Письмо

Прошло почти двадцать лет, но я не потеряла это письмо. Его написала моя однокурсница и попросила отвезти в мона­стырь. Сама она от Церкви была далека, но боль от содеянного и от исковерканной жизни не давала ей покоя. Письмо я отвезла и попросила разрешения использовать текст, сделав ксерокопию, если когда‑нибудь буду писать на эту тему. Она согласилась. Прошло время, мы разъехались по разным городам, но письмо не потерялось, а только пожелтело. Женщине, которая его писала, пришлось тяжелее. В Церковь она так и не пришла и, как мне недавно рассказали, тихо спилась в тишине своей квартиры. У меня осталось чувство вины и помятый листок в руках.

«Я была одна в семье. Любила быть в центре внимания, получать от мужчин подарки. Любила любить и не понимала, что это такое… Сделала несколько абортов, но значения этому не придавала: так поступали многие в моем окружении.
Однажды дотянула срок до шести месяцев беременности, хотя мой женатый друг ничего мне не обещал. От кого‑то услышала, что можно ввести в околоплодный пузырь какой‑то раствор и наступят мини-роды. И это не так ощутимо для организма, как хирургическое вмешательство на ранних сроках. Я нашла медсестру, которая занималась подобными вещами. Пригласила ее к подруге, заплатила положенную сумму. Через некоторое время начались схватки, затем потуги, я родила мальчика. И долго рассматривала его, мертвого, почему‑то думая о том, что у него еще не сформировались ноготки. Меня поразило его лицо, оно выражало страдание. Подруга закопала его на пусты­ре. Я осталась у нее отлежаться. Ночью поднялась высокая температура. Когда подружка увидела, что я лежу зеленая, с подтянутыми к животу ногами, она позвонила моему отцу. В больнице, утопая в дикой нечеловеческой боли, я услышала два коротких слова, сначала: «Перитонит», потом: «Сепсис».
При операции мне удалили все, что давало возможность иметь детей. Врачи говорили родителям: «Готовьтесь к худшему». Но я выжила. Полгода провела в клинике, перенесла еще две операции. Об этой постыдной болезни быстро узнали все мои друзья, весь мой институт.
Сейчас у меня есть своя квартира, но нет дома. Потому что дом — это тепло, это любовь.
Мне очень часто снится мой сын, его маленькое сморщенное личико стоит перед моими глазами. Он, человек, зарыт где‑то на пустыре, завернутый в грязную тряпку. Я тоже сейчас будто завернута в грязную тряпку. И никому не нужна. Помолитесь обо мне. Галина»

Реальность

Медицина скупо, сухо и четко отчеканит нам информацию об основных этапах внутриутробного развития ребенка: его росте (в миллиметрах и в сантиметрах), весе (в миллиграммах и граммах). Но каким прибором нам измерить и взвесить душу?

На 18‑й день жизни малыша возможно прослушать и просчитать биение крохотного сердечка, пульсирующего рядом с огромным маминым. На шестой неделе удается зафиксировать биотоки мозга того, чье имя еще не названо. Но чем исчислить силу недовоплощенной Любви ребенка? Его надежду? Каким прибором измерить это Нечто Неизмеримое? Какой мерой определить ценность его жизни?!

Спросите об этом не рожавшую женщину, которую врачи и годы бесполезных попыток приговорили к бесплодию. Спросите мать, потерявшую единственного своего ребенка. Спросите старую бабулю, которая так никогда и не дождалась с поля боя сыночка, того самого, кто взывал, погибая: «МАМА!..»

Наши нерожденные сыны, наши нерожденные доченьки-красавицы… Они были взвешены и измерены убогими взрослыми мерками и признаны негодными, нежеланными. Мы уносили их под своим сердцем в абортарий, оставляли в хирургическом кабинете, где ждала их жадная смерть.

Маленькое обращение к маме, короткое, — длиной в нежеланную детскую жизнь, — грубо оставлено без ответа и внимания, без милости. Прерванная молитва не была услышана нами, но живет в нас, звучит аккордом Любви, «которая не перестает никогда». И однажды (в одно прекрасное утро, или в дождливый день, или одиноким вечером) мать‑дето­убийца услышит тихий зов, который, наконец, пронзит кромешность ее взрослого «рая»…

Исповедь

К счастью, многие женщины, совершившие грех дето­убийства, приносят покаяние. О том, какой путь они при этом проходят, что переживают при этом, рассказал петербургский священник, настоятель храма во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Шпалерной протоиерей ­Вячеслав Харинов.

— «Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться о детях своих, ибо их нет». Отец Вяче­слав, может ли время вылечить женщину, совершившую детоубийство? И нужно ли уповать на время?

— Грех детоубийства имеет одну особенность: он не зарубцовывается. Оста­ется коростой на ране. Благочестивые бабушки в беленьких платочках, которые уже давно в Церкви, исповедуют его мне, священнику, снова и снова. И каждый раз плачут и рыдают.

Если человек правильно уст­ро­ен, то это не забывается… В том и состоит ужас этого греха, вся катастрофа, что он не изживается. Конечно, если человек духовно слеп, ему это не грозит. Если же человек духовно развивается, то и грех становится все зримей и зримей, страшнее и страшнее. Можно загнать его вглубь, можно научиться владеть собой, можно научить себя не срываться. Но если человек духовно растет, то эта катастрофа, осознание недопустимости содеянного будет только возрастать. И чем счастливее женщина будет как мать, тем тяжелее будет она переживать произошедшее.

— Какие причины аборта ­ча­ще всего называются на исповеди?

— Чаще всего социальные. И тогда я говорю женщинам, что если Господь промыслил жизнь и благословил ее, то Он уже промыслил все содержание, исполнение ее, чтобы она жила и возрастала. И только человеческое начало может противодействовать этому замыслу. Только человеческое зло — причина любого нестроения, любого несовершенства в этом мире. И если зло может принимать самые разные формы, то женщина, идущая на аборт, — самая страшная форма зла: призванная давать жизнь — пресекает ее.

— Лет двадцать тому назад можно было хоть как‑то оправдывать эту ситуацию незнанием. Не было литературы, публикаций, фильмов, эта тема была закрытой. Сейчас на незнание не сошлешься…

— Мне тоже казалось, что все меняется, общество, люди узнают больше об этом, особенно под влиянием Церкви… Но вот совсем недавно на исповеди женщина, которую я знал как человека верующего, думающего, как хорошую мать, призналась, что сделала Великим постом два (!) аборта. Мне и сейчас трудно говорить об этом, а тогда я просто потерял дар речи. Думал: «Не может быть!» Я всегда пытался увещевать молоденьких, малообразованных девушек, но эта женщина к ним не относилась…

— Почему женщине трудно говорить на исповеди о грехе аборта?

— Дело в создании среды умолчания вокруг этой темы. Женщины вообще стараются не говорить об этом. Потому что аборт — это проваленное материнство. Фиаско судьбы и призвания матери. Умолчание фактов и проблематики абортов создает иллюзию нормальности. Но я смотрю женщине в глаза и вижу там не имеющую конца драму. На исповеди приходится слышать о многом, но эту тему всегда ждешь с какой‑то безнадежностью, усталостью и страхом. Особенно, когда разговор заканчивается, а все что‑то не то, не то…

Обычно спрашиваю: «Простите меня, но если это было, то…» И ответ: «Ах, да…» И все, что было сказано перед этим, рушится, и оказывается, что не было никакой ценности и важности во всем исповеданном, потому что самое главное, самое страшное и вопиющее осталось не упомянутым.

— И что дальше? Слезы, осозна­ние, по­нима­ние?

— Не всегда. Я стараюсь показать с неожиданного ракурса всю позорность этого греха. Обычно говорю: «Родили бы и отдали в детский дом». И уже знаю реакцию: моментально брови вскидываются домиком: «Чтобы я своего ребенка в детский дом?!» Тогда только и остается наклониться поближе, посмотреть в глаза и сказать: «А убить в утробе, в темноте, это можно? Это легко, это просто?» Вот тот неожиданный момент, который обычно застает женщину врасплох. Я часто спрашиваю, приносят ли женщине радость ее дети? Могла ли она убить их? И слышу горячее: «Нет! Нет!», — ни пять лет назад, ни десять лет назад, ни даже когда ребенку было всего пять дней или пять минут… Но почему же тогда смогла?! Было плохо с деньгами? Плохо с жильем? Плохо с работой? На самом деле, было плохо с любовью. Детям абсолютно все равно, в какой колыбели лежать: Бог показал нам это, избрав для Своей колыбели скотные ясли. Ребенку все равно, на какой машине его будут возить. Ему все равно, сколько комнат в его доме… Детям нужна только наша любовь. И каждый аборт — это проваленный экзамен человеческой любви. И я уже не говорю о женской и материнской.

— О любви, которая должна была стать всем, а стала ничем?

— Ребенок приходит в этот мир через женщину. Единственное, что ему нужно в этом мире, — увидеть склоненное над ним лицо матери. Через него он познает Вселенную, потому что в материнском лице есть все. Вспомните, как ваши дети разглядывали вас из колыбели.

— И никакие причины не могут этот грех смягчить?

— Конечно, у всех своя жизнь. И с каждой жен­щиной необходимо говорить по‑разному. Есть женщины, которых склонили на убийство близкие. Есть женщины, которые абортировали половину своего сердца вместе с нерожденным ребенком. И остается только плакать вместе с ними и молиться, понимая, что они жертвы обстоятельств. Есть мужья-убийцы. Я уже не говорю про врачей и медперсонал, которым так легко произнести циничное: «Давай мы тебя почистим».

— Отец Вячеслав, позвольте задать вопрос, который многократно обсуждается и в статьях, и в литературе, посвященной теме абортов. Спасение совершивших аборт возможно ли? Ведь аборт — смертный грех.

— Господь хочет спасти всех. Но спасается из грешников лишь тот, кто острее переживает свой грех. Кто больше, глубже осознает драматичность ситуации. Здесь отдельно стоит поговорить о христианском понимании покаяния. Это не бесконечная эмоциональная депрессия. Это очень глубокое этическое переживание. И если оно правильно выстроено, то раскаяние побуждает человека к перемене, к делам милосердия. Оно заставляет человека занять активную позицию по отношению к жизни, к детям. Я часто говорю женщинам: «Если вы услы­шите в метро, в клинике, на улице, в магазине, что женщина хочет избавиться от своего нерожденного ребенка, тут же вмешайтесь, выскажите свое мнение, постарайтесь отговорить женщину от безумного шага. Как бы на вас ни смотрели при этом. Спасите хоть одну душу! И это будет, хоть небольшой, но реабилитацией. Сделайте это ради той маленькой нерожденной жизни, которая, может быть, вьется вокруг вас сейчас ангелом, любит вас и хранит от несчастья».

Светлана Аксенова

Журнал «Вода живая» (http://aquaviva.ru/)