда-то, в интервью журналу «Фома», я назвал это громким словом «прогнали», получился такой чересчур громкий заголовок. Конечно, меня никто никогда не прогонял. Но для меня это было как удар. Внутренние ощущения были такие, словно меня исторгли. Я бежал из монастыря, у меня было чувство гнева, обиды. Мне не стало легче, мне стало тяжелее. Я сильно так обиделся. (Смеется.)

Прошло чуть меньше года, и на Рождество произошло чудо. Я пошел просто сопровождать маму на рождественскую всенощную. Ночь, поздно — а мы жили в поселке, и надо было идти через лес. Мама попросила ее сопроводить, и я просто стоял в храме в сторонке — у меня не было отторжения от храма, но на эту службу я пришел просто как сопровождающий.

Это было чудо, потому что когда я чего-то хотел и пришел в храм, я этого не получил, а когда пришел во второй раз, на Рождество, мне ничего было не нужно, и со мной произошло то, к чему я оказался по факту готов. Та исповедь оказалась самой запоминающейся из всех, что были в жизни. Служивший в том храме батюшка, по какой-то только для него понятной причине, позвал из толпы меня одного. Сказал: «Что ты там стоишь вдалеке, подходи ко мне». Я ответил, уже имея опыт: «Я не знаю, что делать, я не готовился», — сказал так обиженно: я, мол, не готов, я не знаю, я ничего не делал. А он: «Ничего не надо, давай я за тебя буду говорить». И он начал за меня говорить. И все пробки, которые у меня были, буквально все, выскочили: было много слез, ощущения понимания.

В какой-то момент я даже задыхался, потому что не мог сформулировать уже ничего — настолько меня поразило то, что он про меня не то что знает, но угадывает, все то, что к моему возрасту меня могло глушить и мучить изнутри. И он точно попадал. Потому это была самая первая, запоминающаяся, чистая исповедь и потом причастие. И после службы мы с батюшкой поговорили. Круг как бы замкнулся — в первый раз я ломился, и мне сказали «идите». А когда я уже не стучался, мне открылись двери, и я вошел туда, откуда сложно выйти.

Метафизически это было очень точно и правильно. Тогда мне это было непонятно, а сейчас ясно — это был путь одновременно долгий и простой. И, воспитывая своих детей, я стараюсь пытаюсь помнить именно об этом — наблюдая, как не очень хорошо сказывается тяжелое воцерковление, когда детям навязывают определенный путь.

— Хорошо, что ваши мама и бабушка давали вам свободу, не навязывая ничего. Вы сами чувствовали, что у них есть эта религиозная жизнь.

— Да, как это и было раньше, и, как многие говорят, должно быть — чтобы люди крестились и выбирали веру во взрослом возрасте. Но так как мы живем в более страшное время, чем наши предки, конечно, крестить детей надо вовремя, по рождении, чтобы молиться можно было за них, а со временем они приобретут собственную веру. Конечно, детей надо воспитывать, но и позволить им самим потом воцерковиться.

— То есть избегать того, что можно было бы назвать насилием?

— Это даже не кажется насилием, родители чувствуют себя вполне прекрасно, им кажется, что они очень благие. Но только эта благость сталкивается с чудовищным антагонизмом потом, в подростковом возрасте. И нужно помнить, что ребенок все равно будет отталкивать все, что родители ему дают, и особенно то, что навязывают, — это и есть период подросткового максимализма. Потому не надо связывать свою личную веру и свое воспитание. Чтобы, когда придет период, когда дети будут тебя отталкивать, они не оттолкнули бы и веру. Вера должна остаться тем связующим звеном, которым ребенок вправе пользоваться, — и он видит, что и ты пользуешься.

Есть неофитство, есть период ознакомления и следующий этап, когда мы несем крест и должны жить как христиане. Этот путь бесконечен — как и в творчестве, пределов нет. Вера — это дар Божий. Я глубоко убежден, что мало людей сподобляются его, а те, кто сподобился глубокой веры, — как правило, лики их написаны на иконах.

— Читаете ли Евангелие с детьми? Ходите ли вместе в храм?

— Конечно, какие-то церковные традиции становятся семейными. И без них уже не можешь что-то делать. Это вошло в мою жизнь, а потом — в жизнь моих детей. Федор — старший — наблюдал мои попытки. Для супруги я не могу стать образцом христианина и убедить своим примером. Она может наблюдать только то, как я, часто с ошибками, двигаюсь в этом направлении. Больше шансов, что она, как и окружающие, укажет на мою нехристианскую сторону, и будет в этом абсолютно права. А можно постараться увидеть те 10% моих попыток, тех принципов, которые я стараюсь соблюдать, и исходя из них построить свой брак. И она услышала именно эти слова. Теперь это то, к чему мы стремимся вместе.

В нашей семье стало очень важным слышать друг друга, уметь договариваться, и для нас церковные традиции становятся зачастую главнее каких-то родственных. Но так случилось, что родственники стали притягиваться к нашим традициям, так что нам с этим повезло.

Как-то однажды мой батюшка сказал, что так здорово, когда в храме стоят и родители, и их дети, и родители родителей, двоюродные братья и сестры. И все они у одного батюшки исповедуются. Тогда у батюшки появляется знание не только о тебе, твоей супруге, твоих детях, но и о твоих близких, он понимает твою природу, откуда ты вырос. Правда, это не так часто бывает, но нам повезло. Мой батюшка знает мою сестру, мужа моей сестры, наших родителей, и, получается, он нас поддерживает. Мы многое друг о друге узнаем, он может очень важные семейные ситуации и проблемы разрешить, помочь. Причем он с каждым из нас ведет себя абсолютно по-разному. С кем-то строго, а кого-то надо гладить по голове.

За трапезой, если меня нет дома, молитву читает супруга. Сейчас уже Федор читает молитву девочкам, сестрам, как старший. Молитвы они знают, потому что с рождения слушали их вместо колыбельной. Сейчас все просто: я только начинаю читать — они засыпают. Более того, у них есть любимые моменты. Вот, например, Серафима — видимо, в силу того, что у нее такое имя — просит, чтобы я ей пел «Честнейшую херувим». Для нее это любимая колыбельная.

Потом, мы читаем вслух Евангелие для детей. Мы не беремся трактовать. Если есть какие-то вопросы, мы по-детски пытаемся отвечать. Все. Дальше мы слушаем в машине их рассуждения. Ну это просто до слез. Как они видят историю Древнего Египта, очень порой бывает забавно. (Смеется.)

Еще канон Андрея Критского. Иногда, если в храм не успели, этот канон можно почитать дома. И каждый при этом может заниматься своим делом, особенно маленькие. Только одно условие: не мешайте папе читать вслух.

Ну и главное наше правило — следить за собой. Показывать все на своем примере. Важнее, если они застанут тебя в молитвенном состоянии, а не если ты им говоришь, что нужно молиться. В результате я наблюдаю вещи, очень меня радующие, и вместе с тем понимаю, что моей заслуги в этом ноль. Например, у детей уходят страхи и паника. Я знал, что Федор боится в лифте ездить. А тут замечаю: заходит, встал в уголок, наложил на себя крестное знамение и спокойно поехал. Однажды, когда ему было 4 года (сейчас ему 8), я даже смеялся: увидел, как он с двух рук крестится. Последний раз я такое видел на черно-белой хронике 43-го года: там матушка провожала сына на фронт. Это, конечно, произвело на меня впечатление.

Но больше ничего такого у нас в семье нет. Потому что отрицательный опыт некоторых знакомых родителей меня напугал в свое время.

Свобода выбора есть. Правда, «жесткая» свобода выбора — дается ровно один шанс. Если ты утром выбираешь, например, что надеть, — выбрал один раз, потом передумал, потом опять передумал, то это пресекается жестко. Или я говорю детям: пойдете со мной в храм? Девочки с радостью соглашаются, Федя говорит: я не пойду. Пожалуйста, свобода выбора. Никто никого не заставляет. Не пошел один раз, второй, видит, что все без него ходят, — в следующий раз его выбор был другим.

Постепенно становятся привычными, входят в жизнь простые вещи — например, перекрестить еду. Федя приходит из школы и спрашивает: «А почему другие не крестятся?» Тут я ему пытаюсь объяснить, чем церковь отличается от школы, говорю, что для каждого это личное дело. «Почему другие не крестятся?» — «Потому, что не все знают, а ты уже знаешь. Ты у нас как шпион, как секретный разведчик. То, что ты уже знаешь, — это тайна».

— По поводу вашего служения в алтаре. Когда это началось и что это для вас значит?

— Я помогаю алтарничать. Так случилось, у меня 10 лет уже есть духовник, со временем батюшке хотелось авансом давать мне все больше и больше. Я человек эмоциональный, и он почувствовал, что, когда мне что-то авансом дается, мне хочется это «отрабатывать». Во время послушания я приобрел очень глубокие отношения со своей будущей супругой. Когда встретил Аню, я не понимал, что со мной происходит. Стоял на пороге серьезного предложения… Но решиться мне помог совет моего батюшки, который просто посоветовал пригласить ее на службу. И уже после первого с ней знакомства, после первой ее исповеди он благословил меня на обручение! Я сделал ей предложение о венчании сразу после послушания. Это тот «аванс», когда ты испытываешь огромное счастье брака, счастье, когда у вас рождаются «венчанные» дети.

Когда батюшка впервые завел меня в алтарную зону, это, конечно, трудно передать. Ты на небесах. Трепещет все. Сложно это передать — ты волнуешься, и только думаешь, как бы чего не уронить, не зацепить. Главное — понять, чего не нужно делать, а потом уже — что нужно.

Начинается все с того, что ты молишься. Потом читаешь записки, потом разжигаешь кадило, потом со свечой выходишь, и так постепенно, постепенно… Через алтарное служение ко мне пришло настоящее понимание литургии. Да: когда я увидел изнутри, из чего состоит это общее дело, таинство — почувствовал, как оно происходит. Оно происходит внутри сердца, друг через друга. Ты ощущаешь, как оно объединяет всех людей, тут стоящих.

В силу занятости из-за своей профессии не могу сказать, что я служу алтарником, у меня нет возможности быть в храме каждую неделю. Но как только появилось окно, у меня нет права пропустить службу.

Знание литургии открыло мне любовь к моей профессии, это удивительное чудо, которое со мной произошло. Я не хочу это сравнивать, но очень много взаимосвязанных вещей. И вообще я понял, что через познание Бога ты открываешь путь к Творчеству. Жизнь — это творческий акт. И самым главным творцом является Господь.

— Есть ли какие-то фильмы и книги, которые вам помогли, как-то повлияли на вас?

— В первую очередь я стараюсь принять все, что преподносит мне судьба. С Божьей помощью появляются люди, через которых приходят нужные книги, литература, что угодно. Если что-то услышал, я стараюсь прислушаться. Дальше, если это легло мне на сердце, я могу у человека еще спросить совета. Как говорит батюшка, тождественное притягивает тождественное.

У меня есть близкий друг, он живет в Петербурге, человек высокой даровитости, умеет «правильно» читать. Учит меня избирательности. Это если говорить о светской литературе. Плюс церковные книги, которые дает мне батюшка. Он за нами следит. Вот от него, к примеру, сейчас мы читаем книгу «Святогорец», автор — инок Всеволод. И, конечно же, святоотеческие книги, например последнее, авва Дорофей.

Последний роман, который произвел на меня впечатление, — это «Обитель» Захара Прилепина. У Прилепина «золотая середина» выдержана на высочайшем уровне. Может быть и нет догматической правды, но то как в сложных жизненных испытаниях люди спасаются друг через друга, становятся полезными друг другу, метафизичность образов — заставляет восхищаться и осознавать, что мы живем во времена большого Писателя. Думаю, что современники Толстого тоже не осознавали, что живут во времена великого Толстого. Кстати говоря, у Прилепина такая же яркая публицистика, как и у Толстого.

Еще одна книга-событие — роман Евгения Водолазкина «Лавр», который невозможно переоценить. Эти два больших романа года определили для меня как бы экватор. Я был более пессимистичен по отношению к нашей литературе, но сегодня у меня чувство ренессанса.

— А музыка?

— Коллекционируем хорошую детскую музыку, переслушиваем. Мой интерес чаще всего обращен на тех, кто работает с текстами. Музыка как таковая меня в меньшей степени интересует. Я вырос на русском роке — это питерский рок-клуб, свердловский рок-клуб. Основой всегда были тексты, тексты,смыслы. Тот же Цой — мое увлечение им ради текстов, ради слов. Для меня его творчество шло к песне «Легенда»: «Смерть стоит того, чтобы жить, а любовь — того, чтобы ждать».

А вот сейчас — группа «25/17». Рэп-группа. Хотя последний их альбом «Русский подорожник» вышел за рамки и условности жанра. Когда люди в светлом направлении делают прорывы, когда человека направляют на истину через творчество, у таких авторов есть большой шанс сделать что-то по настоящему серьезное.

Я редко, но подолгу слушаю А.И. Осипова. Его объяснение 10 заповедей как технической характеристики «нормального» человека — нормальности, а не святости — глубоко меня отрезвило. Выполнять заповеди — это наш шанс стать просто хорошими людьми. Это важно понимать. Образное сравнение с простым холодильником: если будешь соблюдать все правила, которых требуют технические характеристики, холодильник будет служить не только гарантийный срок, но и будет радовать вас своим долгожительством. И лучше не экспериментировать, а поверить на слово.

Сайт «Рублев» (http:/rublev.com/)

Люди смотрят телевизор каждый день. Это постулат — самый главный аргумент при убеждении рекламодателя разместить рекламу на ТВ. И еще очень долго будет оставаться таковым. Но уже не первый год более правильно говорить, что «почти каждый день много людей смотрят телевизор». И в связи с этим возникает множество вопросов.

37% россиян утверждают, что если бы они лишились возможности смотреть телевизор, их жизнь никак не изменилась бы, 26% сказали, что в их жизни произошли бы значительные изменения, 23% – что незначительные. Причем наши сограждане, по их словам, больше потеряли бы, лишившись телевизора, чем приобрели. Для большинства из них это единственный источник новостей, знаний и развлечений.

Практически в каждой российской семье есть хотя бы один (а чаще больше) телевизор. За год хотя бы минуту телевизор смотрят все жители нашей страны — накопленный охват равен 100%. Никакое другое СМИ не сравнится в этом смысле с телевидением еще долго, т.к. другим придется добиваться такого же абсолютного показателя.

Обычный человек смотрит телевизор 3 часа в день. В среднем. И это меняет его — так же, как человека меняет любая другая ежедневная трехчасовая деятельность. Тем не менее, удивительно трудно заставить людей принять этот простой факт.

— телевидение меняет вас, даже если вы слишком молоды, чтобы понять, что именно вы смотрите.

Легко предположить, что телешоу может повлиять на впечатлительных детей, но что насчёт самых маленьких? Ведь они даже не понимают, что происходит вокруг. Исследователи понаблюдали за тысячей детей в возрасте двух с половиной лет. «Телевизионные привычки» этих детей и последствия избыточного просмотра телевизора были просто поразительны, даже после того, как исследователи исключили все остальные факторы, влияющие на поведение малышей.

Чем больше человек смотрел телевизор, будучи младенцем, тем вероятнее, что повзрослев, он станет страдать от ожирения, у него будет плохо в школе с математикой, да и вести себя в этой школе он будет не очень хорошо.

Ещё раз: это не результат просмотра телесериалов со сценами насилия или чего-то в этом роде, что будет в дальнейшем поощрять детей делать плохие вещи. Вряд ли 3-летний ребёнок способен усвоить те «уроки». Нет, всё дело в самом акте просмотра телепередач.

И опять же, это не из-за родителей определённого типа, которые любят оставлять своё чадо перед телевизором на весь день. Результаты повторяются, даже если все иные факторы в воспитании детей совершенно различны.

И результаты исследований аналогичны во всём мире. Исследователи в Новой Зеландии установили, что чем больше часов малыш проводит перед телевизором, тем выше вероятность того, что повзрослев, он перестанет ходить в школу. А во Франции даже запретили транслировать передачи, в «целевую аудиторию» которых могут входить дети младше трёх лет.

— телевидение снижает вашу способность сосредотачиваться

Поскольку телевидение — особенно детское — невероятно быстрое и буквально нашпиговано различными стимулами, нетрудно предположить, что мозг человека со временем вполне может приспособиться к такому темпу подачи информации.

Когда учитель в школе не может добавить в свой урок немного взрывов или динозавров, изменённая телевидением способность к концентрации внимания у ребёнка не позволяет ему оставаться сосредоточенным.

Тем из нас, кто не покупается на лозунги вида «современный мир уничтожает детей» бывает очень трудно поверить в то, что слишком большой объём телепередач и в самом деле может перестроить способность к концентрации внимания.

Исследование, проведённое специалистами из университета штата Айова, помогло установить, что студенты, которые смотрят на экран более двух часов в день, в два раза чаще испытывают проблемы с концентрацией внимания, что очень удивительно, если учесть, что маленький ребёнок перед телевизором проводит в среднем по 4,26 часа в сутки.

В другом исследовании приняли участие 1323 человека. Это были дети в возрасте от трёх до пяти лет, а также 210 студентов. Полученные результаты позволяют утверждать, что хотя телевизор и не изменяет полностью функции человеческого мозга, однако воздействует на них очень сильно.

— телевидение избавляет от одиночества, но это избавление мнимое.

Вы, возможно, знаете людей, которые настолько погружаются во всевозможные сериалы и телешоу, что просто отказываются от любого социального взаимодействия, пока не посмотрят последний эпизод.

Кое-кто из вас, возможно, ждёт того дня, когда эти люди поймут, что для веселья и эмоциональной поддержки нужны реальные друзья, вот только день этот может никогда не наступить. Потому что специалисты установили, что телевидение, и в частности псевдо-отношения с персонажами на телеэкране, могут притупить чувство одиночества и отверженности.

Используя комбинацию из четырёх исследований, специалисты показали, что телевизионные шоу могут вызывать у людей с низкой самооценкой, отвергнутых семьёй и друзьями, чувство причастности к происходящему на экране. Это называется «общественная суррогатная гипотеза». И она предполагает, что для того, чтобы заполнить пустоту, возникшую из-за социального одиночества, человек готов устанавливать отношения даже с вымышленными персонажами.

Одно исследование показало, что участники, постоянно испытывающие чувство одиночества, начинали чувствовать себя намного лучше после включения своих любимых телепрограмм.

В другом исследовании испытуемые должны были написать эссе о своих любимых телешоу либо эссе на какую-нибудь другую, случайную тему (этим занималась контрольная группа). Испытуемые, писавшие о любимых шоу, использовали меньше слов, выражающих одиночество, чем в контрольной группе.

Пока исследователи не смогли точно разобраться в том, что именно делает тесная эмоциональная связь, установленная с телевизионными персонажами: подавляет потребность в социальном взаимодействии, или фактически восполняет эту потребность.

— телевидение — причина ожирения

Ожирение — своеобразный отличительный признак тех, кто слишком много смотрит телевизор. Так что не стоит удивляться тому, что однажды была найдена корреляция между просмотром меньшего количества передач и сжиганием большего количества калорий.

Однако исследователи выяснили, что люди, которые меньше смотрят телевизор, сжигают больше калорий ежедневно вовсе не потому, что они испытывают большие физические нагрузки и их физическая активность выше. Достаточно того, что эти люди используют свой мозг по прямому назначению, и он не пребывает часами в оцепенении перед телеэкраном.

В университете Вермонта специалисты провели шестинедельное исследование, в котором участвовало 36 добровольцев. Их вес варьировался от умеренной полноты до крайних стадий ожирения. Испытуемые смотрели телевизор в среднем по пять часов в день.
20 испытуемым специалисты урезали время просмотра путём подключения к их телевизорам специальных следящих устройств, которые выключали телевизоры тогда, когда максимальное число просмотров за неделю было достигнуто.

От просмотра такого супертелевизора вечерком трудно отказаться… А если изображение будет голографическим, что тогда?

Было установлено, что испытуемые с ограниченным временем просмотра сжигали в среднем на 120 калорий в день больше, чем в контрольной группе, в которой время просмотров не ограничивали.

Факторами, способствующими дополнительному сжиганию калорий, были обыкновенные ежедневные дела и задачи, такие, как чтение книг, настольные игры, или выполнение обычной работы по хозяйству.

Количество употребляемой пищи, кстати, не ограничивалось вместе с ограничением просмотра телевизора. Сжигание калорий происходило потому что испытуемые переключались на более сложную в психическом плане деятельность, для выполнения которой требовалось больше энергии.

— телевидение делает вас бесчувственным

Средний 18-летний человек в течение своей жизни видит 200000 насильственных действий, в том числе 40000 убийств. Самые хладнокровные наши читатели вероятно, уже отметили, что соотношение насильственных действий к убийствам составляет 12 к 55. Можно предположить, что многие из этих убийств были весьма ужасны. Обычно это бывает, когда главный герой на экране бездумно косит целую армию каких-нибудь неуклюжих головорезов в масках.

Но независимо от того, насколько отвратительным является насилие, которое мы видим на экране, оно влияет на наше поведение. Исследование, в котором 700 детей принимали участие в течение 17 лет показало (опять же — после исключения других негативных факторов, таких, как бедность, плохое воспитание и т. д.) что больше часов перед экраном дают больше насильственных действий.

Телевизор будущего — голографический

22,5% детей, которые ежедневно смотрели телевизор по три часа, совершают в последующие годы значительно больше агрессивных действий, таких, как угрозы и драки. Если же дети смотрели телевизор более четырёх часов в день, то этот показатель повышался до 28,8%.

У детей, смотревших телевизор менее часа в день, этот показатель падал до 5,7%.

Этот пример, как и все предыдущие, несомненно, заставит многих из вас воскликнуть: «Но я много смотрел телевизор, когда был ребёнком, и ничего страшного со мной не произошло»! Это, вне всякого сомнения, правда, и она, кстати, совершенно не противоречит ни одному из приведённых выше исследований. Ни в одном из них не говорится о том, что телевидение вредно для всех 100% детей, которые его смотрят. В них говорится лишь о том, что у вас, скорее всего, возникнут проблемы, если вы слишком много смотрите телевизор. Или слишком много сидите в интернете.

Эти факты очень важно понять для верующего человека.

Именно из них проистекают многочисленные заблуждения, которыми мы обладаем в отношении «пользы» телевизора: мы впитывает полезную информацию, пока отдыхаем под свет яркого экрана, не так ли? Научные исследования, говорят, что — нет. Через телевизор мы поглощаем тонны информации, которую мы не намеревались впитывать. Нам рассказывают, какой страшный и жестокий мир вокруг, и как нас не любит Америка, какая у нас несовершенная фигура, и какая красивая жизнь у героев любимого сериала (а у нас она такая серая и скучная). Нас убеждают, что наша жизнь изменится, если мы отбелим зубы опасными химикатами (зато в красивой коробочке) и опрыскаем себя новым ароматом с сотней непроверенных на безопасность ингредиентов (зато от очередной знаменитости). У нас будет куча друзей, если мы будем пить кока колу и есть бургеры от макдональда с приправой аммиака…

Мы, конечно, люди неглупые, мы понимаем, что «это же реклама». Мы абсолютно уверены, что у нас своя голова на плечах, и мы можем отличить ложь от правды, да? Абсолютно точно, именно поэтому мы постоянно критикуем наше тело, покупаем косметику от морщин и крем от целлюлита, отдаем тяжко заработанные деньги на новые машины и дизайнерские вещи. Конечно же, от всего этого добра и несбыточных обещаний нам лучше не становится. Наоборот, смотря часами, как в телевизоре другие живут свою жизнь, мы оказываемся еще более одинокими и несчастными, физически неактивными и больными, еще более бедными и уставшими.

Кстати, об усталости, есть много людей, которые после тяжелого рабочего дня предпочитают расслабиться под телевизор. Разве мы сами так порой не делаем: наслушаемся на работе умных разговоров, домой придем, включим что-нибудь простодушное по телевизору, и, кажется, мозги отдыхают. Бедные наши православные мозги! Им так хотелось тишины и покоя, а мы им устроили полосканье из потока стрессовой информации.

Конечно же, наш мозг обладает удивительным свойством блокировать информацию (смотря на экран, слушая, но — не видя и не слыша), он приспосабливается к любым условиям, но хорошо ли это? Не думаем. Мы учим наш мозг игнорировать образы и звуки, которые мы же ему предлагаем для внимания. Мы противоречим сами себе. В результате, мы ненароком учим наш мозг игнорировать речь близкого человека, когда мы смотрим телевизор, или просьбы ребенка о помощи… Мы становимся душевно глухими.

Так что же делать? Выход очевиден: телевизор плохо вписывался в великопостную жизнь. У кого-то будет достаточно силы воли, чтобы выключить телевизор, а у кого-то рука с пультом дрогнет, и он так и просидит перед голубым экраном до позднего вечера. Поэтому лучший выход, чтобы войти в пасхальные дни умственно и душевно обновленным человеком – выдернуть из телевизора электрический шнур из розетки.

«А вдруг я пропущу что-то важное?» – спросите вы. Конечно же, пропустите! Вы пропустите кучу информационного мусора, вроде того: «кто на ком женился, и кто с кем развелся», «кто в какой скандал попал, и от какого скандала откупился» и прочее в том же духе. А сколько вы приобретете, трудно представить! Шесть недель поста, которые вы проведете без телевизора, не заставят вас почувствовать себя как на необитаемом острове. Каким-то образом, поверьте, вы практически одновременно со всеми узнаете об основных событиях в мире: из разговоров с друзьями, на работе, перепостов в социальных сетях и так далее. Если же вам будет вам нужно узнать что-то о каком-то важном происшествии, то можно воспользоваться компьютером, целенаправленно ища нужную информацию в интернете.

Разумеется, существует риск, что забросив телевизор, вы начнете больше проводить времени за компьютером. Но с этим, имея опыт преодоления телевизионной тяги, будет справиться уже намного легче. Вот как одна прихожанка делится опытом жизни без телевизора в Великом посту: «Мы в семье стали все спокойнее, жизнь не кажется такой негативной, напротив, солнышко всегда светит в нашу сторону. Я закончила семестр в институте, написав работу, которой я по-настоящему горжусь. Я прочитала столько неюридических книг, сколько я не читала за последние пять лет. Мои мысли стали более упорядоченными и ясными, мои стремления в жизни стали более очевидными. Мы стали ложиться раньше спать и лучше высыпаться. Мы стали проводит больше качественного времени с нашим ребенком, гулять, читать и выдумывать игры. Мы стали больше готовить дома и по-настоящему наслаждаться нашей едой, обращая внимание на то, что мы едим, не отвлекаясь на телевизор. У нас появилось время на общение, мы стали ближе друг к другу. Все оказывается так просто, когда строишь отношения с людьми, а не с материальными объектами».

Итак, распростившись с телевизором, хотя бы на время Великого поста, Вы убедитесь, что Ваша жизнь станет свободней, спокойней и, несомненно, интересней.

Сайт храма Иоанна Предтечи г. Кирова (Вятки) (http://hram-predtecha.ru/)

Беседа о человеке, о его падшей природе, его греховности и о стоящей перед ним задаче преодолеть грех, изменить себя к лучшему, уподобиться Богу и спастись для вечности.

— Скажите, отец Нектарий, с точки зрения Церкви — почему человек становится таким… каким становится? Свободны ли мы — выбрать, определить, сделать, как говорится, себя? Есть ведь еще и обстоятельства нашего рождения, качество полученного нами воспитания — то, что от нас не зависит…

— Богом человеку дана свободная воля, и каким человек станет — зависит от его личного выбора. Влияет на формирование личности многое, но определяет человека — собственное произволение, и ничего более. Человек не есть детерминированное существо. Он существо свободное. Достаточно примеров можно привести, когда человек рос в совершенно аморальной среде, в среде, где, казалось бы, только бандитом и можно вырасти, а вырос очень приличным и порядочным человеком. Бывает и наоборот: рос, кажется, как цветок в оранжерее, а вырос человеком непорядочным и нехорошим. Любое воспитательное воздействие — мягкое ли, жесткое — предполагает ответную реакцию воспитуемого. Ребенку говорят добрые, правильные слова, но услышит ли он эти слова, примет ли их — это зависит от него самого.

— Да, и ведь как часто бывает, что от суровых, даже жестоких наказаний человек — ребенок ли, подросток, взрослый — не исправляется, напротив, становится хуже. Значит, человек свободен даже под ударами — в буквальном или переносном смысле этого слова… Но ведь есть еще и воля Божия о человеке. Как бы Его план относительно конкретной личности.

— Этот план для всех один, и если бы мы его выполняли, мы все были бы святыми. Совершенно очевидно, что большинство людей не являются святыми и не исполняют волю Божию о себе. План Бога о человеке не определяет его — человека определяет лишь его свободный выбор. Да, благодать Божия влечет человека к добру. Но есть масса людей, в жизни которых это влияние благодати совершенно не просматривается. На человека влияет среда, но, как уже сказано, есть много людей, которые превозмогают влияние среды и живут вопреки этому влиянию. На человека многое влияет, но жизнь неопровержимо свидетельствует: решает все собственное волеизъявление человека.

— Но жития некоторых святых говорят, что их святость была Богом предрешена, предопределена: знаки этой предопределенности присутствуют во младенчестве святого. Значит, кому-то дано, а кому-то нет?

— На вопрос о предопределении очень хорошо отвечает преподобный Максим Исповедник. Он пишет, что предопределение основывается на предвидении Богом свободного произволения человека, выбора, который человек сам в будущем сделает. Почему Господь таким дивным образом Марию Египетскую обратил от греха к покаянию? Ведь не всех Он так обращает. Потому что не каждый человек, обратившись, идет до конца, как эта удивительная женщина. Господь провидел, предвидел все, что в ней есть, все, что в ней потом откроется.

Почему некоторым людям можно дать что-то авансом, а другим нельзя? Потому что один человек этот аванс во благо использует, а другой и себя погубит этим авансом, и окружающих. То же и здесь. Если мы, когда что-либо предпринимаем, можем основываться только на прошлом и настоящем, то Господь основывается и на будущем тоже. Поэтому то, что мы можем назвать Божиим предопределением о человеке, — не есть что-то внешнее по отношению к нему и ему навязанное. Это то, что вырастает из самого человека. Как говорили святые отцы: древо креста, который несет человек, выросло на почве его сердца. Так и Божие предопределение о человеке выросло на его личностной почве.

— Итак, каждый из нас — творец своей жизни и судьбы, это не красивая фраза, а реальность?

— Конечно реальность. Бог уже все дал нам. А мы либо пользуемся этим, либо не пользуемся или пользуемся неправильно. После того как Он нам все дал, все остальное зависит только от нас.

— Но ведь это совсем не легкий труд — творить себя. То есть, по сути, — изменять себя к лучшему. Пытаясь это делать, мы сталкиваемся с такими преградами, терпим такие поражения… Как добиться успеха, как на самом деле стать другим?

— Прежде чем задать вопрос, как стать другим, нужно задать вопрос, зачем человеку становиться другим. Абсолютное большинство людей совершенно не задумываются о том, что им нужно стать какими-то другими. Если вы попытаетесь объяснить человеку, что ему нужно измениться, он скажет — зачем, я вполне сам себя устраиваю. Но мы не просто о человеке здесь должны говорить, мы должны говорить о христианине. Как, каким образом христианин приходит к тому, что ему нужно сделаться другим? Он уверовал, крестился, пришел в Церковь. Он читает Евангелие и из него узнает, каким христианин должен быть. Иными словами — каким должен быть человек по замыслу, по воле сотворившего его Бога. Если человек действительно верит в Бога и хочет стать учеником Христовым — а если он пришел в Церковь, значит, такое желание у него все же есть, — то он должен стать таким человеком, о котором говорится в Евангелии. Евангельские заповеди для него должны стать — не внешним чем-то по отношению к его жизни, не набором запретов — написано, значит, нужно исполнять, если не исполню, будет плохо, — нет, а чем-то, что проникает в самую глубину его сердца, что становится подлинной его жизнью и природой.

— Боюсь, что не я одна, многие наши читатели здесь, в этом месте, скажут: «А вот у меня не так было. Я еще не пришел (не пришла) к вере, далек был от Церкви; я просто рос, учился, двигался по жизни. И о том, что мне необходимо измениться, мне сообщало не Евангелие, нет, а мои неудачи, мои конфликты с людьми, многие печальные, а подчас и постыдные события в моей жизни. Именно они заставляли меня задуматься: что-то во мне не то, как-то не так я живу и действую. А Евангелие я открыл уже потом — бессознательно ища, помимо многого другого, еще и ответа на вопрос об источнике моих несчастий».

— Бог никогда человека не оставляет, Он с ним с момента его рождения; и, если человек не пришел еще в Его Церковь, Бог говорит с ним на ином языке, иначе помогает человеку увидеть его греховность. Но только в Церкви человек может получить ответ на вопрос о причине греха, только в ней этот процесс — узнавания себя и изменения к лучшему — может продолжиться и привести ко спасению.

— Но вот человек пришел в Церковь, он по-настоящему открыл Евангелие и осознал, что ему необходимо измениться; но ведь это только начало пути?

— Это начало борьбы — той, о которой говорит апостол Павел: желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю (Рим. 7, 18–19). Человек обнаруживает в себе тот закон, о котором апостол говорит чуть ниже: по внутреннему человеку нахожу удовольствие в Законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником (Рим. 7, 22–23). И эту борьбу человек наблюдает в себе. Он видит, насколько это хорошо — быть настоящим христианином, жить по евангельским заповедям, но в то же время не может таким быть и так жить. Тогда-то человек и понимает, что ему предстоит очень долгий и сложный путь изменения себя. Для того, чтобы он мог сказать о себе словами того же апостола Павла: подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 4, 16).

Человек хочет измениться — не просто потому, что его извне к этому обязали. А потому, что это его внутренняя потребность. Ведь семя любви к Богу, оно в сердце человека всеяно изначально, а когда оно начинает прорастать, человек чувствует тоску по Богу, боль от удаленности от Него. И начинает искать путь к Богу — не только сознательно, обдумывая, анализируя свою жизнь, но даже и на подсознательном уровне пытается изменить что-то в себе самом, устранить препятствие меж ним и Творцом.

Безусловно, здесь действует благодать Божия; она человека ведет, она подсказывает ему, учит его. Но результат зависит от произволения человека, от того, насколько он будет последователен, постоянен. Насколько он сможет быть по отношению к самому себе жестким, даже жестоким. К себе в данном случае означает — к ветхому человеку, которого для жизни человека нового приходится так или иначе умерщвлять.

— Ветхий человек — это человек не преображенный?

— Это человек, который на Бога не похож. И именно поэтому он не чувствует того единения с Богом, о котором пишут святые отцы и которое является самым центром, самым средоточием христианской жизни, — хотя и пытается жить церковной жизнью, молиться. Причина именно в том, что этот человек не такой, как Бог.

— Но разве человек может быть подобен Богу?

— Странно звучит? Но ведь мы должны понимать: общение с Богом для человека становится возможным лишь тогда, когда он становится на путь богоуподобления. Не в безначальности, конечно, он может быть Ему подобен, не во всесилии. А в том, о чем неоднократно сказано в Евангелии: будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6, 36); будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48); научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (ср.: Мф. 11, 29). Спаситель показал то, в чем человек может Богу уподобляться. Не в тех Его Божественных свойствах, к которым человек как существо ограниченное причастен быть не может, но именно в любви, смирении, кротости.

А пока человек не таков, его непохожесть на Бога, чуждость Ему по духу становится препятствием к богообщению. Как говорит апостол: Если же кто Духа Христова не имеет, тот [и] не Его (Рим. 8, 9). Такой человек остается для Бога внешним, и Бог для него остается внешним. Как бы ни хотел Господь, чтоб каждый человек был к Нему максимально близок, но вот эта непохожесть, она порой стоит как стена.

И вот тут начинается борьба между этими двумя людьми, между ветхим человеком и новым. Это нашло совершенно гениальное выражение в романе Роберта Луиса Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Герой этого романа, врач, изобретает эликсир вечной молодости. Он вводит эту сыворотку самому себе и превращается из старика в молодого, полного сил и энергии человека. Но этот молодой человек принимается уничтожать все на своем пути — настолько необузданна его тяга к удовольствиям, что малейшее препятствие приводит его в страшную ярость, и он убивает.

Потом действие эликсира заканчивается. И доктор возвращается к самому себе. И страшно переживает весь ужас содеянного. А потом опять делает себе укол, чтобы пережить ощущение полноты греховной жизни. И в какой-то момент вот этот молодой человек, мистер Хайд, поглощает личность доктора Джекила. Это и есть образ борьбы между ветхим и новым человеком. Если мы своего ветхого человека выпускаем на свободу, даем ему волю, он уничтожает в нас все новое. А если мы запрем его, загоним в тупик, он будет умаляться, слабеть, и новый человек в нас обретет силу.

Нельзя построить прекрасное долговечное здание из некачественного материала, даже и при наличии самого современного и совершенного проекта. Негодный материал в данном случае — человеческая природа, искаженная грехопадением. Но то изменение нашей природы, то исцеление, которое делается для нас возможным благодаря всему домостроительству спасения, благодаря Пришествию в мир Спасителя, Его проповеди и Крестной смерти и Воскресению, — это изменение не может быть одномоментным. Оно совершается на протяжении всей жизни человека, и человек становится во Христе новой тварью постепенно — всей своей жизнью.

— Но безгрешным-то ведь он не станет…

— Да, природа его остается поврежденной, и грех в нем будет жить до самой его смерти. Вот почему, когда преподобный Макарий Египетский восходил на небеса и бесы кричали: «Макарий, ты победил нас!» — он отвечал: «Нет, я вас еще не победил». У того же преподобного Макария есть мысль: человек, который считает себя чистым от греха, не понимает, что он представляет собой как бы огромное, безмерно огромное здание с бесконечным множеством комнат, и лишь некоторые из этих комнат он сумел прибрать, очистить от мусора и грязи, вывести паразитов. Если он не будет это понимать, в один прекрасный день двери иных комнат откроются и вся тьма и грязь, все паразиты хлынут в чистые комнаты. Поэтому христианин призван постоянно находиться в состоянии самоуглубления, видеть в себе нечистоту и очищать от нее свой внутренний дом и, даже если нечистоты не видно, — знать, что она есть. Понимать это — удел смирения. А не понимать — свойство гордости. Смирение предохраняет от падений, гордость же и порождаемая ею слепота непременно приведут к страшным искушениям и падениям.

— А разве не бывало так, что к Вам приходил человек и говорил: я пытаюсь, но не могу измениться, я, скорее всего, безнадежно плох, я не изменюсь никогда?..

— Да, приходят и говорят, что измениться невозможно, что это требует слишком большого труда, подвига, на это не хватит сил. Но, открывая церковный календарь, мы видим, как много было на свете людей, не просто сумевших себя изменить, но ставших, по выражению святых отцов, земными ангелами и небесными человеками. А на деле их гораздо больше, чем в месяцеслове; безвестных, непрославленных святых гораздо больше, чем прославленных. А сколько вокруг нас людей, которые, хотя и не стали святыми, стали другими и очень существенно изменились. Значит, все дело — не в исходных условиях, а в произволении человека. Проще говоря, в его желании.

— Иногда именно желания-то человек в себе и не находит. Слишком сложное он существо: хочет захотеть и не захочет никак. Поражена где-то там, глубоко, воля.

— Человек, как уже сказано, существо недетерминированное, и происходящее в нем не может быть описано причинно-следственными законами, подобными законам физики или биологии. Нельзя сказать: вот этому человеку природой отпущено столько-то желания, и больше ему негде взять, и то, что требует большего желания, у него не получится. Человек не просто сложен, он — тайна, а разгадка ее — только в глубине неповторимого человеческого «я». Перед этой тайной надлежит в благоговении остановиться и отступить. Почему человек способен в бою броситься с гранатой под танк? Почему именно этот человек оказался способным на страшную жертву, в то время как миллионы других людей на нее не способны? И противоположный пример: почему человек спивается, гибнет от наркотиков, становится убийцей? Что такое в нем? Почему это произошло именно с ним? Что, ему Бог чего-то не дал? Бог дает каждому из нас все, что ему надо. Но есть путь, который проходит человек, есть его исходные качества, и есть то, как он ими распоряжается.

Это очень наглядно бывает в спорте: у человека с превосходными физическими данными дело может не пойти, а другой человек, тот, чьи природные данные, казалось бы, оставляют желать лучшего, может добиться успеха. В чем причина такого парадокса? В произволении, в решимости, а еще есть такая вещь, как способность человека к творчеству. Произволение иной раз способно двигать человека лишь по прямому пути — как говорится, до упора, — а творческое начало позволяет ему найти обходные пути, совершить маневр.

Но в высшей степени эта способность человека к творчеству проявляется не в спортивных занятиях, конечно, а в труде над самим собой. Чтобы что-то сделать с собою, нужно очень глубоко себя узнать. Это труд головоломный, труд невыносимый, но в то же время потрясающе интересный: человек открывает в самом себе неизведанный мир. Мир не малый, не микрокосм, как принято говорить, нет — мир совершенно безграничный. Однако бывает и так: человек понимает, какой путь перед ним, и от этого пути отказывается.

Понятно, что стать другим в один прием невозможно. Мне приходилось спрашивать людей, приходивших ко мне со своими трудностями: «Вы кто по профессии?» — «Инженер». — «А вы что же, за один день стали инженером (или врачом, или музыкантом…)?». Все понимают — чтобы овладеть профессией, нужно положить много труда и немало времени потратить. Почему же человек стать другим, то есть, по сути, стать христианином, надеется не затрачивая сил, не делая того, что нужно для этого сделать? Читал ли он святых отцов, то есть людей, которые реально стали другими и оставили нам бесценные советы, как это сделать? В ответ часто слышишь: «Не читал», и видно при этом, что и не собирается. «Ну а что вы еще делаете для того, чтобы стать другим?» — «Ну… просто стараюсь». — «А что было бы, если бы вы у себя на работе “просто старались”, не обладая профессиональными знаниями?» Я говорю это человеку не как какой-то внешний судья, нет, я говорю и о себе тоже. Чтобы стать профессионалом в какой-либо области, нужно заниматься этим последовательно, постоянно, советоваться, консультироваться с теми, кто больше тебя в этом деле преуспел, ко всем своим задачам подходить творчески. То же и в жизни христианской — это такой же конкретный осязаемый труд, только гораздо более важный.

Нередко бывает так, что человек, пытающийся вроде бы бороться с грехом, постоянно обрубает ветки дерева вместо того, чтобы выкорчевать его корень. То есть он не может увидеть причину своего греха. В нем вновь и вновь вспыхивает зависть, и он пытается эту зависть в себе подавить: «Нельзя, грех, стыдно». А если подойти к проблеме с другой стороны, спросить себя: чему я завидую? Это вопрос об иерархии ценностей. Если самое ценное, самое важное для меня — быть с Богом, если это вышло в моей жизни на первый план, то как я могу завидовать, скажем, чьему-то успеху, удаче, славе? Значит, причина — не повод, а именно причина, основа зависти — исчезает. Если зависть ко мне возвращается, нужно не пытаться ее быстренько подавить или залить, как пожар, водой, нужно вернуться к себе самому и себя спросить: как получилось, что для меня вновь стало важным именно это, а не Бог?

Когда человек пытается ломать себя в мелочах, он мало преуспевает, но когда он идет к духовному центру своей жизни и вновь спрашивает себя, что для него важно, — тогда ему удается изменить себя. Разбираться с поломкой нужно именно в центре механизма. Тогда внешние проявления поломки сами исправятся. А что такое центр? Это сердце человека. Как к нему идти? Помимо сердца, у нас ведь есть еще голова. Нужно регулярно себя спрашивать: если ты верующий, если ты хочешь идти за Христом, то почему для тебя по-прежнему важны какие-то вещи, которые суть мусор на самом деле? Зачем, отправляясь в этот далекий путь, ты тащишь на себе контейнеры с мусором? Приведи себя в соответствие, сделай выбор: либо оставь веру и Церковь и живи «как все», либо сбрось этот лишний груз.

Отсутствие успеха в труде над собой говорит об отсутствии соответствующего желания. Можно еще проще сказать: почему мы не святые? Потому что не хотим. Страшный ответ, но это именно так.

— Если не хотим, значит, недоосознаем… чего именно?

— В психологии есть такое понятие, как мотивация: мотивированный человек может сделать то-то и то-то, а немотивированный человек не может. В данном случае мотивация — это мысль о вечности, которая неизбежно наступит и в которой нельзя будет уже самому ничего изменить. Если человек о ней помнит, он не может не заботиться о том, с чем он в эту вечность пойдет. Но если человек о вечности не думает, его жизнь вряд ли можно назвать жизнью: он не живет, он существует. Какие-то импульсы у него вспыхивают периодически — попытаться свою жизнь изменить, стать другим, — но быстро гаснут.

— Мы с Вами все время говорим о человеке хотя и проблемном, но все же верующем. Но бывает ведь и иначе. Человек говорит: я неверующий и ничего с этим поделать не могу. Вот нет во мне веры, и все, хоть тресни.

— Господь ходил по дорогам Палестины, люди Его видели, слышали, удивлялись Его словам, видели, какие чудеса Он совершает. Они сами говорили: никто никогда не говорил так, как этот Человек говорит. И все это не влияло на их способность Христа принять.

Другой пример — из области естественных наук. Как возможно быть биологом и не быть верующим? Каждый живой организм настолько уникален, чудесен, таинственен, в каждой клетке записана вся информация о нем — уникальный текст, кто его автор? И в то же время среди биологов верующих и неверующих — такое же процентное сочетание, как и среди людей, не представляющих себе этой картины. Мысль об Авторе остается за рамками сознания неверующего генетика. Это ведь загадка, это еще загадочнее, чем клетка, — почему человек видя, не видит (ср.: Мф. 13, 13). Все зависит от произволения каждого.

Это очень важное качество в человеке — чувствовать таинственную глубину Логоса. Ведь что есть Логос? Не просто слово, смысл. Нет, нечто гораздо более глубокое и не определяемое нашим сознанием. И человек, который дошел до границы собственного разумения, должен остановиться и понять: есть нечто, что не подчиняется законам тварного мира. Есть Кто-то, Кто это все сотворил. Сделай еще несколько шагов, встреться с Тем, Кто все это и тебя самого сотворил!.. А человек разворачивается и уходит. Хотя он ученый, исследователь, и сама его профессия, кажется, должна заставлять его идти до конца, до наступления ясности. Но он не хочет. И в этом нет логики. И это то, что делает человека чуждым Богу. Ведь каждый верующий человек на самом деле логичен. Не в русле земной логики, которая на каждом шагу может трансформироваться, а в русле логики Божественной. Все, что сотворил Бог, удивительно логично. Мир устроен так, что все в нем на своем месте — как в хорошо знакомой квартире, в которой можно жить с закрытыми глазами: протянул руку и взял то, что тебе нужно. И логика Божественная для человека не чужая, не посторонняя, он ее понимает, потому что все это для него сделано. И потому, когда человек сознательно закрывает глаза, здесь, там, тут — чтоб не видеть, не слышать, не чувствовать, — он сам себя делает Богу чуждым.